Шунеков Ш. Темир-Санаа

Информация о материале

Сказку рассказывал Шонкор Шунеков в Куюмской долине, Эликманарского аймака, в 1912 г. Записал по памяти и перевел на русский язык внук его П. В. Кучияк. Литературно обработал Евгений Березницкий.

Актру

Давным-давно это было...
Много с тех пор воды утекло,
Много раз маральник в горах отцветал
И снова покрывал горы
Розовым цветеньем своим.
Озера до дна высыхали,
До краев наполнялись вновь.
Так давно это было,
Что словами передать невозможно,
На топшуре сыграть нельзя.
У черного моря,
Покрытого вечным, туманом,
Где ветер никогда не пролетал,
У черной горы,
На дно синего неба глядящей,
На земле ханов одноименных -
Двух братьев Еки-Теек ненасытных¹,
Ездящих на сивых конях,
Годы свои считать позабывший
Айачи — бедный охотник
Со своею семьей жил.

¹ Еки-Теек, Еки — два, Теек — обжора,

Кроме луков со стрелами,
На звериных тропах настороженных,
Ничего у охотника не было.
Впроголодь жил старик
Со старухой Амыр-Чечен²,
Сыном Темир-Санаа³
И дочерью Торко-Чачак⁴ красавицей.

² Амыр-Чечен — спокойно-красноречивая.

³ Темир-Санаа — Железный ум (твердый, как железо).

⁴ Торко-Чачак — шёлковая кисточка.

* * *

Однажды
Темир-Санаа и Торко-Чачак
В черный лес отправились
Луки, отцом настороженные,
Осматривать.
Железной стрелой настигнутых
Диких зверей нашли,
Через плечо перекинув,
Весело домой потащили.

Полпути не успели пройти —
Земля закачалась,
Гром под землей раздался,
Солнце в небе померкло.
Дети Айачи⁵-старика
В страхе на землю упали,
Из-под прикрытых ресниц
Смотрят в испуге:
Два хана Еки-Теек ненасытных
На сивых конях подъезжают.

⁵ Айачи — Натягивающий лук.

Уши коней дно неба бороздят,
Серую тучу направо гонят,
Белую тучу налево отгоняют.
Дыханье коней,
Как бледное пламя, горячо,
Черные брови ханов нахмурены,
Черные глаза ханов кровью налиты.
Черно-стальные мечи
О скалу они поточили,
До неба их подняли,
К испуганным детям подъехали.
«Эй, вы, паршивые!
Зачем Алтай наш поганите?!
Зверей наших убивать
У кого разрешения спрашивали?
Кто ваш отец, говорите?!
Если правду не скажете,
На концах черных мечей
Куском мяса будете,
На лезвиях черных мечей
Каплей крови станете!»

С горьким ядом ханы крикнули —
По Алтаю эхо понеслось.
Разом ханы свистнули —
Буря от свиста поднялась.
«Мы дети Айачи-старика, -
Дети охотника бедного», —
Брат и сестра ответили;
На правые колена встали.
До самой земли поклонились.
У ханов Еки-Теек,
Ездящих на сивых конях,
Черный гнев не проходит,
Кровавые глаза не светлеют.
«Скажите вашему отцу:
Если он жить хочет,
На Алтае охотиться думает,
Пусть не позднее трех дней
Дочь свою к нам приведет.
Глаза черные у нее,
Девичья грудь круглая у нее,
Красивая девица она!»
Два брата Еки-Теек
Строго так приказали,
Оба враз засмеялись.
Черное море,
Вечным туманом покрытое,
Заволновалось,
Черная гора.
На дно неба смотрящая,
Покачнулась,
С вершины черной горы
Камни посыпались.
Ханы коней своих повернули,
Белую пыль поднимая, умчались.
Дети Айачи-охотника
Со слезами домой пошли,
Горько плача, дверь аила открыли,
Отцу и матери все рассказали.
Отец и мать старые
Горе выразить слов не нашли.
«Огонь глаз наших,
Кровь нашей груди —
Дочь единственную
Еки-Теек халам не отдам.
Лучше Алтаю широкому отдам.
Пусть море, туманом покрытое,
Матерью ей будет;
Пусть гора, на дно неба глядящая,
Ей отца родного заменит.
С Амыр-Чечен супругой у нас
Позади жизнь долгая была.
Впереди жизнь короткая осталась.
Смерть недалеко от нас,
Могила от нас близко.
Ты, сын наш Темир-Санаа,
Лук со стрелами возьми,
По Алтаю бродить отправляйся.
За нас, стариков, заступаться не смей,
С ханами воевать не вздумай:
Кровью истечь — у них крови нет,
Умереть — у них души нет.
По цветущим долинам броди,
На вершинах гор
В облаках мягких отдыхай».

Бедняк Айачи
Детям своим так сказал,
Не вмещая горе в груди.
Жгучими слезами заплакал.
Дочь свою
Торко-Чачак красавицу
На берег туманного моря увел,
У подножья черной горы оставил,
Слезами заливаясь, 
Домой вернулся.
Сын Темир-Санаа, так сказал:
«Родные мои отец и мать!
Где вы умрете,
Там и я с вами умру;
Где жить будете,
Там и я жить буду.
От вас никуда не уйду,
Вместе с вами беду ждать стану».
День и ночь без устали
Амыр-Чечен старая
Сына уйти упрашивала,
Дряхлых стариков оставить,
Молодую жизнь свою сберечь.
Темир-Санаа
Сердце любящее имел,
Твердость каменную имел:
Дома остался.

* * *

Синее небо потемнело,
Под землей гром прошел,
По Алтаю безветренному
Буря зашумела,
Грозный крик послышался:
«Ханов двух грозных
Раздразнил ты,
Над ханами грозными
Издевался.
Что за герой нашелся
Ханских слов не слушать?
Богатырь откуда явился
Ханских приказов не выполнять?!
Дочь свою сейчас из аила выведи,
Торко-Чачак красавицу
Нам немедля отдай.
Если приказа не выполнишь,
Кровь твою по ложке измеряем,
Тело твое на куски разорвем!»
Так два брата Еки-Теек ханы,
Не слезая с коней, крикнули,
Плетками воздух рассекли.
«Ой, беда, ханы мои!
Торко-Чачак красавицу
Сам давно потерял.
Если время имеете,
Вместе ее поищем».
Айачи-старик перед ханами
На оба колена встал,
Сжалиться ханов упрашивал.
Грозные ханы Еки-Теек рассвирепели,
Плетками, из ремней скрученными,
Айачи-старика бить стали.
Крик его
До неба поднялся,
До бога Курбустана⁶ долетел,
Глубоко под землей
Эрлик-Бию⁷ слышен был.

⁶ Бог Курбустан. В подлиннике «Три-Курбустан».

⁷ Эрлик-Бий —злой бог, властитель подземного царства.

Не пришли боги
Айачи-старику помочь.
Зато Темир-Санаа
Из аила выбежал:
«Постреляться с вами
Стрелы у меня есть,
Побороться с вами
Силы у меня хватит!»
На двух ханов Еки-Теек грозных
Мальчик бросился,
Словно дикий зверь, —
Защищать отца кинулся.
Еки-Теек ханы
Храброго мальчика схватили,
В семидесятисаженную яму
Вниз головой с хохотом бросили:
«Пусть» как мышь,
В этой яме пропадет!»
Айачи-охотника старого,
Амыр-Чечен старуху
Арканами скрутили,
На свое стойбище по земле поволокли.

* * *

Месяцы и годы проходили.
Торко-Чачак красавица
По Алтаю одиноко бродила,
Лесную ягоду ела,
Воду ключевую пила.
Однажды она услышала
Из-под земли голос глухой:
«С родными разлученный
На дне ямы умираю,
Совсем молодой,
Как мертвец, на дне ямы лежу»...
У Торко-Чачак красавицы
Сердце от боли сжалось,
Холод по телу прошел.
Полы старенькой шубы
За пояс она заткнула,
В большую долину
Быстрее марала прибежала,
В семидесятисаженную яму заглянула.
Это он, брат ее единственный,
Темир-Санаа молодой
На дне ямы лежит!
Румяное лицо имевший —
Как серая земля стал;
Звонкий голос имевший,
Силу и ловкость имевший —
На бок едва повернулся,
Еле слышно сказал:
«Торко-Чачак, сестра моя!
Если сегодня ничего не поем,
Голодной смертью умру.
Поторопись, сестра моя!
Луки, отцом оставленные,
На звериных тропах насторожи.
Если будет добыча,
Мне скорей принеси».
Торко-Чачак красавица
Быстро за дело принялась.
Луки отцовские отыскала,
На звериных тропах натянула.
Не успело солнце опуститься —
Марал шестирогий
Потайной сторожок задел,
Трехгранная стрела
Сердце ему пронзила.
Торко-Чачак обрадованная
Брату добычу принесла,
В семидесятисаженную яму бросила,
Брата своего любимого
От голодной смерти спасла.
Дни за днями проходили...
Темир-Санаа
В глубокой яме сидел,
Из семидесятисаженной ямы
Выйти не мог.

Торко-Чачак
Брата жирным мясом кормила.
Выйти из ямы
Брату помочь не могла.
Однажды она
На берег туманного моря отправилась,
К черной горе,
Вершиной в небо глядящей.
Пришла,
Богу Курбустану
Молиться стала,
У Алтая с желтыми зорями
Помощи стала просить.
Плач ее громкий
Шесть раз по всему Алтаю прозвучал,
Семь раз по всей земле,
Как молния, пролетел,
Курбустан-бог дно неба открыл,
На Торко-Чачак поглядел —
И скорее двери захлопнул.
Из-под земли Эрлик-Бий
Черную голову поднял,
На Торко-Чачак посмотрел - 
И снова исчез.
Плач Торко-Чачак
В ушах шестидесяти ханов алтайских
Прозвенел,
До семидесяти ханов, на земле живущих,
Долетел,
В сердца ханов горьким ядом проник.
«Кто это печалится на Алтае?» —
Все как один ханы подумали.
Но ни один посмотреть не пришел,
Ни один помочь не захотел.
Два брата Еки-Теек ханы,
Ездящие на сивых конях,
Плач Торко-Чачак услышали,
Жадные глаза у них заблестели,
Черные сердца у них застучали.
Еки-Теек ханы
Семь серых волков призвали,
Семи серым волкам
Так повелели:
«На стойбище Айачи-старика
Быстрее ветра помчитесь.
Если мужчина встретится, —
На куски растерзайте,
Если девушка встретится, —
Осторожно к нам приведите».
Семь серых волков
Приказ ханов выслушали,
На стойбище Айачи-старика
Быстрее ветра помчались.

