Кучияк П.В. Железный конь
- Информация о материале
Кучияк Павел Васильевич (05.03.1897 - 02.07.1943) — алтайский поэт, драматург, зачинатель алтайской советской литературы.
Об авторе: Павел Кучияк
1
Высоко в небе плыло летнее солнце. Зноем налились цветистые долины. В голубом воздухе важно кружились два ястреба.
Ни лист, ни хвоя на деревьях не шелохнется. Шепотом говори — все будет слышно далеко за селеньем.
На лужайке возле юрты Кичемкея Сондобосова сидели колхозники.
— Вчера я видел возле аймакисполкома коня, — с улыбкой начал рассказывать Кичемкей. — Ноги у того коня круглые, а сам весь из железа.
— Я прошлый раз на Чуйском тракте тоже видел такого, — сказал один из колхозников, пожилой человек в фиолетовой шапке с зеленой шелковой кистью. — Ночью у него глаза, как два солнца. Прямо взглянуть нельзя.
— Говорят, на самых лучших бегунцах гнались за ним и то отстали.
— Не только лошадь — ласточка отстает.
В те годы рвали динамитом сутулые скалы Алтая. чтобы проложить новый тракт от Бийска до Кош-Агача. Звон кайлы пошел по горам. На новой дороге начали появляться первые автомобили.
Когда Кичемкей в аймачном селе увидел грузовик, у него сердце забилось часто-часто. Ему захотелось поездить на этом чудесном коне. Он обошел вокруг него, круглые ноги руками потрогал, блестящие веки стеклянных глаз пальцами погладил.
Открыв дверку, к нему выпрыгнула из машины румяная девушка. Волосы у нее были светлые, как шелковая кисточка.
— Нравится автомобиль? — опросила она звонким голосом и ласково улыбнулась. — У нас в Куру-Кобе открывается школа по подготовке шоферов. Приезжай. Сам научишься управлять такой машиной. Хорошо?
Кичемкей рассказал колхозникам об этом разговоре, и всем понравилось, что их молодого парня зовут учиться управлять железным конем.
— Жизнь стала, как сказка! — воскликнул сосед в фиолетовой шапке. —Такие быстроногие кони были только у богатырей!
— Не снилось нам, что увидим железных коней! —воскликнул старший табунщик.
Старик Иркит долго слушал оживленный разговор, потом, погладив свою редкую седую бороду, прокашлялся и вдруг заговорил:
— Сейчас я вспомнил себя молодым. У каждого молодого бывает любимая девушка. О ней слагают песни. Вот и мы тогда пели:
За шестью высокими горами
Милая моя по мне тоскует.
Я слетал бы к ней сегодня —
Ни коня, ни крыльев нет.
За семью сердитыми реками
Черноглазая моя тоскует.
Я слетал бы к ней сегодня —
Ни мостов, ни лодок нет.
— А теперь, сами видите, — продолжал старик, — через бурные реки перекинуты мосты, через высокие перевалы проложены дороги. И на тех дорогах появились кони быстрее ветра, — семь гор перевалят — не устанут. Был бы теперь молодым, я бы спел:
За шестью высокими тарами
Милая моя по мне тоскует.
Шести слов она не вымолвит —
Карие глаза ее увижу.
За семью сердитыми реками
Черноглазая моя тоскует.
Семи слов она не вымолвит —
Грудь ее к своей прижму.
Старик умолк, и колхозники похвалили его за песни, сложенные им.
— Раньше мы в Кош-Агач груз во вьюках возили, — заговорил старик. — От нас до Кош-Агача триста верст, а ехать надо было целый месяц. Бывало, на такие скалы кони взберутся, что волосы шапку подымают. Нередко кони обрывались с высоких скал и падали в мутную Катунь, в дикую Чую-реку. Товар утопишь — торговец с тебя семь шкур сдерет... А теперь ездить — одно веселье. Недавно я встретился с одним старым знакомым. Спрашиваю его: «Когда выехал из Кош-Агача?» А он мне отвечает, как взрослый взрослому: «Сегодня утром». Я даже обиделся: «Давно, говорю, врать научился? Что, тебя сокол принес, что ли?» Он посмотрел на меня и говорит: «Сокол летает высоко, под облаками, — я боюсь на нем. На железном коне надежнее, — он по земле бежит». Я задумался. Мне и до этого сказывали, что есть железные кони, но я не верил. Какая, думаю, сила у тех железных коней! Откуда она?..
