Головачев Ал. Ядринцевские четверги
- Информация о материале
«Мы слушаем тебя, мы твои единомышленники»
Кому из учащихся в Петербурге в 80-х годах сибиряков неизвестны ядринцевские четверги? Ядринцевы тогда являлись центром, объединившим ту сибирскую учащуюся молодежь, которая, помимо изучаемых в разных учебных заведениях предметов, интересовалась общественной жизнью, общественными вопросами вообще и сибирскими в частности.
Газета «Восточное обозрение», которую Н. М. Ядринцев издавал в Петербурге с 1882 г. по 1887 г., выходила тогда раз в неделю, именно по четвергам, поэтому этот день сам Ядринцев и его редакционные помощники посвящали отдыху, чтобы назавтра же опять начать газетную работу.
Каждый сибиряк, имевший умственные интересы и желание попасть в интеллигентное общество, мог быть уверен, что ядринцевская квартира будет для него гостеприимно открыта и вечером в четверг он, помимо радушных хозяев, встретит там и учащуюся молодежь обоего пола, и некоторых известных литераторов, ученых и общественных деятелей.
Мне приходилось бывать на ядринцевских четвергах зимою 1885—1886 и зимою 1886—1887 года, когда Ядринцевы жили на Кавалергардской улице, и я скажу о них несколько слов.
Сезон четвергов начинался ежегодно в октябре и кончался в марте или апреле, т. е. совпадал с учебным временем, что и понятно, так как главный контингент посетителей состоял из учащейся молодежи, которая весною разъезжалась из Петербурга, а осенью опять собиралась.
Петербургский деловой день кончается поздно, и поэтому гости к Ядринцевым начинали собираться не ранее 9 часов, а некоторые, как, например, Василий Иванович Семевский, являлись иногда к 12 часам ночи. К 10 часам в большой комнате, служившей Ядринцевым и приемной столовой, подавался самовар и устраивался чай, к которому приносились булки, сыр и масло. Для желающих бывали и конфеты. Ни вин, ни закусок не бывало, я, по крайней мере, их ни разу не видел, да и незачем было — собирались у Ядринцевых не для еды, как на некоторых журфиксах, а для беседы, ища духовной пищи, духовного общения.
В этой же комнате, на преддиванном столе лежало несколько свежих номеров «Восточного обозрения», формата «Недели», в два печатных листа. Желающие могли читать и толковать по поводу разных сибирских вопросов, трактуемых газетой. Чуть не в каждом номере была передовица самого Николая Михайловича, написанная живо, интересно, с публицистическим жаром, и его же фельетон на какую-нибудь сибирскую общую или местную злобу дня.
У Ядринцева был выдающийся публицистический талант, его деятельный, живой мозг не знал отдыха, и тот жар, который пылал в нем, он умел передать своей литературной работе и читателю.
Ядринцев к газетному труду относился не как ремесленник, а как самый идеальный, убежденный в святости своего дела учитель.
Некоторые фельетоны его можно назвать образцами литературы этого рода, как, например, фельетоны о сибирских кулаках.
Ядринцев так же, как и Л. Берне, мог бы сказать, что публицистические свои статьи и большинство фельетонов он писал соком своих нервов и кровью своего сердца.
На четверги собиралось обыкновенно человек до 30 и 40.
Преобладала, конечно, сибирская учащаяся молодежь, Тут были бестужевки, педагогички, фельдшерицы, технологи, студенты университета, лесники (студенты лесного института) и проч., приходилось встречать даже студентов духовной академии.
Кроме учащейся молодежи, бывали и уже окончившие курс, и уже поступившие на службу в России или в Сибири и приехавшие в Петербург в отпуск. Из бывших тогда на четвергах ученых и литераторов я припоминаю Семевского, Оболенского, Острогорского, Введенского, Мамина-Сибиряка, Лесевича, Потаниных, Радлова, Певцова, Скабичевского.
В числе ядринцевских гостей нередко можно было встретить также разных лиц, известных своей просветительской общественной деятельностью, друзей науки и молодежи, как, например, И. М. и А. М. Сибиряковых, Дойхмана, Кононовича, Пантелеева, Павлинова и др.
Бывали иногда на четвергах и путешественники, едущие в Сибирь или возвращающиеся оттуда, как, например, Д. Кеннан, или интересующиеся изучением Сибири едущие туда чиновники, как Кауфман, Осипов, составившие себе трудами по Сибири литературное имя.