* * *

Той порой
Торко-Чачак красавица
Плакать устала,
Голову вверх подняла и видит:
По хребту черной горы
Конь богатырский спускается.
Серая шерсть коня,
Как железо, блестит,
Седло коня
Красным золотом вышито,
Узда коня
Дорогим жемчугом унизана,
Богатырские доспехи
На коня навьючены,
Лук с трехгранной стрелой
К седлу приторочен.
Конь темносерый, железоподобный
Голову высоко держит,
Уши его до синего неба достают, —
Белую тучу налево гонят,
Серую тучу направо отгоняют.
Из ноздрей коня
Желтый огонь пышет,
Глаза коня,
Как синие звезды, блестят.
Красавец железоподобный
Мелкой иноходью подбежал,
Рядом с Торко-Чачак
Остановился.
«Почему горько плакала,
Девушка, красавица золотая?
Какое горе Алтаю рассказывала,
В какой беде помощи просила?
Я, сладкую траву щиплющий,
Целебную воду пьющий,
Спокойно слушать не смог,
Из цветущей долины
На голос твой прибежал»
Красавцу железоподобному
Торко-Чачак все рассказала;
На правом колене стоя,
Помощи попросила.
«Красавец темносерый! —
Сказала она: —
Если брату моему родному
Солнечный свет покажешь,
Из глубокой ямы выйти поможешь, —
Всю жизнь благодарна буду.
Лучшей травы в цветущих долинах
нарву,
Светлой воды из родников целебных
принесу».
Красавец железоподобный,
Темносерый конь богатырский
На середину белой долины прибежал,
К семидесятисаженной яме подошел,
Из хвоста один волос
В глубокую яму опустил,
На одном волосе
Темир-Санаа из ямы поднял,
Солнечный свет ему показал.
Темир-Санаа
На красивый Алтай поглядел,
Усталое тело распрямил,
Железоподобному темносерому коню
Так сказал:
«Погасший огонь мой ты зажег,
Умирающего меня оживил.
До конца нашей жизни
Друзьями верными будем,
Друзьями неразлучными станем».
Темносерому красавцу
Гриву он погладил,
По шее ласково потрепал.
Потом с сестрой своей
Торко-Чачак красавицей
Весело поздоровался.
Счастье их
Словами передать невозможно,
Радость их
На топшуре сыграть нельзя.
Темир-Санаа
К седлу золотому привязанную
Кожаную сумку открыл,
Мудрую грамоту достал^*.

^* Волшебное появление коня, у седла которого привязана «мудрая грамота (или книга)», чрезвычайно распространённый мотив алтайские сказок. Алтайцы в прошлом были, по-видимому, знакомы с письменностью. Однако, письменность эта («ойрот-бичик»; по утверждению некоторых исследователей — калмыцкого происхождения) являлась достоянием лишь крайне незначительной количественно правящей верхушки. Вполне вероятно также, что мотив «книги», «грамоты» был заимствован из монгольского эпоса.

Брат и сестра удивленные
Под светлым солнцем
Грамоту читать стали.
Вот что они прочли:
«На Алтае с желтыми зорями,
Где ветер никогда не пролетает,
У Айачи-охотника бедного
Сын Темир-Санаа
На железоподобном коне ездящим,
Испугаться — страха не имеющим,
Умереть — души не имеющим
Богатырем родился.
Черное море,
Вечным туманом покрытое,
Матерью ему будет;
Черная гора,
Вершиной в небо глядящая,
Отца родного заменит».
Мудрую грамоту прочитав,
Темир-Санаа
В десять раз выше прежнего стал,
В два раза лучше прежнего сделался,
В богатыря превратился.
Со спины коня темносерого
Одежду богатырскую отвязал,
Черные сапоги
С девятирядными чугунными подошвами
Натянул,
Девять халатов шелковых
На себя надел,
Черно-бобровую шапку
Набекрень надвинул.
Вся одежда ему
Велика оказалась.
«Чем такую одежду шить,
Лучше бы не шили!
Насмех ее прислали мне,
Издеваться надо мной вздумали»,
Темир-Санаа обиженный сказал,
Богатырскую одежду снять хотел.
Вдруг за черным холмом,
Где солнце и луна заходят,
Семь волков завыли,
На вершину холма выбежали.
«На стойбище Айачи-старика
Никого в живых не оставим,
По приказу Еки-Теек ханов
Семью Айачи истребим!»
Услышав это, Темир-Санаа
Не сердящийся рассердился,
Не гневающийся разгневался.
От седла темносерого коня
Лук отвязал,
Трехгранную стрелу,
Никогда еще не летавшую,
На тетиву наложил,
Семь серых волков
На один прицел взял,
Богатырский лук натягивать начал
Щеки Темир-Санаа
Раскраснелись,
Лопатки на спине его
Вместе сошлись,
Руки богатыря,
Как железо, твердыми стали.
Утром лук натягивать начал —
К вечеру стрелу отпустил.
Из-под пальцев его
Дым пошел,
С конца стрелы искры посыпались.
Пущенная стрела загудела,
Семь серых волков
Одним ударом пронзила.
Темир-Санаа богатырь
С семи волков шкуры снял,
Сестре Торко-Чачак подал.
Торко-Чачак
Шкуры быстро обмяла,
Из семи волчьих шкур
Одну рукавицу сшила.
Темир-Санаа
На правую руку примерил —
Мала рукавица,
На левую руку
Рукавица как раз пришлась.
Тогда Темир-Санаа
Из девяти логов
Сухие дрова собрал,
Большой костер разжег,
Туши семи волков
На огонь сложил,
В белую золу превратил,
По ветру золу развеял.
Потом Темир-Санаа богатырь
В чугунное стремя ногу вложил,
На спину темносерого коня
Легко вскочил,
На седло, золотом вышитое,
Уселся,
Повод, жемчугом усеянный,
В руки взял,
Черно-бобровую шапку
До ушей надвинул.
«Темир-Санаа, друг мой!
Чтобы тебе мужчиной взрослым стать,
Богатырем смелым сделаться,
Поскакать немного попробуем.
Оседлав меня,
Ясности ума не теряй,
В седле крепко сиди».
Железоподобный темносерый конь
Так сказал,
Четырьмя ногами
Враз ударил.
Где стоял —
Там следы остались,
Куда ускакал —
Следов нет.

* * *

Железоподобный темносерый
Богатыря помчал.
Темир-Санаа назад нагнется —
Конь хвостом поддерживает.
Темир-Санаа вперед склонится
Конь гривой его оберегает.
Когда надо, оборачивается,
Головой богатыря подхватывает;
На бок упасть не дает,
Темир-Санаа глаза закрыл,
Голова закружилась.
Когда глаза открыл,
Удивился:
Темносерый конь
По дну неба скачет,
Белую тучу пересекает,
Близко к звездам подходит.
Темир-Санаа
Второй раз очнулся —
Темносерый конь
По Алтаю бежит.
На низкую гору ступит —
Долина получается,
Копытом в озеро встанет —
Досуха расплескивает.
У самых высоких гор
Вершины сбивает,
Глубокие моря,
С песком смешивая, бежит.
Темир-Санаа
В третий раз очнулся —
Красавец железоподобный
Легкой иноходью идет,
По цветущей долине бежит.
Зеленую траву не мнет,
Синие цветы не ломает.
Темир-Санаа
Себя внимательно оглядел,
Что произошло —
Понять не может:
Сапоги богатырские
Впору ему,
Халаты шелковые
Как раз по плечам,
Черно-бобровая шапка
Крепко сидит,
Вся одежда ему
Словно по мерке сшита,
Богатырские доспехи
Будто для него сделаны.
Темир-Санаа молодой
Богатырем стал,
Ездящим на железоподобном
Темносером коне.
Темир-Санаа богатырь
Теперь поохотиться вздумал.
С коня богатырского слез,
В седловине горы спрятался.
Красавец железоподобный
Вокруг шести урочищ
С облавой пошел.
Из шести урочищ
На Темир-Санаа
Шестьдесят маралов выгнал.
Темир-Санаа богатырь
Одной стрелой всех свалил,
На темносерого навьючил,
Обратно к сестре вернулся.
«Дорогая сестра моя!
Один огонь
В наших глазах горит,
Одна кровь
В наших жилах течет.
Одна ты у меня осталась,
Но придется с тобой расстаться,
Мясо этих маралов
На жарком огне копти,
Из маральих шкур золотистых
Одежду себе сшей,
А я, сестра моя милая,
По следам Еки-Теек ханов поеду,
С ханами силой померяюсь.
Пока родителей наших
Живыми или мертвыми не найду,
Домой не вернусь.
Эту бусинку золотую
На память обо мне возьми,
В белый шелк ее заверни,
На груди бережно спрячь,
Если я жив и бодр буду,
Бусинка, словно солнце, будет блестеть,
Если погибну иль в беде буду,
Бусинка инеем синим покроется.
По ней жизнь мою узнавать будешь», —
Так сказав, Темир-Санаа
Золотую бусинку сестре подал,
На долиноподобной ладони протянул.
Жемчугом усыпанный повод
Богатырь слегка тронул,
Железоподобного темносерого коня
Темир-Санаа повернул,
На стойбище Еки-Теек ханов
Быстрее вихря умчался.
Где конь стоял —
Там следы остались,
А куда ускакал —
Следов нет.
Торко-Чачак сестра
Слова вымолвить не успела,
Что случилось,
Красавица не поняла.

* * *

Железоподобный темносерый
День и ночь без отдыха
Богатыря мчал.
Много рек перебрел,
Высоких гор перевалил,
На поросшую можжевельником
Белую гору поднялся.
Темир-Санаа
Прямо перед собой взглянул, —
Сердце его кровью облилось,
Глаза его огнем заблистали.
Перед ним два сивых коня,
Ушами тучу рассекая,
Рядом стоят,
Еки-Теек ханы
На черных пиках
Айачи-старика подняли.
«Сжалиться — у вас жалости нет,
Постыдиться — у вас совести нет.
Если вы герои ловкие,
Биться с вами буду,
Если вы богатыри смелые,
Постреляемся тут же!»
Темир-Санаа богатырь
С горьким ядом крикнул,
Черно-стальную саблю
До белого неба поднял —
Тучу белую разрубил,
До синего неба поднял —
Дно неба пробороздил,
На ханов Еки-Теек бросился.
Поднятую руку не успев опустить,
Темир-Санаа заметил:
Ханы Еки-Теек неживые⁸ —
Из черного камня высечены,
Айачи-старик ненастоящий —
Из желтого камня высечен.