Старик набил трубку, высек искру из кремня, сунул горящий трут в табак и затянулся горьким дымом. Покурив, он заговорил о Сартакпае, любимом богатыре.
Осторожно, чтобы не прервать плавную речь старика, подходили колхозники и мягко опускались на кудрявую траву. Когда старик умолк, парень в лисьей шапке воскликнул:
— Сартакпай, видать, работящий был человек! И все для народа хотел лучше сделать. Только, я думаю, тогда не было такого человека. А сейчас у нас богатырей много.
— Интересно, думал ли Сартакпай о железном коне?
- О каком?..— не расслышав вопроса, спросил старик Иркит.
— Про автомобиль говорит... — разъяснил молодой румяный парень.
— Автомобиль — это очень хорошо, — заговорил опять Кичемкей. — Он — быстрый, как ветер, сильный, как река! А послушней его коня нет! Вчера я видел, управляла автомобилем одна русская девушка. Глаза у нее, как ясное небо... Один раз взглянул на ее коня и сразу полюбил!..
— Только — не коня... — усмехнулся парень в лисьей шапке.
— Зря так языком болтаешь... — рассердился Кичемкей.
— Коня полюбил. Железного!..
— Пришла бумажка, просят от нас четырех комсомольцев на курсы шоферов, — объявил секретарь комсомольской ячейки, только что подошедший к кружку. Он хотел еще что-то сказать, но Кичемкей перебил его, воскликнув громко: Я первый! Запиши...
— Ты лучший пастух в колхозе, — сказал секретарь. — Разве мы можем тебя отпустить?
— Мама будет пасти овец. Лучше меня.
— Ладно, поговорим на собрании.
Колхозники расходились по домам. Встал и Кичемкей.
Хмурый вечер постепенно завладевал долиной. Горы стояли задумчивые, грустные.
И на лице парня была глубокая задумчивость. Он думал о железном коне, о его огненных глазах, которые сияют ярче луны.
2
Разговоров на собрании было очень много. Некоторые комсомольцы отказывались поехать на курсы. Один отговаривался тем, что он русского языка не знает, другой без конца повторял, что он малограмотный, третьему нельзя уехать от больной матери... А Кичемкея, лучшего пастуха, ребятам не хотелось отпускать из колхоза. Но под конец они, поразмыслив, решили удовлетворить его. просьбу.
— Когда ехать? — спросил он, подбегая к секретарю.
— Завтра на рассвете, — ответил тот. — До аймачного села — верхом, а оттуда до самой автобазы — на машине.
— Спасибо, товарищи! — воскликнул парень, обводя глазами всех присутствующих. — Выучусь машиной управлять, буду вам груз перевозить! Самих вас возить буду!
Домой он бежал, не чуя под собой земли. В юрте весело воскликнул:
— Мама, кипятите скорее густой чай!..
Инчулай подняла на сына тусклые глаза. При свете костра она заметила, что на смуглом лице парня играет небывало яркий румянец. Уши ее слышали восторженные слова:
— Еду, мама!.. Еду!.. Вы знаете богатырей, о которых в сказках говорится. Достигнув совершеннолетия, они дома не сидят. «Где моя одежда? Где мой конь? —спрашивают они в такие дни. — Старая шуба тела не греет, рукав ее — плохая подушка. По всей земле пойду, а крылатого коня поймаю, крепкое седло на него положу. Весь Алтай объеду, а друга себе верного найду!..» Вот так же и я...
- Ты решил жениться? — обрадовалась мать.
— Нет, мама, сперва надо коня, мудрого, как в сказке...
— Не пойму я тебя. Ты всегда шутишь.