Сам Николай Михайлович бывал на четвергах почти всегда оживлен. Он успевал шутить, каламбурить, поучать молодежь и вести ученые дебаты и беседы с более солидными и пожилыми гостями. Жена Николая Михайловича Аделаида Федоровна, урожденная Баркова, успевала и угощать чаем, и беседовать о теоретических вопросах, и обсуждать практические вопросы по поводу устройства сибирских вечеров в пользу общества вспомоществования учащимся в Петербурге сибирякам, в котором она принимала самое деятельное участие.
Аделаида Федоровна своей простотой, искренностью и готовностью помочь и словом и делом умела привлечь каждого, ободрить и, так сказать, поднять до себя. Ей нередко приходилось быть, можно сказать, духовником, которому поведывались и молодые радости и горести. Она обладала тихой обаятельной натурой и такой способностью понять психологическое состояние, что с первого же знакомства с нею казалось, что это близкий, родной человек и старый друг.
На ядринцевских четвергах не скучали, и занимать гостей не приходилось. Сама собой создавалась особая психическая атмосфера, втягивавшая в свои интересы каждого посетителя. Публика разбивалась на группы и кружки разной величины, где велся обмен мнений.
Нередко Н. М. Ядринцев рассказывал что-нибудь о своих поездках по Сибири и загранице, где он был летом в 1885 году. Рассказывал он живо, образно и всегда стоя, речь его лилась свободно, видно было, что он снова переживает свои впечатления. Николай Михайлович горячо любил Сибирь и верил в ее светлое будущее. Всякое отрадное проявление в сибирской общественной жизни доставляло ему живейшую радость, и. отмечая это явление, он иногда слишком увлекался.
И наоборот, проявления застоя и инертности наводили на него подчас глубокую тоску. У Николая Михайловича, как у нервного и впечатлительного писателя, иногда возникали мучительные вопросы, не исполняет ли он в своей литературной деятельности Сизифову, бесполезную в общественном смысле и тяжелую лично для него, работу; народилась ли в Сибири та общественная более или менее значительная группа читателей, для которых стоит писать, которые подадут писателю дружескую руку и скажут ему: «Мы слушаем тебя, мы твои единомышленники».
Иногда Николай Михайлович получал сочувственные письма, а иногда бранные, наполненные угрозами. Первые его трогали, а последние нисколько не устрашали, а, напротив, порой приводили в восторг.
Он показывал их молодым и пожилым друзьям, говоря, что газетному работнику нельзя обойтись без врагов, что самый факт их появления свидетельствует, что болото волнуется, что, значит, литературное слово не идет в пустое пространство, что оно волнует разных мракобесов, помпадуров и эксплуататоров, что под влиянием его разные годы шевелятся и лишаются вожделенного покоя.
Известно, что Николай Михайлович не раз был привлекаем к суду разными господами, недовольными разоблачением их темных дел и ядринцевским сарказмом. В таких случая Ядринцев обыкновенно защищался на суде сам, и притом очень успешно, принимая во внимание то стесненное положение, в которое поставлен законом литературный работник.
Ядринцевские литературные процессы, конечно, бывали предметом бесед и на литературных четвергах. На этих четвергах иногда заходил вопрос о расширении программы «Восточного обозрения», о необходимости сделать газету таким изданием, которое заменило бы сибирскому читателю общерусскую газету, но Ядринцев всегда возражал, что «Восточное обозрение» как газета, посвященная Сибири и Азиатскому Востоку, не должна выходить из этой программы, что много специально сибирских вопросов, которые дают материал для газеты, что «Восточное обозрение» — областной литературный орган, и задачи ее — дебатирование специально областных вопросов, что расширить программу — это значит обесцветить газету, лишить ее того специального букета, который говорит сибирякам, что у них есть свой собственный областной орган, а это очень важно для воспитания самосознания сибирского общества, в чем оно нуждается.
Это мнение Ядринцева вполне понятно с точки зрения его, так сказать, областнического миросозерцания. Ядринцев был настолько убежденный областник, что нужны были крайне веские возражения, чтобы он изменил точку зрения на задачи и программу своей газеты; возражения практического свойства, конечно, не могли его разубедить.
Ядринцевы любили сибирскую учащуюся молодежь, сознавая, что она идет им на смену, что из нее выйдут те общественные деятели на разных поприщах, в которых так нуждается далекая Сибирь.
Николай Михайлович был убежден, что сибиряк по рождению скорее, чем кто-либо другой, может явиться местным культурным деятелем, слившимся прочно с интересами сибирской жизни. Ядринцевы всегда искренне радовались, когда молодые сибиряки или сибирячки, по окончании курса учебного заведения, возвращались в Сибирь. Факты обратные огорчали Николая Михайловича и давали ему повод писать статьи о проявлениях сибирского абсентеизма.