⁸ Ханы Еки-Теек не живые — из черного камня высечены – каменные изваяния фигурируют в ряде сказок.

Сивые кони ханов
Из серых камней сделаны.
На груди коней написано:
«Сын Айачи-старика,
Темир-Санаа сопливый,
За отца отомстить
Никогда не вздумай.
На Алтае живущих
Шестьдесят ханов мы покорили,
На земле живущие
Семьдесят ханов нам подвластны.
Если по нашим следам пойдешь,
На концах черных пик
Куском мяса будешь,
На остриях мечей
Каплей крови станешь.
Тягаться с нами не смей!»
Темир-Санаа богатырь
Не сердящийся рассердился,
С горьким ядом крикнул:
«Не повстречавшись с вами,
Назад не вернусь,
Не поборовшись с вами,
Жить на свете не стану!»
Железоподобный темносерый
На землю лег, покатался⁹ —
Каменным конем стал,
Темир-Санаа
По земле покатался —
Тоже каменным стал.

⁹ На землю лег, покатался. Обычный в алтайских сказках магический приём для превращения в животное или какой-либо предмет. Иногда при этом герой съедает несколько пучков «травы превращения». Иногда этот же прием употребляется, чтобы вызвать перемену погоды.

Длинной пикой
Еки-Теек ханов пронзил,
Указательным пальцем
На камне написал:
«Если вы забудете, —
Я не забуду,
По душам, ханы,
Поговорим».
Каменное изваяние свое,
Коня железоподобного изваяние
Темир-Санаа здесь оставил,
Быстрее стрелы дальше помчался.
Совсем немного проехал —
Темносерый конь остановился,
Правое ухо вверх поднял,
Левое ухо к земле опустил,
Чутко слушать стал.
«Друг ты мои темносерый,
Товарищ неразлучный!
Смерть ли нашу почуял,
Счастье ли наше увидел?» —
Богатырь спросил,
«Смерти нашей не чую,
Счастья тоже не вижу», —
Серебряной гривой потряхивая,
Богатырский конь отвечал. —
«Охрана Еки-Теек ханов
На пути нашем сильна.
Встретится нам
Хозяин озера — синий бык, —
Как его объедем?
Железная гора
Дорогу нам преградит, —
Как ее перевалим?
Желто-ядовитое море
На пути нашем ляжет, —
Как его перебредем?»
«Ничего, счастливец темносерый!
С врагами мы справимся.
Имена свои не опозорим», —
Темир-Санаа ответил,
Ласково коня погладил,
Дальше путь продолжал.
Глубокие реки перебрел,
Высокие горы перевалил,
На черно-стальную гору поднялся.
Хозяин черного озера — синий бык
На годовом расстоянии его почуял,
На месячном расстоянии увидел,
Крепкие камни разрушая,
Черное озеро мутить стал,
Разноголосо замычал,
Навстречу богатырю вышел.
Кости шестидесяти богатырей
На левом рогу надеты,
Кости семидесяти богатырей
На правом рогу торчат.
Гремя богатырскими костями,
Головой свирепой мотая,
Синий бык, словно буря,
На богатыря летит.
Богатырский конь темносерый
По земле покатался —
Бурым быком стал,
В хозяина гор превратился.
Грозно замычал,
Землю рогами роя,
Навстречу синему двинулся.
На вершинах двух гор стоя,
Бойцы рогами столкнулись,
От рогов дым пошел,
Горы в прах разлетелись.
Реки с песком смешивая,
Горы с землей сравнивая,
Быки бороться стали.
Темир-Санаа богатырь
Удивленно на них глядел,
Молодое сердце его
Звонко стучало.
Небольшое время прошло —
Бурый бык уставать начал,
Реже вперед подавался,
Чаще назад отступал.
«Ой, беда, Темир-Санаа!
Долго устоять не сумею.
Лук скорее бери,
Синего быка стреляй!»
Темир-Санаа богатырь
Железный лук поднял,
Живую стрелу положил.
Утром лук натягивать начал —
К вечеру стрелу пустил.
От большого пальца дым пошел,
От стрелы искры брызнули.
Синий бык
С пробитым сердцем упал,
Как большая гора,
Рухнул,
Как большая река,
Кровь побежала.
Темир-Санаа
Живот быка распорол,
Сердце и легкие вынул,
В кожаную сумину сложил,
На темносерого сел,
Дальше в путь отправился,
Совсем недолго проехал,
Видит: гора высокая
Землю с небом соединила,
Поперек дороги легла.
Темир-Санаа
Вдоль горы на восток проехал —
Конца горы не нашел,
На запад богатырь проехал —
Не увидел края горы.
Три ворона черных
Вдоль горы летали,
Перелететь гору не могли.

Темир-Санаа богатырь
Трех воронов черных поймал,
Одному приказал вверх лететь —
Высоту горы определить,
Другому приказал вправо лететь
Край горы отыскать,
Третьему приказал влево лететь —
Узнать, где гора кончается.
На десятый день вороны возвратились.
«Усталые крылья нас не держат,
Ослабевшие ноги нас не носят.
Высоту горы мы не измерили,
Длину горы определить не смогли», —
Черные вороны так ответили,
От усталости на землю упали.
Темир-Санаа богатырь
От печени синего быка
Три куска отрезал,
Черным воронам бросил,
На дневное расстояние от горы отъехал
С коня богатырского слез.
Богатырский лук
С плеча снял,
Живую трехгранную стрелу,
Промаха не знающую,
На тетиву положил,
В средину железной горы направил,
Лук натягивать стал.
На широкой спине его
Лопатки вместе сошлись,
Пальцы правой руки
Каменными стали,
Щеки богатыря разгорелись.
Утром лук натягивать начал —
Трехгранную стрелу
К вечеру отпустил.
От пальцев Темир-Санаа
Дым пошел,
С конца стрелы его
Пламя взвилось.
Горы кругом задрожали,
Моря из берегов хлынули,
Синее небо треснуло,
Громом грянуло,
Молнией заблистало.
Железная гора затряслась,
Пополам раскололась.
Сквозь железную гору
Темир-Санаа рысью проехал,
В прекрасной долине очутился.
С удивлением вокруг глядит:
Шестьдесят разных цветов
Тихонько на стеблях качаются,
Семьдесят разных цветов
Пышно кругом цветут.
Молодые деревья
Вечнозелеными листьями шумят.
Летние птицы,
Не улетая никогда, здесь поют.
Теплый ветерок
Лицо Темир-Санаа ласкает.
Темносерый конь красавец
Траву молодую гладит,
Легкой иноходью идет,
Темир-Санаа богатырь
Отдохнуть здесь не подумал,
Повод коня рванул.
К берегу желто-ядовитого моря,
Как буря, подлетел.
Вдоль желто-ядовитого моря
Три дня вправо скакал,
Три дня влево скакал —
Ширину моря не узнал,
Конца моря не увидел.
Тогда Темир-Санаа
Трех красивых сорок поймал.
Одной велел вправо лететь,
Другой велел влево лететь,
Третьей велел через море отправиться.
«Ширину моря узнайте,
Длину моря определите», —
Темир-Санаа приказал.
На десятый день сороки вернулись.

 «Усталые крылья нас не держат,
Ослабевшие ноги нас не носят.
Ширину моря мы не измерили,
Длину моря узнать не могли», —
Красивые сороки так ответили,
Усталые на землю упали.
Темир-Санаа богатырь
От сердца синего быка
Три куска отрезал,
Усталым сорокам бросил,
Железоподобный красавец,
Верный конь темносерый
Копытом в землю ударил,
Так богатырю сказал:
«Желто-ядовитое море
Перескочить я решил.
Крепче в седле держись,
Смелости богатырской не теряй.
Если море перепрыгнем —
Наша будет победа;
Если краем копыта
Ядовитое море задену —
Еки-Теек ханы победят».
Сказав это, красавец железоподобный
На дыбы встал,
В один конский волос превратился.
Через желто-ядовитое море
Темир-Санаа перенес,
Краем копыта
Ядовитого моря не задел.
Зеленую траву не топча,
Синих цветов не ломая,
Легкой иноходью пошел.
Темир-Санаа богатырь
Темносерому красавцу сказал:
«На лунно-солнечном Алтае
Самым лучшим конем оказался ты,
Самым сильным богатырем оказался я.
Почему ядовитого моря мы боялись,
Силу желтого яда не испробовали?
Давай к морю вернемся,
Ты его копытом потрогай.
Силу яда попробуем,
Прославленное море испытаем».
Темносерый железоподобный
Гриву и хвост опустил,
На богатыря жалобно поглядел:
«Если с морем шутить будем,
Беда с нами случится;
Если желтого моря коснемся,
Смерти нам не миновать».
Темир-Санаа богатырь
Краем уха слушать не хочет.
Девятигранную плетку поднял,
Темносерого ударил,
Кожу ему рассек,
На коня сердито прикрикнул,
К желто-ядовитому морю подъехал.
Железоподобный красавец
Конь темносерый
Копытом левой ноги море потрогал,
Сразу на землю упал:
Левая нога его, как масло, растаяла.
Красавец темносерый
На земле без движения лежит,
Слезы у него ручьями текут,
Глаза помощи просят.
Темир-Санаа богатырь
Богатырский ум растерял,
По берегу бегать стал,
Выхода не нашел,
Черно-стальную пику свою
В ядовитое море бросил,
Ядовитое море
Пополам расколол,
Кости темносерого
На дне моря увидел.
Черно-стальная пика
Словно волос тонкая стала;
Богатырскую пику
Желтый яд обглодал.
Красавец темносерый
На богатыря жалобно поглядел,
Тихим голосом так сказал:

 «Темир-Санаа, друг мой!
Смерть моя рядом стоит.
Времени даром не теряй,
Кости мои скорей собери,
На место приставь»
Сердцем и легкими синего быка обложи»,
Темир-Санаа богатырь
Кости со дна моря собрал,
Обратно их приставил,
Сердцем и легкими синего быка
обложил,
Левая нога темносерого
Сразу поправилась,
Шерсть коня темносерого
Серебром заблестела.
Вдвое веселее прежнего
Конь стал,
В десять раз красивее
Сделался.
Зеленую траву он щиплет,
Целебную воду пьет.
Темир-Санаа
Остатками сердца синего быка
Пику свою погладил.
Длинная пика его
В два раза лучше прежнего
Сделалась,
В десять раз красивее
Стала,
Как солнце и луна, заблестела,
Золотая вода на ней заиграла.
Темир-Санаа радостно засмеялся,
На красавца темносерого сел,
К стойбищу Еки-Теек ханов
Быстрее ветра помчался.