— Честное слово, мама, завтра я — в далекий путь. Овец моих колхоз вам поручает пасти. Вскипятите мне густой чай, не скупитесь на соль и сметану. Может, ваш соленый чай мне долго не придется пить.
— Не болтай так, — попросила мать тревожным голосом; взяла старый медный чайник и поставила на железный таган; добавила сухих дров в костер.
Она все еще была уверена, что Кичемкей шутит. Да и почему ей не быть уверенной в этом? Ведь она знает, что сын никуда не посмеет поехать без согласия матери. Он не бросит ее. Когда умер отец маленького Кичемкея, она дни и ночи шила баям шубы, мяла им овчины, только бы заработать для сирот горсть ячменя да обглоданную кость. Она делала все для того, чтобы дети не плакали от голода, а сама часто ложилась с пустым желудком. Сын, наверно, знает это. Он должен кормить мать до смерти, я мертвую — похоронить с почетом.
— Какого коня ты искать собираешься? Зачем? — спросила мать сына. — У нас же есть Рыжка.
— Меня, мама, посылают на автомобильные курсы,— сказал Кичемкей. — Выучусь, мне дадут железного коня!
— Еще что придумаешь? — Мать ударила трубкой по головешке. — Никуда ты не поедешь... Ты мне должен отдых дать...
Слова матери были тверды, точно камень. Ничем ее теперь не сломишь, никакими золотыми речами не смягчишь. Кичемкей молча выпил чашку соленого чая и лег на кровать.
Над горами сгущалась ночь. В дымовое отверстие были видны яркие звезды.
Мать изредка постукивала трубкой, выколачивая пепел. В сухих руках ее жестко шелестел табачный лист, разминаемый в порошок.
— Помните, мама, как мы с вами пасли овец бая Манди? — вполголоса спросил сын. — В холодные весны и в дождливые осени — босиком... Подошвы ног походили на медвежью лапу...
— Те годы прошли. И те порядки не вернутся.
Мать говорила холодным, строгим голосом, и сын опять замолчал.
В кустах у реки скрипел коростель. Где-то на скалах рявкнул испуганный кем-то горный козел.
Инчулай в четвертый раз достала из-за голенища кожаный кисет с табаком. Трубка стала горячей, и сердце матери билось горячее... Невольно думалось о прошлом. Дни были серые, как крылья журавлей. Беды сделали глаза дождевою тучей. Много раз спрашивала себя в те годы: «Зачем я плачу? Слезами горю не поможешь...» Но остановить слезы было нелегко. В ненастные годы мелкому дождю конца-краю нет.
Когда Кичемкей был маленьким, садила его себе под шубу, на голую спину, и так шла пасти овец. Каждый день пела свою грустную песню:
За спиной ношу ребенка,
Будет ли он взрослым?
Бедность и печаль моя
Сменится ли днями счастья?
«И вот теперь солнце счастливой жизни навсегда взошло над Алтаем. Сын стал взрослым. Жить бы да радоваться... — подумала мать, качая головой. — Но бросает он меня старую, одинокую...»
Тихо спросила сына:
— Ты спишь, Кичемкей?
— Не могу уснуть, — отозвался парень и сел на кровати.
— Я думаю: нельзя ли отказаться от этих курсов? Зачем они тебе?..
— Нет, мама, нельзя. Куда бы ни послали комсомольца, он не должен отказываться. А тут я сам просил...
И мать опять замолчала. Ей вспомнились далекие дни. Когда-то она помогала мужу гнать овец бая Манди, купленных в Монголии. Извилистая тропа привела их на' высокие скалы над Чуей-рекой. В самом опасном месте овец переносили на руках. Слева — обрыв, справа — нависшие скалы. А теперь, говорят, там проложена дорога, гладкая и такая широкая, что три телеги могут рядом ехать. По той дороге бегают железные кони. И бегают так, что вихрь едва успевает угнаться за ними. Должно быть очень приятно на таком коне мчаться по горам...
— А долго учатся на этих курсах?—спросила мать спокойным голосом.