Ядринцев иронически относился к большинству едущих в Сибирь чиновников — российских уроженцев, говоря, что у них есть свои родные места, нуждающиеся в родных культурных силах, что Сибирь их прельщает прогонами, подъемными и разными служебными преимуществами. В большинстве случаев Ядринцев был прав, он не мог не видеть, что эти чуждые люди очень часто, не успев уехать в Сибирь, уже мечтают о возвращении, что на службу в Сибири они смотрят как на временную, хотя и добровольную, выгодную в материальном отношении, но все-таки ссылку. Таких лиц он называл «навозными», т. е. навезенными, а не приехавшими.
Не ко всем, однако, чужим людям, попавшим в Сибирь, относился так Ядринцев. Он отдавал полную дань уважения тем, которых привлекал или научный интерес или желание внести свет в сибирское темное царство, равно как и тем, которые попали в Сибирь по воле рока, по независящим от них обстоятельствам, и которые отдавали свои знания и силы изучению Сибири и культурной в ней деятельности, хотя и заключенной в крайне узкие рамки независимо от их воли. В числе сотрудников «Восточного обозрения» тогда немало состояло таких людей. Ядринцев ясно сознавал всю их культурную роль в Сибири.
Эти взгляды свои Николай Михайлович высказывал на четвергах и горячо желал, чтобы ими прониклась учащаяся окружающая молодежь. Он желал возбудить среди этой молодежи любовь к Сибири, к изучению ее и искренне радовался, когда встречал осуществление этой мечты.
Встречая у какого-нибудь молодого сибиряка или сибирячки желание заняться литературными трудами, Ядринцевы старались помочь, ободрить и заинтересовать литературной работой. Я знаю несколько сибиряков, получивших в «Восточном обозрении», так сказать, литературное крещение.
Если из сибирской молодежи не вышло на смену Ядринцева ни одного более или менее значительного писателя-публициста, то это уже не зависело от Николая Михайловича. Мало одного желания, нужно иметь особую духовную организацию, особый дар. Таких людей, как Ядринцев, немного, и неудивительно, что они даже в писательской среде стоят на отдельных пьедесталах — много выше общего уровня... [...]
Из сказанного мною видно, что ядринцевские четверги были, так сказать, небольшой умственной лабораторией, где формировались идеалы и программы будущих деятелей сибирской и отчасти российской жизни, что эти четверги могли оказать на посещавших их одно только благотворное влияние, заставляя работать мысль и проверять устойчивость и обоснованность своего миросозерцания.
Я уверен, что по прочтении этой заметки моей, тот, кто бывал на ядринцевских четвергах, вспомнит то, уже отошедшее навечно, время, вспомнит с теплым чувством тот период своей жизни, когда идейные запросы были в числе первых и самых важных, когда жизненная проза и разные практические соображения не стучались в нашу жизнь и когда наши мысли и чувства были чисты, как только выпавший снег.
У некоторых из нас жизнь порядочно загрязнила их, и та молодая непосредственность уже не вернется. Но все-таки хотя частичное возвращение к тому светлому прошлому еще возможно. Кто не бывал на ядринцевских четвергах или подобных им, тот, я уверен, пожалеет, что жизнь его так сложилась, что в прошлом нет у него таких светлых воспоминаний.
Кто из тогдашней молодежи, бывшей на ядринцевских четвергах и не забывшей еще щедринские «забытые слова», может сказать, что этому хотя отчасти не способствовали ядринцевские четверги, когда зарождались новые идеи, полировались прежние и в конце концов влияли на умственный и нравственный рост индивида?
Эти четверги тянулись-продолжались все время жизни Ядринцевых в Петербурге, и с прекращением их учащаяся в Петербурге сибирская молодежь многое потеряла. Вспоминая эти четверги, вспомним теплым и благодарным словом и виновников их и вдохновителей Николая Михайловича и Аделаиду Федоровну.
Ал. Головачев
«Сибирская жизнь», 1902, 27 октября. Печатается с небольшими сокращениями.
Источник: Николай Михайлович Ядринцев: О литературе. Стихотворения. Письма. Воспоминания о Н. М. Ядринцеве [Статьи Ю. С. Постнова и Н. Н. Яновского; Примеч. и коммент. Н. И. Якушина]. // Литературное наследие Сибири, Т.5, Новосибирск: Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1980. - 404,[4] с.