* * *

Темир-Санаа богатырь
Совсем недолго ехал.
Темносерый конь остановился,
Правое ухо вверх поднял,
Левое ухо к земле опустил,
Чутко слушать стал.
«Друг ты мой темносерый»
Товарищ неразлучный!
Смерть ли нашу почуял,
Или счастье увидел?» —
Богатырь спросил.
Темносерый красавец ответил:
«Смерти нашей не чую,
Счастья тоже не вижу,
К стойбищу Еки-Теек ханов,
Ездящих на сивых конях,
Мы скоро подъедем.
Являться туда
В богатырском виде нельзя.
В тастаракоя жалкого,
В горбуна маленького грязного,
Медвежью шкуру носящего,
Ты превратись.
В жеребенка хромого, паршивого,
Собачьей рысью бегущего,
Я превращусь,
В таком виде
К Еки-Теек ханам явимся».
Красавец темносерый
По земле покатался —
Паршивым жеребенком стал.
Темир-Санаа
По земле покатался —
Тастаракоем сделался.
На коня своего посмотрел,
Себя кругом оглядел,
Весело рассмеялся.
Вместо плетки девятигранной
Таловый прутик взял,
В седло, из таловой рогульки
сделанное,
Уселся,
Повод из таловой коры
Дернул,
Собачьей рысью
Поехал.
Совсем недолго проехал -
Несчитанные стада встретил.
Еще проехал —
Стойбище Еки-Теек ханов увидел,
Прямо туда направился.
Таловый прутик свистит,
Таловое седло скрипит,
Тастаракой¹⁰ сильней сгорбился,
Собачьей рысью поскакал,
До крайних аилов доехал.

¹⁰ Тастаракой. Точно перевести трудно. Общий смысл «самый последний человек», — маленький, слабый, грязный. Образ Тастаракоя встречается в ряде сказок. Например, в сказке «Медвежий сын Айгулак» (сказитель М. Ютканаков) герой, отправляясь во дворец своего врага Кур-Сагала, также превращается в грязного и оборванного бедняка.

Увидев тастаракоя,
Собаки навстречу выбежали.
Желтые собаки завыли,
Серые собаки залаяли,
Жеребенка за ноги хватать стали.
Самого тастаракоя
На землю чуть не свалили.
Тогда тастаракой
Медвежью шубу распахнул —
Медвежий запах от нее
По стойбищу пошел.
Все собаки разом хвосты поджали,
Прочь разбежались,
Тастаракой быстро дальше поехал.
Мимо белого моря,
У дворцов ханских лежащего,
Проехал,
Частый черный лес,
Где змея проползти не может,
Миновал.
Бесчисленные слуги ханские,
Рабы ханов несчастные,
Тастаракоя увидели,
Смеяться над ним стали:
«Откуда в гости к нам
Красавец такой приехал?
Побороться с нами не хочешь ли?
Бега затеять не думаешь ли?»
Так рабы ханские,
Тастаракои несчастные,
Насмешливо спрашивали,
Тастаракой остановился,
Паршивого жеребенка привязал,
К ханским слугам смело подошел,
Каждого за пояс хватал,
Через плечо легко перебрасывал.
Слуги ханские
Силе тастаракоя удивились,
Смеяться над ним перестали.
«Богатырь тастаракой!
Если у тебя табак есть,
Нам понюхать дай.
Наши ханы Еки-Теек
Работать нас заставляют,
Жадные ханы Еки-Теек
Табаку нам не дают».
Богатырь тастаракой,
Медвежью шкуру носящий,
Кисет с табаком достал,
Ханским слугам подал.
Крепкий табак тастаракоя
Все как один понюхали,
От крепкого табака
Словно пьяные сделались,
«Такой табак нюхающий,.
Такую силу имеющий,
Не простой, видно, человек это,
Богатырь, видно, могучий
Среди нас появился».
С этими словами
Тастаракои несчастные,
Рабы ханов вечные,
От жалких своих шалашей
Богатыря проводили,
Вслед ему долго смотрели.
А богатырь тастаракой
Весело дальше поехал.
Косичка на голове,
Как мышиный хвостик, торчит,
Таловый прутик свистит,
Таловое седло скрипит.
Паршивого жеребенка погоняя,
Тастаракой жалкий
К дворцу старшего Теек-хана
Собачьей рысью подъехал.
Вот что он увидел:
Около черного дворца
У семиуставной бронзовой коновязи
Два сивых коня
На выстойке стоят.
Из глаз коней
Красное пламя пышет.
Уши коней в дно неба упираются,
Хвосты и гривы коней
До земли достают.
Чтобы гостей встречать,
Богатырских коней привязывать,
Когда к ханам гости приедут,
Шестьдесят силачей
У коновязи стоят.
Под руки гостей подхватывать,
В черный дворец вводить —
Семьдесят силачей
У дворцовых дверей стоят.
«Падаль свою паршивую
Близко не подводи!
Вшивый, червивый ты,
К дворцовым дверям близко
Подходить не смей!»
Силачи, коней привязывающие,
На шестьдесят ладов
Тастаракоя приехавшего обругали,
Тастаракоя жалкого,
Словно шапку, назад отбросили.
«Ой, не убейте меня,
Богатыри могучие,
Верные крылья Еки-Теек ханов грозных!
Не простой человек я:
Над ста тастаракоями я начальник,
Зайсан¹¹ я, медвёжью шубу носящий.

¹¹ Зайсан — князек, стоявший во главе дючины (административная единица на Алтае в дореволюционное время). Зайсаны пользовались неограниченной властью над личностью и имуществом своих подчиненных, могли отдавать их в работники богачам, присуждать к телесным наказаниям и т. п. Зайсанское звание было пожизненным и наследственным. В 1880 году русское правительство установило выборность зайсанов.

Важную новость ханам своим
Рассказать приехал.
Назад меня не отталкивайте,
Во дворец меня пропустите», —
С умоляющим видом тастаракой
Так силачей упрашивал.
Когда солнце
К закату приближаться стало,
Лица силачей смягчились,
Злоба силачей растаяла.
Тогда тастаракой
Таловый прутик в землю воткнул,
Паршивого жеребенка привязал,
От страха колени подгибая,
Дворцовую дверь еле открыл,
Золотой порог переступил,
Против двери у очага сел.
Испуганные глаза робко поднял.
Старший Теек-хан
На девятирядном золотом троне,
Растянувшись, сладко спит.
Толстые косы его,
Словно змеи, скрученные лежат,
Из ноздрей его
Синее пламя выходит.
Круглое сердце тастаракоя
Застучало,
Мягкие кости его
Ослабели.
Жену старшего Теек-хана
Восемь девиц окружали,
Косы ее причесывали.
Тастаракой испуганный
Кругом поглядел,
Слова вымолвить не мог:
От страха язык не слушался.
Потом трубку с мундштуком
соломенным,
С головкой, из дудки сделанной,
Достал,
Стеблем табака набил,
Горячим угольком разжег,
На правое колено встал,
Дрожащей рукой
Жене Теека старшего
Трубку протянул¹².

¹² Трубку протянул — являясь к своему повелителю с какой-либо просьбой, подчиненный должен был опуститься на колено и протянуть, ему раскуренную трубку.

Зубы его стучали,
Коса его,
Как мышиный хвостик, тряслась.
Пока не стемнело,
Протянутой руки не опуская,
Тастаракой так стоял.
Жена старшего Теек-хана
Краем глаза не посмотрела,
Слова одного не сказала,
Трубки его не взяла.
Когда ночь наступила,
Тастаракой из дворца вышел,
К младшему Теек-хану отправился,
К золотому дворцу его подошел.
Силачи, двери, открывающие,
Тастаракоя оттолкнули,
Как шапку, далеко отбросили. 
«Ой, не убивайте меня,
Силачи могучие!
Над ста тастаракоями зайсан я,
По важному делу приехал,
С ханом своим
Поговорить хочу.
От двери меня не отбрасывайте,
Во дворец меня пропустите!» —
Тастаракой громко кричал,
Силачей со слезами упрашивал.
Золотая дверь вдруг открылась,
Жена хана,
Алтын-Юстук¹³ красавица,
Из дворца выглянула,
На слуг сердито крикнула:
«Человека, по делу приехавшего,
Обижать не смейте,
Во дворец его пропустите!»

¹³ Алтын-Юстук — золотое колечко.

Силачи, двери открывающие,
Славных богатырей вводящие,
К тастаракою разом кинулись,
Под руки его подхватили,
В золотой дворец с почтеньем ввели.
Во дворце
На девятирядном золотом троне,
На девяти перинах шелковых
Младший Теек-хан,
Словно гора, лежит.
Богатырский храп его,
Словно гром, разносится,
Толстые косы его
Три раза подушку обвили,
Как змеи,
На полу три раза свернулись.
Дыханье его
Синим пламенем вылетает.
Круглое сердце тастаракой
Застучало,
Мягкие кости его
Изогнулись,
Алтын-Юстук ханшу
Восемь девушек окружали,
Золотые волосы ей расчесывали.
Грязный тастаракой
Жалкую трубку свою вынул,
От уголька прикурил;
На правом колене стоя,
Красавице-ханше подал.
Алтын-Юстук красавица
Трубку не думая приняла,
К нежным губам приложила.
Не успела дым она выпустить —
Лицо ее расцвело,
Девиц она оттолкнула,
Золотую чашку достала,
До краев чегенем¹⁴ наполнила,
Тастаракою жалкому,
Улыбаясь, подала.

¹⁴ Чегень — квашеное молоко.

Руку опустить она не успела,
Восьмиведерную чашку Теек-хана
Тастаракой жалкий
Одним глотком осушил,
Удивленной красавице возвратил.
Из кожаного кисета своего
Остальной табак высыпал,
Молодой женщине отдал.
Брови Алтын-Юстук,
Словно радуги, изогнулись,
Глаза ее,
Как звезда Чолмон¹⁵, заблестели,
Щеки ее,
Словно куст маральника, расцвели.

¹⁵ Звезда Чолмон — утренняя звезда, Венера.