— Полгода... Вы согласны, мама, отпустить меня? Я в один месяц выучусь...
— Согласия пока не даю... Так спрашиваю... — Мать снова вернулась к своему раздумью, но теперь уже иные мысли овладели ею. Она думала о близком будущем. Пройдет полгода и по всем горам разнесется весть: «Сын старухи Инчулай научился управлять железным конем!..» Сын приедет домой, посадит мать рядом с собой в машину и промчит по высоким белым скалам над Чуей-рекой, где когда-то Инчулай помогала мужу переносить овец...
Мать сунула в костер сухое полено. Огонь осветил ее смуглое лицо, и Кичемкей увидел в глазах ее веселую материнскую гордость. Он тихо лег на кровать и спокойно заснул.
Встал он с восходом солнца. Заседлал низкорослого рыжего коня. Выпил чашку соленого чая и пошел из юрты.
— До свиданья, мама. Пишите мне, как вы будете жить. Я вам тоже буду посылать письма.
Второпях два раза сунул ногу мимо стремени. Взметнувшись на коня, взглянул на отару овец.
Мать стояла возле юрты и смотрела вдаль, пока сын не скрылся за густым лесом.
3
Конь скакал берегом реки. Седок с детства пил воду в верховьях горных речек и не знал, куда они впадают. Теперь впервые он ехал рядом с большой рекой. Глядя на зеленые струи, вспомнил песенку, которую недавно слышал от девушки-алтайки:
Катунь весной переплывала —
Видела пестрые гальки,
Аргут зимой переплывала —
Видела белые гальки.
У аймачного села парень замотал коню поводья и отпустил домой, а сам пересел на грузовой автомобиль. К концу дня спутники его заговорили, что уже близко автобаза и что через час машина ворвется в Куру-Кобинскую долину. Кичемкей нетерпеливей всех ждал этот
Пустой лог. Вот уже начинались сумерки, а той долины все еще не видно... Вот и звезды появились на чистом небосклоне. Много звезд. А машина по-прежнему мчалась к снеговым горам, огибала скалы... Вдруг парию показалось, что темно-синее небо с яркими звездами спустилось к земле, а звездная россыпь украсила ровную долину.
— Ой! Ребята,— вскрикнул Кичемкей,— там звезды, как ячмень по земле рассыпаны! Что это такое?
— Кусок неба обвалился, — пошутил один из спутников.
— Это — куру-кобинские звезды.
— Ты когда-нибудь видел электричество?
— Если бы видел, вас бы не спрашивал.
— На том месте, где горит электричество, как звезды яркие, года четыре тому назад не было ни одного столба. Зимой тут снег не задерживался, летом трава не росла. Потому и название дали — Пустой лог. А теперь видите что?
На пароме переплыли через реку, и машина ворвалась в селение. Кичемкей увидел, что огни горят на столбах и при тех огнях можно в пыли найти иголку. По широкой улице проносились автомобили. Предупреждающе гудели Кичемкею, ошеломленному бодрым шумом, не хотелось покидать машину и идти в дом, где для курсантов уже были приготовлены койки.
Чудная жизнь началась при ярких огнях.
4
Большие дни шли в шумной Куру-Кобе. Дни упорной учебы, которая была нелегка для Кичемкея, впервые увидевшего машину во всей ее сложности. Ему трудно было учиться еще и потому, что он плохо владел русским языком. Дня Кичемкею не хватало. Часто он просиживал за книгой до полночи, и вскоре у него появились головные боли.
Не раз он думал о девушке, с которой встретился в аймачном селе. Она — шофер. Говорила, что здесь живет. Но почему ее нигде не видно и не слышно ее звонкого голоса? Спросить бы о ней местных жителей, но как спросить? Кичемкей не знает ни имени, ни фамилии.
Парень часто вспоминал, как просто и заботливо объясняла девушка машину: «Это — сирена, голос автомобиля, это повод — куда надо, туда и поворачивай, а вот эта стрелка скорость добавляет и уменьшает, это тормоз...» После такого объяснения Кичемкею показалось, что для него не составит большого труда овладеть машиной. А сейчас он убедился, что это далеко не так. Несколько человек уже бросили ученье и уехали домой. Из четырех односельчан остались двое. Была бы здесь та русская девушка, она помогла бы Кичемкею. Обязательно помогла бы.
Комсомолец Арбын поддерживал друга:
— Добьемся, Кичемкей, что поводья стального коня будут в наших руках.
— И пустим мы, Арбын, этого коня на полный мах!— отвечал другу Кичемкей.
Во время одного из занятий, когда курсанты изучали мотор, в мастерскую вошел, косолапя ногами, как новорожденный теленок, невысокий праздношатающийся человек с натянутой на глаза кепкой, с руками в карманах. Увидя алтайцев с частями мотора в руках, он подошел прямо к Кичемкею, ткнул в него пальцем:
— Брось, ничего у тебя не выйдет. Послушай старого шофера...
Кичемкей строго покосился на него, хотел оказать: «Если у тебя нет работы, то немедленно уходи отсюда, не мешай нам». Но русские парии опередили его:
— Гришин, не мешай.
— Смотри, завтра вопрос о тебе поставим на рабочкоме.
— Вытолкать его из мастерской немедленно... Ишь, нализался.
Курсанты напали на Гришина, как пчелы на потную лошадь.
— Что за шум тут затеяли? — раздался звонкий девичий голос.
Все взглянули на дверь. На пороге стояла девушка в кожаной куртке, в коричневом шлеме.
— А-а, Нюся приехала!
— Хорошо ли отдохнула, товарищ Чистякова?
— Ой, да как она пополнела!
Шоферы пожимали девушке руку. Кичемкей узнал ее, но не успел поздороваться, как девушка сама подошла к нему:
— Здравствуйте, товарищ! Очень рада, что вы приехали учиться.
— Я испугался, думал, что вы не вернетесь, — сказал Кичемкей и краска разлилась по его лицу.
— А вы по-русски стали лучше говорить, — отметила девушка, а потом взглянула на шоферов. — Так из-за чего же у вас такой шум поднялся?
— Опять, Анна Васильевна, из-за этого Гришина, — ответил пожилой шофер...
Нюся покосилась на пьяного шофера.
— Почему его до сих пор не выгнали? Давно надо было с начальником поговорить...
Гришин сплюнул через угол рта, быстро повернулся и вышел из мастерской.
— Ты, Сондобосов, на таких людей не обращай внимания, сказала Нюся. — Мы сегодня же поставим вопрос о его поступках. Кичемкей молчал. На губах его сияла теплая улыбка. Ему было приятно, что вот и здесь уже нашлись для него друзья и товарищи.
5
Упорство Кичемкея побеждало. Начальник курсов однажды сказал ему: «Скоро ты в совершенстве овладеешь автомобилем...»
Это обрадовало парня, и он часто думал:
«Приехать бы на автомобиле в родную долину Садакту. Как бы посмотрели на меня те алтайцы, которые вместе со мной поступали на курсы, а потом сбежали? Мама и старик Иркит, наверно, заждались меня».
Однажды Кичемкей получил письмо в конверте из газеты. Он быстро разорвал конверт и начал читать. Кто-то под диктовку матери написал:
«Дорогой сын Кичемкей!
Что с тобой случилось? Здоров ли ты? Почему так долго не возвращаешься домой? Я устала ждать тебя. Приезжай скорее. Меня колхоз премировал путевкой в дом отдыха. Дома некого оставить.
Октябрьскую годовщину праздновали мы очень весело. Секретарь комсомольской ячейки на собрании про тебя говорил много хорошего. Он говорил, что ты скоро получишь железного коня. Но почему ты до сих пор не получил?..
Скорей приезжай домой. Любящий сын должен мать свою при жизни кормить, при смерти похоронить.
Твоя мать Инчулай». Кичемкей прочитал письмо несколько раз.
Через бумагу, покрытую строчками, он как бы разговаривал с матерью. А потом долго сидел в раздумье.