Красотой с солнцем сравнимая,
Прелестью с луной схожая,
Алтын-Юстук красавица
Тастаракоя жалкого
Вкусной пищей разной
Угощала,
Аракой крепкой
Угощала,
Милыми глазами на него
Беспрерывно смотрела.
«Когда Теек младший проснется,
Просьбу свою
Рассказать ему приходи», —
Алтын-Юстук сказала.
Тастаракоя проводить
Из дворца золотого вышла,
Нежную руку свою
На прощанье тастаракою подала.
Силачи у двери стоящие,
Очень этому удивились.
Богатыри, коней привязывающие,
Ничего понять не могли,
Тастаракой, медвежью шубу носящий,
К паршивому жеребенку вернулся,

* * *

Железоподобный темносерый
Богатырю сказал:
«Бороться с Еки-Теек ханами —
Силы у нас не хватит,
Постреляться с ними —
Силы у нас не равны.
Тастаракоем жалким
Здесь пока оставайся,
Жизнь свою береги,
Мягкости врагов не верь.
Араку и чегень,
В золотой чашке поднесенные,
От врагов своих не принимай»
Ум богатырский
Не усыпляй никогда.
Тебе, золотой друг мой,
Темир-Санаа милый,
Верный совет даю:
Если куда пойдешь, —
Путь свой зорко осматривай,
Если отдыхать будешь, —
Один глаз пускай засыпает,
Другой глаз все кругом видит.
Айачи — отца своего старого,
Амыр-Чечен — мать старую
Разыщи,
Меня, друга своего,
Поджидай,
По всей земле я сейчас пройду,
По всем морям проплыву.
Души Еки-Теёк ханов
Нам найти надо,
Души двух сивых коней
Отыскать надо.
На дне неизвестного моря
Они запрятаны,
В глубине земли неизвестной
Закопаны»,
Красавец железоподобный
Четырьмя ногами враз ударил,
В быстрого сокола превратился;
Где стоял —
Там следы остались,
А куда улетел
- Следов нет.

* * *

Темир-Санаа богатырь,
Тастаракоем ставший,
По аилам, как нищий, бродил,
Собак беспокоил.
Однажды он
На широкое пастбище вышел,
Ветхий шалаш увидел.
У черной сопки шалаш стоял,
На старую лиственницу опирался.
Темир-Санаа
В ветхий шалаш вошел.
Зоркие глаза его
Расширились,
Круглое сердце его
Сжалось,
Айачи — отца старого,
Амыр-Чечен — мать свою
Темир-Санаа увидел.
Родителей одряхлевших,
Ханские стада пасущих,
В неволе век доживающих,
Темир-Санаа узнал.
Родители старые,
На тастаракоя глядя,
Сына своего
Узнать не могли,
«Медвежью шубу носящий,
Откуда родом, тастаракой?» —
Айачи-старик спрашивает.
«Над ста тастаракоями
Начальник я;
Медвежью шубу носящий
Зайсан я.
Народы мои обеднели,
Подати платить не могут.
К ханам с просьбой приехал я,
Чтоб налоги они поубавили.
Три дня подождать
Ханы мне приказали. '
«К пастуху нашему Айачи
Жить отправляйся,
Айачи тебя
Жирным мясом накормит,
На меховую постель
Спать положит», —
Ханы так мне сказали.
Добрые ханы
Обо мне позаботились,
Жирную пищу, Айачи,
Мне принеси,
Лучшую постель меховую
Мне постели», —
Темир-Санаа сказал,
Над родителями пошутил.

Айачи-старик
От обиды заплакал.
«Ханы над нами издеваются...
Мышам — смерть, кошкам — смех, -
Сквозь слезы Айачи сказал:
— Пищу жирную где нам взять?
Мы с голоду чуть не умираем.
Постель меховую откуда возьмем?
Сами на земле спим».
Амыр-Чечен старая,
Горе в груди не вмещая,
Горькими слезами заплакала,
Пришедшему гостю сказала:
«Если бедностью кашей не брезгуешь.
Ночевать у нас оставайся.
Места в шалаше у нас хватит,
Из ручья воду студеную
Сколько захочешь пей».
Когда полночь наступила,
Тастаракой из шалаша вышел,
В темноте к стаду подошел,
Большого барана-вожатого,
Белого, с шестью рогами,
Быстро в стаде поймал,
Голову ему отвернул,
Старикам в шалаш бросил.
«Не погибших нас погубил ты,
Не умерших нас умертвил ты!
Зачем, подлец ты безжалостный,
В наш бедный шалаш пришел?!»
Старики словно дети заплакали,
На тастаракоя жаловаться
Грозным ханам пошли.
В медвежьей шубе тастаракой
Вперед забежал,
Бедным старикам говорит:
«К ханам грозным
Вперед вас прибегу,
Скажу, что вожака шестирогого
Пастух Айачи убил».

Старики совсем растерялись.
Стали тастаракоя упрашивать,
Чтобы к ханам он не ходил,
Пощадил стариков несчастных.
«Ты на нас не сердись,
Мы с тобой пошутили,
Пойдем белого барана варить,
Мясо жирное кушать».
Все трое в шалаш вернулись,
Шестирогого барана сварили.
В медвежьей шубе тастаракой
Большие куски глотал,
Крупные, гладкие кости —
Изо рта выбрасывал,
Мелкие кости —
Через нос пропускал.
«Не простой человек это», —
Старики про себя подумали,
Тастаракою ничего не сказали.
Когда солнце за горой скрылось,
Вторая ночь наступила, —
Тастаракой из шалаша вышел,
Вожаку коровьему,
Бурому быку четырехрогому,
Саблей голову отрубил,
Тушу в шалаш бросил.
«К горю горя добавил,
Жизнь нашу сократил...
К яду яд ты прибавил,
Жизнь нашу отнял!»
Старики запечалились.
Горькими слезами обливаясь,
Еки-Теек ханам
Жаловаться пошли.
В медвежьей шубе тастаракой
Снова вперед забежал,
Старикам испуганным крикнул:
«К ханам грозным
Раньше вас прибегу,
Скажу, что быка четырехрогого
Старик Айачи убил».
Это услышав, старые
Невольно назад вернулись,
С тастаракоем помирились,
Мясо быка сварили,
Богатый ужин устроили.
В медвежьей шубе тастаракой
Целые куски проглатывал,
Большие кости -
Изо рта выплевывал,
Мелкие кости —
Из ноздрей выбрасывал,
Потом тастаракой
Медвежью шубу снял,
У огня отдыхать лег.
Левый глаз его спит,
Правый глаз все кругом видит.

Амыр-Чечен старая
На тастаракоя глядела,
Понять этого человека
Никак не могла.
Старое сердце ее
Вдруг застучало,
Тусклые глаза ее
Заблестели:
Амыр-Чечен старая
На груди тастаракоя
Родимое пятнышко увидела.
«Не наш ли это сын единственный,
Темир-Санаа золотой?» —
Старику она говорит.
«Сосна на сосну похожа,
Человек с человеком схож.
Сын наш, давно погибший,
Откуда явиться может?» —
Айачи сердито заворчал,
«В груди у меня огонь горит»
Глаза мои сына видят», —
Не унималась старуха.
На костыль опираясь,
Над гостем она склонилась.
«Заехавшим гостям спать не дают, —
Что за старики беспокойные!
Как тетерева токуют,
Ртов своих не смыкают.
Здесь мне покоя нет,
Уйти отсюда придется!»
В медвежьей шубе тастаракой
Из шалаша вышел,
Тайну старикам не открыл.

* * *

Красавец железоподобный
Конь темносерый
Вокруг Алтая высокого
Шесть раз обошел,
Вокруг всей земли
Семь раз обежал.
Души Еки-Теек ханов,
Ездящих на сивых конях,
Души сивых коней,
Ханов носящих,
День и ночь повсюду искал.
В глубоких морях
Большой рыбой плавал,
В мелких морях
Маленькой рыбкой проплывал.
Посреди желто-ядовитого моря
Остров увидел.
На солнцевосходе
Со дна желто-ядовитого моря
На остров этот пустынный
Желтый медведь выходит.
Вечно-двухлетний медведь
Траву сладкую щиплет.
В утробе медведя
Шестиугольный красивый
Золотой ящик лежит.
В ящике шестиугольном
Души Еки-Теек ханов,
Души сивых коней ханских
С начала века хранятся.
Красавец железоподобный
Копытом в землю ударил,
В черную муху превратился»
Крыльями шипя, полетел.
На сладкую траву,
Которую медведь щиплет,
Потихоньку сел,
Под зеленым листом спрятался.
Вот со дна желто-ядовитого моря
Желтый медведь выходит,
Сладкую траву
Красной пастью рвет,
С жадностью ее проглатывает.
Черную муху
Вместе со сладкой травой
Желтый медведь проглотил,
Совсем ничего не заметил.
Так железоподобный конь
В брюхе медведя очутился,
Медведя беспокоить стал.
Желтый медведь
На дно моря опустился,
На дне желтого моря
Еще хуже ему стало,
На остров он снова вылез,
По земле кататься стал.
Железоподобный темносерый
Золотой ящик в зубы взял,
Брюхо медведю распорол,
На белый свет вышел.

Желтый двухлетний медведь
Темносерому так сказал:
«Души Еки-Теек ханов,
Души их коней сивых
Не по своей воле я сохранял.
В начале века
Ханы меня поймали,
Золотой ящик
Силой в брюхо вложили,
На дне желтого моря
Вечно меня мучили.
Ты меня от беды избавил,
Солнце мне показал.
Доброе дело свое докончи —
Живот мне вылечи», —
Медведь темносерого просил,
Жалобно на него смотрел.
Красавец темносерый
Живот медведю зашил,
Хорошо вылечил,
В два раза лучше прежнего,
В десять раз лучше вчерашнего
Желтый медведь стал.
Медведь с конем подружились,
Клятву друг другу дали
В течение трех поколений
Крепкую дружбу хранить,
В течение шести поколений
Друг друга не забывать,
В горе и в беде помогать.
Железоподобный темносерый
С желтым медведем простился,
Золотой ящик в зубы взял,
Сквозь белые тучи,
Подобно птице луннокрылой,
Обратно радостно полетел.
* * *

Темир-Санаа богатырь
Ржанье своего коня
На месячном расстоянии услышал.
Счастливец темносерый
Со дна белого неба
Луннокрылой птицей упал,
Около богатыря спустился,
«Что хорошего
На стойбище ханов видел?
Что нового,
Золотой друг, узнал?» —
Темносерый конь спросил.
«Еки-Теек ханы,
Ездящие на сивых конях,
С Кюлер-Каном¹⁶ воевать
Вот уже три дня как уехали.
Отца и мать я нашел.

¹⁶ Кюлер-Кан – бронзовый хан. В собственных именах редакция сочла необходимым сохранить алтайскую форму «кан». В остальном тексте всюду употребляется начертание «хан» (монгольская форма), как более привычное для русского читателя.

Словно зайцы, они побелели,
Словно дети, неразумные стали,
Сына своего узнать не могли», —
Темир-Санаа богатырь
Темносерому коню
Так ответил,
Серебряную гриву ему
Погладил,
В обе челюсти коня поцеловал.
Темносерый железоподобный
Другу своему
Золотой ящик подает.
Темир-Санаа
Шестигранный ящик открыл,
Четырех детенышей выдры
Оттуда вынул.
Двух детенышей —
Души двух сивых коней —
Пополам разорвал.
В тот же миг
На далеком стойбище Кюлер-Кана
Кони Еки-Теек ханов
Мертвыми враз упали.
Двум остальным выдренкам
Душам Еки-Теек ханов —
Темир-Санаа
Головы слегка прижал,
В правый карман положил.
Сразу Еки-Теек ханы
Богатырский вид потеряли,
Словно пьяные, закачались.
Тут красавец железонодобный
В паршивого жеребенка превратился.
Темир-Санаа богатырь
Медвежью шубу носящим
Тастаракоем вновь сделался,
По аилам бродить поехал,
Вновь собак беспокоить стал.

* * *

Немного времени прошло —
Громкий крик послышался,
Ядовитый крик раздался,
По всему Алтаю гул пошел,
Горы эхом откликнулись.
Еки-Теек ханы
Со стойбища. Кюлер-Кана
Пешком домой возвращаются,
Еле-еле идут.
На твердые камни падают —
Камни в песок превращают,
На высокие горы падают —
В пепел их превращают,
К дворцам своим подходят.
Шестьдесят силачей,
У бронзовой коновязи стоящих,
Задрожали,
Семьдесят богатырей,
У дверей стоящих,
Затряслись.
Руки силачам не повинуются,
Ноги их не слушаются.
Полуживые ханы
Домой вернулись,
На постели шелковые
Упали.
В жертву богу
Лучших коней велели резать,
Лучших баранов велели заколоть,
Всех шаманов к себе
Велели пригласить.
Здоровье ханов не улучшается,
Черная болезнь их не проходит.
В медвежьей шубе тастаракой
На паршивого жеребенка сел.
Косичка его вверх торчит,
Кадык его вверх и вниз прыгает,
Таловый прутик свистит,
Таловое седло скрипит.
Зайсан тастаракой
К дворцу старшего Теек-хана подъехал,
У бронзовой коновязи остановился.
Шестьдесят силачей,
У бронзовой коновязи стоящие,
На тастаракоя зарычали,
Вместе с конем далеко отбросили,
На шестьдесят ладов обругали.
В медвежьей шубе тастаракой
Таловую уздечку дернул,
Коня своего повернул,
Ко дворцу младшего Теек-хана
Собачьей рысью подъехал.
Шестьдесят силачей, коней
привязывающие,
Семьдесят силачей, дверь открывающие,
Враз на тастаракоя набросились,
Словно шапку, его швырять стали,
Чуть жизни его не лишили.

Золотая дверь вдруг открылась.
Алтын-Юстук красавица
Из дворца золотого выглянула,
На слуг сердито закричала:
«Человека приехавшего
Обижать не смейте,
В золотой дворец его
Пропустите!»
Силачи сразу ласковыми сделались,
К семиуставной бронзовой коновязи
Паршивого жеребенка привязали,
Тастаракою с коня сойти помогли,
Под руки его подхватили.
Словно знатного богатыря,
Во дворец с почетом ввели.
Младший Теек-хан,
Богатырскую силу потерявший,
На семирядном троне еле сидит.
Лицо его,
Как земля, серое стало,
Глаза его, полные крови,
Красным огнем пылают,
Из ноздрей его
Бледное пламя вьется.
«С какой просьбой, тастаракой,
В мой дворец пришел?
Рассказывай скорее,
Долго с тобой говорить не могу», —
Младший Теек-хан сказал,
Кровавыми глазами поглядел.
Подол медвежьей шубы у тастаракоя
Задрожал,
Зубы от страха
Застучали.
Не поднимая головы,
Тастаракой жалкий ответил:
«Головой моей владеющий,
Теек-хан грозный,
Кланяюсь вам до земли.
Над сотней тастаракоев
Начальник я,
Медвежью шубу носящий»
Зайсан я.
Народ мой вконец обеднел,
Подать платить не в силах.
За долги моего народа
Твои начальники у меня
Паршивого жеребенка
Отнять собираются,
Жизнь мою жалкую
Погасить хотят.
К тебе, хан, я приехал...»

Хан тастаракоя не дослушал,
Грозно на него зарычал;
«Подать возьми, где хочешь,
Отсюда немедленно убирайся».
Младший Теек-хан застонал,
На шелковую постель повалился.
«Гостя, в аил пришедшего,
Без угощения нельзя оставить», —
Красавица ханша сказала.
Золотую чашку Теек-хана
До краев чегенем наполнила,
Правой рукой гостю подала.
Не успела ханша руку опустить,
Тастаракой жалкий
Восьмиведерную чашку Теек-хана
Одним глотком выпил,
Удивленной красавице возвратил.
Потом тастаракой
На паршивого жеребенка сел,
Вдоль белого моря
Проехал,
У частого леса,
Где змея проползти не может,
Остановился.
Костер небольшой развел,
Грея спину, лежит.

* * *

Той порой
Алтын-Юстук красавица
К больному Теек-хану подошла,
Вкрадчиво ему сказала:
«В медвежьей шубе тастаракоя
Из дворца напрасно прогнал ты.
Может, он шаман мудрый,
Вылечить вас сумел бы,
Черную болезнь прогнать».
Этими словами обрадованный,
Теек-хан с постели поднялся,
Красавице ханше сказал:
«За тастаракоем в медвежьей шубе,
Жена моя, отправляйся,
Шесть богатырей,
Шесть девушек, песенниц молодых,
С собой возьми,
Шесть ташауров¹⁷  араки крепкой
Захвати.

¹⁷ Ташаур — кожаный сосуд, употребляемый обычно для хранения араки.

В медвежьей шубе тастаракоя
Проси обиду забыть,
На стойбище к нам вернуться,
Нас от черной болезни избавить».
Молодая ханша красавица
На бело-игреневого коня села.
Шесть силачей молодых,
Шесть красивейших песенниц молодых
С собой взяла,
Шесть ташауров аракой наполнила,
К тастаракою с почтеньем подъехала.
Шесть красивейших песенниц
Не умолкая песни пели,
Тастаракоя, медвежью шубу носящего,
Жемчужными словами украшали.
Шесть силачей молодых,
То на правом, то на левом колене стоя,
Араку ему подносили.
Красавица ханша молодая
В два раза красивее прежнего,
В десять раз лучше вчерашнего
Тастаракою показалась.
Словно звезды, глаза ее
Доброй лаской сверкали.
Но в медвежьей шубе тастаракой
Краем глаза не посмотрел,
Поднесенную араку не пил,
Слов жемчужных не слушал.
Голову вниз опустив,
Молча сидел.
Тогда ханша красавица
Золотую чашку взяла,
Тастаракою протянула,
Ласково ему сказала:
«Поданную тобой трубку
Я курила,
Сказанные тобой слова
Я слушала.
Золотую чашку эту
Прими,
Обиду на Еки-Теек ханов
Забудь,
Возвратиться на стойбище
Согласись».

Хмурый тастаракой
Тут смягчился,
Молчаливый
Сразу заговорил:
«Что шаман я мудрый —
Вы угадали,
Что лечить умею —
Это верно.
Ради тебя, ханша красавица,
Обиду забыть придется».
Золотую чашку он принял,
Одним глотком ее осушил.
Темносерый копытом ударил.
«На горькую воду не зарься», —
Другу своему шепнул.
Тастаракой больше пить не стал.
Медвежью шубу надел,
Паршивого жеребенка оседлал,
На стойбище Еки-Теек ханов,
Шестью силачами провожаемый,
Шестью песенницами провожаемый,
С Алтын-Юстук красавицей
Рядом едет.
Вой семидесяти шаманов
Издали они услышали.
Скелеты принесенного в жертву скота,
Словно россыпь камней, лежат.
Головы лошадей и баранов
На каждом дереве повешены.

Семьдесят шаманов стараются,
Черную болезнь ханов
Прогнать не могут.
Стаи хищных птиц над стойбищем,
Как черные тучи, летают.
Около костей собаки
Шубы друг дружке рвут.
Навстречу тастаракою
Семьдесят богатырей выбежали,
Бережно под руки подхватили,
Во дворец старшего Теек-хана
С большим почетом ввели.
Теек-хан старший
Со стоном голову поднял,
Тастаракою тихо сказал:
«Сивые кони наши
На гривы мертвыми пали,
Самих нас, ханов могучих,
Черная болезнь гложет.
Если ты шаман мудрый,
Причину болезни узнай.
Что тебе духи скажут,
Без страха мне расскажи».
Медвежью шубу носящий
Тастаракой жалкий
Железный лук Теек-хана старшего
Подать себе приказал.
Железный лук богатырский
Тастаракой поднять не может.
Два силача
На помощь ему пришли,
Железный лук подняли.
Тастаракой оба глаза закрыл.
Тонким голосом крикнул,
Колдовство свое начал.
Тетива железного лука
Загудела,
Косичка тастаракоя
Задрожала.
Все во дворце затихли,
Слов тастаракоя ждут.

Тастаракой недолго шаманил.
Голову вверх поднял,
В глаза Теек-хану глядя,
Сказал:
«На Алтае с желтыми зорями,
Где ветер никогда не пролетал,
Луки на зверей настораживавший
Айачи — бедный охотник
Со своею семьей жил.
Айачи — охотника бедного,
Амыр-Чечен — жену его
Вы, Еки-Теек ханы ненасытные,
Оказывается, в плен взяли.
Сына их единственного —
Темир-Санаа мальчика
В семидесятисаженную яму
На страшную смерть бросили.
За это, злодеи черные,
Вы наказаны будете.
Черная болезнь вас прикончит,
Страшная болезнь вас добьет...»
Эти слова услышав,
Теек-хан старший,
Как гром, загремел,
Как железо, зазвенел:
«Ты, собака, надо мной издеваешься,
Могучего хана дразнишь!
Душу твою,
Как волос тонкий, порву.
Кровь твою,
По ложке измеряя, возьму сейчас!»
Теек-хан старший
Тастаракоя схватить не успел:
В медвежьей шубе тастаракой
На ноги быстро встал,
От земли до дымохода
Вырос.
Сам богатырь Темир-Санаа,
Ездящий на железоподобном темносером
коне,
Против Теек-хана очутился,
Богатырским голосом загремел:
«Если вы меня позабыли,
Зато я вспомнил,
Рассчитаться с вами пришел!
Если вы стрелки смелые, —
Постреляемся с вами,
Если богатыри могучие, —
Поборемся тут же!»

Друг друга за плечи
Крепко они взяли,
За вороты шуб они
Схватились.
Шестиугольный золотой дворец
разрушая,
Вон вышли,
Семиуставную бронзовую коновязь
В семи местах изломали.
От богатырской борьбы
Весь Алтай качается,
Скот с пастбищ бежит,
Народ жилища бросает.
Теек-хан старший
Из кармана Темир-Санаа
Детенышей выдры вынул,
Проглотить их не успел.
Темир-Санаа
Детенышей выдры —
Души Еки-Теек ханов —
Пополам разорвал.
Теек-хан старший
У бронзовой коновязи упал,
На рукав голову положил.
Младший Теек-хан
Поперек золотого порога упал,
Мертвую голову на рукав положил.
Трупы Еки-Теек ханов,
Словно черные горы, легли,
Черная кровь ханов,
Как две черные реки, побежала,
Темир-Санаа богатырь
На темносерого красавца сел,
Черно-стальную саблю вверх поднял,
К жене старшего Теек-хана подъехал,
Голову отрубить ей хотел.
Хитрая ханша
Шестьдесят песенниц красивых,
Шестьдесят молодцов с комусами¹⁸
Навстречу богатырю выслала,
Сама, черные косы распустив,
Навстречу богатырю вышла.

¹⁸ Комус — губной музыкальный инструмент.

Словно бархат, брови ее,
Как Чолмон -звезда, глаза у нее,
Словно красный маральник,
Щеки ее горят.
Шестьдесят разных кисточек
Грудь ее украшают.
Пятьдесят шелковых кисточек
Спину ее украшают.
В золотой чашке
Араку ханша держит,
Ласково на богатыря глядит.
«Глаза твои с огнем,
Сердце твое с умом.
Лучший конь у тебя —
Красавец темносерый,
Лучший богатырь ты —
Темир-Санаа молодой!
Душу мою, как волос тонкий,
Не рви,
Кровь мою красную
Не проливай.
Как родителей твоих
Еки-Теек ханы в плен взяли,
Так и меня, молодую,
От отца и от матери увезли,
Насильно рабой своей сделали.
Жизнь мою, Темир-Санаа,
Пощади,
Сына, которого под сердцем ношу,
Пожалей.
Мягкую постель тебе
Постелю,
Лучшую подушку
Положу.
Грозное лицо свое
Смягчи,
Золотую чашку с аракой
Ог меня прими».
Жена старшего Теек-хана
На правое колено встала,
Правую косу поглаживает¹⁹,
У богатыря пощады просит.

¹⁹ Косу поглаживает — выражение скорби.

У Темир-Санаа
Твердое сердце смягчилось,
Гнев богатыря рассеялся,
«С женщинами я не воюю,
Жизнь твою пощажу», —
Темир-Санаа сказал,
Поднятую руку опустил,
Черно-стальной саблей
Серую гору разрубил.
Правой рукой
Золотую чашку взял.
Красавец железоподобный
Конь темносерый
Копытом в землю ударил,
Жалобным голосом сказал:
«Сердце свое твердое
Не смягчай,
Золотую чашку к губам
Не подноси».
Темир-Санаа богатырь
Друга своего не послушал,
Золотую чашку
Одним глотком выпил.
Желтым ядом разбавленная
Арака жгучая
Кровь богатырю отравила,
Помутила ум богатырский.
Глаза Темир-Санаа,
Словно Чолмон-звезда, яркие,
Желтизной покрылись,
Румяное лицо его
Бледножелтым стало,
Разговор его
Необдуманным сделался.
Араки ядовитой
Богатырь еще требует.
Алтын-Юстук красавица
К Темир-Санаа подошла,
Слезы из глаз ее
Сами льются.

На правое ухо богатырю
Красавица шепчет:
«Беда будет, Темир-Санаа!
Соболь на косогоре
Свое гнездо строит,
Богатырь на чужом стойбище
Остерегаться должен.
Аракой жгучей не соблазняйся,
Пройденный путь свой обдумывай,
Вперед зорко гляди,
Чтобы лучший конь
Без седока не остался,
Чтобы лучший богатырь
На рукав голову не положил».
Темир-Санаа богатырь
Совета слушать не хочет,
Араку себе требует.
Жена Теек-хана старшего
Кожаный ташаур достала.
Полный ташаур яда,
Семьдесят лет бродившего,
Богатырю подала.
Не успела ханша
Протянутую руку опустить —
Темир-Санаа
Желтый яд выпил,
На один глоток не хватило.
Изо рта его
Красное пламя пышет,
Из ноздрей
Бледное пламя вьется,
Но богатырь
Еще яда требует,
«Если начали угощать,
Угощайте, как следует.
Если есть еще арака,
Не скупясь подавайте!» —
Темир-Санаа кричит,
Сам от желтого яда тлеет.
«В лесу еще арака есть,
Сейчас пойду принесу», —
Хитрая ханша ответила»
К белой горе направилась,
От богатыря удалилась.
Темир-Санаа богатырь
Пламенем весь окутался, 
Белый ханский дворец
В пыль превратил,
Белое море, у дворца лежащее,
Досуха расплескал,
На опушке частого леса
В безумстве упал.
От красного огня,
Что изо рта его вылетал,
Частый лес загорелся,
Словно стог сухой, запылал.
Дымом Алтай окутался,
Пламенем осветился.
Алтын-Юстук красавица
На железоподобного темносерого
вскочила.
Богатырский конь копытом ударил,
В синее небо птицей взвился,
Где стоял —
Там следы остались,
А куда ускакал —
Следов нет.

* * *

Жена Теек-хана старшею,
Желтым ядом богатыря отравившая,
На белую гору поднялась,
Сына богатыря родила.
Не успел ребенок глаза открыть —
«Мама!» — он сказал;
Только-только глаза открыл —
«Отец!» — произнес.
Два раза материнскую грудь пососал,
Громким голосом крикнул:
«Ездящий на темносером коне
Темир-Санаа, берегись!
Тело твое, большим пальцем отмеряя,
Крошить буду;
Кровь твою, по ложке измеряя,
Пролью!»
На опушку горящего леса,
К берегу высохшего моря
Быстрее ветра он прибежал,
К Темир-Санаа,
На рукав голову уронившему,
Приблизился.
Черно-стальную саблю
У Темир-Санаа вынул,
Тело богатыря
На куски кромсать стал,
Кровь богатыря
По ложке проливать принялся,
Далеко по Алтаю разбрасывать.
Сколько он ни рубил,
Сколько кровь ни проливал,
Тело богатыря
Все целым оставалось.
Куски тела богатырского,
Кровь, по Алтаю разбрызганная,
В лягушек и змей превращались,
Обратно к Темир-Санаа ползли,
Раны вновь заживали,
Целым его тело оставалось.
Сын Теек-хана старшего
Пуще прежнего рассердился,
Пику Темир-Санаа схватил,
Грудь богатырю
Насквозь проколол.
Потом к бедному шалашу
Айачи-старика прибежал,
Испуганных стариков
Из шалаша вышвырнул,
К вискам их бараньи бабки²⁰
Толстыми ремнями прикрутил,
Арканом семидесятисаженным
На высокий тополь их поднял,
На страшную смерть оставил.

²⁰ К вискам их бараньи бабки прикрутил — вид пытки, распространенный ранее она Алтае.

Со стойбища Еки-Теек ханов
Весь народ собрал,
Весь скот
Впереди себя погнал,
С матерью своей ханшей
На черно-бурый Алтай направился...

* * *

Сестра Темир-Санаа,
Торко-Чачак молодая,
По Алтаю одиноко бродила,
Разные ягоды собирала,
Светлую воду пила.
Много времени протекло,
Как с братом она рассталась,
Ничего о брате не знала.
Однажды она
Шелковый платок взяла,
Золотую бусинку,
Братом на память подаренную,
Достала.
Глядит: блестящая бусинка
Инеем синим покрылась,
Сердце Торко-Чачак
Тревогой наполнилось,
Глаза слезами наполнились.
«Где брат мой милый погиб.
До той земли долечу.
Пока его не увижу,
Отдыхать ни разу не стану!»
Эти слова крикнув,
На цыпочки Она стала,
В синее небо взвилась,
Серым ястребом улетела.

* * *

Желтый вечно-двухлетний медведь
На годичном расстоянии узнал,
На месячном расстоянии услышал,
Что Темир-Санаа богатырь,
Темносерого коня друг,
На рукав свою голову уронил.
Быстрее пущенной стрелы,
Быстрее сказанного слова
К Темир-Санаа прибежал,
Около богатыря сел.
Днем и ночью не засыпая,
Хищных птиц луннокрылых
Желтый медведь отгонял,
Диких зверей жадных
Не подпускал,
Гадам подползать
Не давал.

* * *

Алтын-Юстук красавица
На темносером коне богатырском
По всему Алтаю проскакала,
Над всей землей пролетела.
Там, где земля с небом сходится,
Золотой тополь растет.
Алтын-Юстук красавица
От золотого тополя
Золотого сока взяла,
Из черного моря,
Вечным туманом покрытого,
Золотой ташаур воды почерпнула,
С черной горы,
Вершиной в небо глядящей,
Можжевельника нежного нарвала,
К Темир-Санаа вернулась,
Черную пику
Из груди его вырвала.
Желтый яд
Ключом из раны хлынул.
Алтын-Юстук молодая
Водой из черного моря
Богатыря обмыла,
Можжевельником с черной горы
Одымила, —
Прежний румянец
На щеках Темир-Санаа заиграл.
Будто спит Темир-Санаа богатырь,
Только не дышит.
Тогда Алтын-Юстук
Сок из тополя золотого
К губам богатыря поднесла,
Одну каплю успела вылить —
Темир-Санаа сразу поднялся,
Богатырское тело распрямил.
«Долго, видна, спал я», —
Промолвил,
Лучше прежнего в два раза,
Лучше вчерашнего в десять раз
Богатырь себя чувствовал.
Лицо румянцем покрылось,
Глаза с озерами схожи,
Брови, словно радуга, изогнулись.
Между глазами его
Тридцать отар овец
Могут пастись,
Между плечами его
Тридцать табунов лошадей
Поместиться могут.

Темир-Санаа богатырь
Кругом оглянулся,
Красавицу Алтын-Юстук заметил,
Черно-стальную саблю выхватил,
До белой тучи ее занес,
На ханшу красавицу замахнулся,
«Желтым ядом людей отравляющие,
Жены моих врагов,
Около меня не торчите,
На глаза мне не попадайтесь!»
Алтын-Юстук красавица
Богатырю ответила;
«Богатырь прославленный Темир-Санаа!
Трубку твою жалкую
Не брезгуя курила я,
«Не пей желтого яда», —
На правое ухо шептала тебе.
«Соболь на косогоре жилье строит, —
Богатырь осторожным быть должен», —
Я тебе говорила.
Добра желала тебе всегда,
Что плохого сделала — не помню», —
Алтын-Юстук молодая
Так богатырю говорила,
Горячие слезы
По ее щекам текли:
Железоподобный темносерый
Копытом в землю ударил,
Серебряной гривой тряхнул,
Так богатырю сказал:
«Умершего тебя
Алтын-Юстук оживила,
Огонь твои погасший
Она зажгла.
Руку свою
Поднимать на нее не должен.
На пути своем
Зорко вперед гляди,
Пройденный путь
Всегда, мой друг, вспоминай,
Напоившие тебя желтым ядом,
Пронзившие грудь твою пикой —
Жена старшего Теек-хана
С сыном своим молодым,
Белый скот угоняя,
Народ за собой уводя,
К черно-бурому Алтаю направились.
Безбрежное синее море
Скоро они перейдут,
Мертвую синюю гору
Скоро они перевалят.
Давай, Темир-Санаа, 
За ними скорей поскачем,
Врагов наших настигнем».

Темир-Санаа
Поднятую руку опустил,
Черно-стальную саблю
На семьдесят сажен в землю воткнул,
Алтын-Юстук красавицу
В правую щеку поцеловал,
За повод
Левой рукой взялся,
В бронзовое стремя
Ногу вложил,
К черно-бурому Алтаю
Быстрее вихря улетел.
Где богатырский конь стоял
Следы остались,,
А куда ускакал —
Следов нет.

* * *

Семь дней и ночей Темир-Санаа
По следам врагов своих мчался.
У мертвой синей горы,
На берегу безбрежного моря
Врагов настиг.
Черно-стальной меч его,
Словно вихрь, засвистел.
Ханшу предательницу
Пополам рассек.
Ханские богатыри,
Свои мечи обнажившие,
На рукав головы положили;
Словно траву,
Темир-Санаа их скосил.
«Эй, Темир-Санаа негодяй!
Людей ты не руби,
Богатырей ты не коси!
Если ты силач храбрый, —
Поборемся с тобой,
Если стрелок хороший, —
Постреляемся, меткость проверим!:
Сын Теек-хана старшего,
Так крича, навстречу выбежал,
В плечо Темир-Санаа,
Словно коршун, вцепился.
На вершинах двух гор стоя,
Богатыри схватились.
День и ночь борются.
На твердую землю ступают —
По щиколотки вязнут.
На мягкой земле —
По колено погружаются.
Большие горы разрушая,
Борются,
Моря досуха расплескивая,
Сражаются.
Семь лет борьба идет —
Ни один на землю не падает.
Девять лет борьба идет —
Ни один богатырь не уступает.
На десятом году
Сын Теек-хана старшего
Руками в землю упираться стал,
Сила его на убыль пошла.
Темир-Санаа
До белого неба врага поднял,
За синее небо врага занес,
По черно-стальной горе ударил.
Сын старшего Теек-хана
Пополам раскололся, 
Из живота его
Рыжая лисица выскочила,
К черной норе,
В царство Эрлик-Бия ведущей,
Быстрее ветра побежала,
Темир-Санаа
На темносерого коня сел,
За рыжей лисой погнался.
У самой норы догнал,
Мечом пополам рассек.
Из брюха рыжей лисы
Серая перепелка вылетела,
На дно неба поднялась,
От богатыря скрыться хотела.
Богатырский конь темносерый
На землю лег, покатался²¹ —
Ясное небо тучей покрылось.

²¹ На землю лег, покатался — небо тучей покрылось. В одном из вариантов сказки «Келер-Куш» герой управляет погодой при помощи особого предмета, называемого «яда».

Темир-Санаа богатырь
По земле покатался —
Страшный мороз ударил,
Выше коня снег пал.
На луку седла
Темир-Санаа луну поставил,
На ладони свои солнце положил,
На самое дно неба глядеть стал.
Серая перепелка
Страшного мороза не выдержала,
К солнечному теплу полетела,
На ладони богатыря,
Словно стрела, упала.
Темир-Санаа
Ладони сильные сжал —
Серая перепелка,
Словно лед, растаяла.
Так Темир-Санаа богатырь
С последним врагом покончил,
Победу свою завершил,
Железоподобный красавец
Снова тут покатался —
Ясное солнце просияло,
Темир-Санаа покатался —
Теплый ветер подул.
Не успел богатырь оглянуться —
Снег глубокий растаял,
Молодые деревья снова
Зеленые листья развернула,
Громче прежнего
Летние птицы запели.
Народ, Еки-Теек ханам
принадлежавший,
Свободно вздохнул.
Темир-Санаа прославляя,
На родное стойбище возвратился.

* * *

Темир-Санаа богатырь
На железоподобного красавца вскочил,
На стойбище Еки-Теек ханов
Быстрее ветра примчался.
Там, где дворцы ханские стояли,
Девять лет не угасающий
Огонь разложил.
«Пусть ханское гнездо
В белый пепел превратится»
Пусть жилище врагов
Дымом развеется.
Чтобы сзади
Не преследовали меня.
Дорогу мою
Не пересекали», —
Темир-Санаа сказал,
Стойбище Еки-Теек ханов
В серый пепел превратил.
Алтын-Юстук красавица
Вместе с желтым медведем
Несчастных стариков отыскали,
От ремней их освободили.
Айачи-старик,
Амыр-Чечен старая
Радость выразить слов не нашли,
В один голос так приговаривали:
«Огонь глаз наших,
Кровь нашей груди,
Ездящий на темносером коне
Темир-Санаа богатырь!
Тебя, золотого, мы дождались,
Теперь спокойно умереть можем,
На девять лет
Смерть свою мы отсрочили,
Много мучений перенесли,
Зато теперь сына
Богатырем славным увидели,
Еки-Теек ханы,
Кровь нашу сосавшие,
На наших глазах погибли.
Теперь мы
Навсегда спокойно уснем.
Нас, стариков,
Долгую жизнь вместе проживших,
Милый сын, вместе похорони.
Как светлая луна, красивую,
Словно шелковая кисточка, нежную,
Сестру Торко-Чачак береги,
Вместо нас ее приласкай...»
Вдруг со дна синего неба,
Словно стрела быстрая,
Луннокрылая птица спустилась.
Об землю птица ударилась.
Перед отцом и матерью
Торко-Чачак очутились,
Целовать родителей стала,
Последние минуты их
Нежной лаской согрела.
Старики умирающие говорили:
«Пусть ваша жизнь
Счастливой будет,
Дорогу вашу
Никто не преградит,
Преследовать вас
Никто не осмелится.
Челюсти имеющие
Лживым словом вас не обманул,
Лопатки имеющие
Силой не одолеют.
Бедный народ, дети,
Всегда любите,
Богачам и ханам
Не покоряйтесь».
Перед смертью
Старики улыбнулись,
С улыбкой навсегда заснули.

Темир-Санаа богатырь
Там, куда ветер никогда не залетает,
Дождь проникнуть не может,
Родителей схоронил.
На стойбище отца своего
Решил вернуться,
В родных местах жить.
В бесчисленных табунах
Багрово-рыжего коня поймал»
Сестре своей Торко-Чачак подвел.
Ярко-игреневого коня поймал,
Алтын-Юстук красавице оседлая.
В правый карман
Народ поместил,
В левый карман
Бесчисленные стада спрятал,
С двухлетним желтым медведем
Простился,
На железоподобного
Темносерого красавца сел,
На родное стойбище отправился.
Слева от него,
Словно солнце красивая,
Торко-Чачак сестра едет.
С правой стороны,
Словно луна прекрасная,
Алтын-Юстук жена едет.
Длинного пути не замечая,
На комусах наигрывая,
Через высокие горы
Перевалили,
Через безбрежные моря
Переправились.
Черную гору,
В дно синего неба глядящую,
Издали они увидели,
К черному морю,
Вечным туманом покрытому,
Приблизились,
На Алтае,
Желтыми зорями сверкающем,
Они очутились.
Темир-Санаа богатырь,
Ездящий на железоподобном темносером
коне,
Из правого кармана народ вынул,
В цветущих долинах
Вблизи светлых рек поселил;
Из левого кармана
Бесчисленные стада вынул,
На пышные пастбища отпустил.
Где бедный аил
Аначи-старика стоял,
Темир-Санаа
Шестиугольный белый дворец поставил,
Семиуставную бронзовую коновязь
Около дворца воткнул.
Железоподобного красавца
Богатырского коня темносерого
В обе челюсти поцеловал,
Седло со спины его снял.
«Сладкую траву кушай,
Светлую воду пей.
Ни один серебряный волосок
Из гривы твоей пусть не падает,
Уныния и горя
Жизнь твоя пусть не знает», —
Темир-Санаа сказал»
Друга своего
В цветущие долины отпустил.

* * *

На Алтае с желтыми зорями
Кукушки несмолкая поют²²,
Зимой и летом
Зеленые деревья шумят.

²² Кукушки не смолкая поют. Пение кукушки — непременная деталь в описаниях сказочных стран, где стоит вечное лето, а также в описаниях весны.

Дети Айачи-охотника
Счастливо зажили.
Веселый огонь у них
Никогда не угасает,
Радость от них
Никогда не уходит.
Горе к ним
Никогда не заглядывает.

Источник

Темир-Санаа. Келер-Куш. Кулакчин. Кара-Маас: ойротские народные сказки. Записаны П. Кучияком. Литературная обработка Е. Березницкого, И, Мухачева, А. Смердова. Редакция и вступительная статья В. Вихлянцева. - Новосибирск : Новосиб. обл. изд-во, 1940. - 286 с. : ил.

Перевёл в текстовой формат Е.Гаврилов, 19 августа 2016 года.