«Разве я могу уехать раньше окончания курсов? Хотя бы и стосковался о доме?.. Но маме надо помочь... Она должна съездить в дом отдыха. Как же быть? Отпроситься на месяц? Сказать, что обязательно вернусь?..»
Вдруг он вспомнил, что на курсах говорили: «Кичемкей скоро овладеет автомобилем». А Нюся подтверждала: «Будет отличным шофером!» И мысли об отпуске, о доме навсегда покинули его. В глазах загорелись огоньки, губы прошептали:
— Пока не окончу курсы, домой не поеду.
Он схватил лист бумаги. Писал, волнуясь, торопясь, часто лизал карандаш:
«Дорогая моя мама!
Поздравляю вас с большой премией. Я видел здесь одну девушку-шофера. Она недавно вернулась из дома отдыха. Рассказывает, что там очень хорошо. Вот вы, мама, в доме отдыха поправитесь, здоровье укрепите. Я очень рад, что вам дали путевку.
Мама! Я здесь учусь большому делу. Вы пишете: «скорей возвращайся домой». Мама, по окончании учебы домой не ездят, а работают на той работе, которой учились. Я не могу выполнить вашей просьбы. Но я никогда не брошу вас. Дома оставляйте кого-нибудь из соседей. Хотя бы старика Иркита. Как он там поживает? По-прежнему рассказывает свои сказки?
Хотел написать больше, но надо бежать на занятие. До свиданья, мама! Передайте от меня привет всем колхозникам. Скоро я сяду на железного коня и приеду к вам в гости.
Ваш сын Кичемкей».
6
Машину Кичемкей берег. Когда она стояла в гараже, он целыми днями вертелся около нее, очищал от пыли и грязи, протирал мотор.
Он говорил своим товарищам-алтайцам:
— Железный конь пьет бензин. Не попьет — не побежит. Бензин надо беречь.
Когда он во время заправки случайно проливал на землю капли бензина, он осуждал себя:
— Это что за глаза, которые не видят, куда надо лить: это что за руки, которые не берегут бензина!
Вскоре после окончания курсов ему дали распоряжение отправиться с грузом в Кош-Агач.
Перед отъездом председатель рабочкома напомнил:
— Кто хорошо и быстро будет ездить и бережно относиться к машине, тот получит премию.
Комсомольцы вызывали друг друга на социалистическое соревнование. Кичемкей один из первых заявил:
— Я включаюсь в социалистическое соревнование, вызываю товарищей...
Машина рванулась в сторону Кош-Агача. Извилистый Чуйский тракт, с отвесными скалами и высокими обрывистыми бомами не страшил Кичемкея. Молодой шофер обладал необходимой решительностью и смекалкой. Он говорил самому себе:
— На этих бомах, на крутых поворотах нужно крепко держать стальные поводья железного коня и все будет в порядке.
Когда нутро железного коня сильно нагревалось, Кичемкей останавливал машину, хватал ведро и бежал к грохочущей Чуе или водопадам Айгулака, черпал воду и утолял жажду быстрого коня.
— Пей досыта... — тихо разговаривал он, будто с живым существом. — Напился? Ну поедем дальше...
И он опять мчался по каменной дороге, переваливал лысые горы с черными россыпями...
7
Много раз ездил Кичемкей по тракту, много мяса перевез, много шерсти перебросил к железной дороге, много товара доставил алтайским колхозам. Возвращаясь в Куру-Кобы, он всегда чувствовал, как радостно билось сердце.
— Я съездил быстро, без происшествий.
Но были и такие дни, когда на черные глаза его навертывались горькие слезы. Однажды, возвращаясь из Монголии, он поднимался на гору Бююрель. Вдруг он почувствовал, что у серо-черного коня не хватает сил, чтобы взять один из крутых подъемов. Задние колеса беспомощно крутились на одном месте. Неожиданно сердце машины остановилось, не было слышно ни шума, ни рокота. Кичемкей выпрыгнул из кабины, открыл мотор. Долго и внимательно осматривал все части. Глаза его стали сумрачными.
— Если бы это случилось на Чуйском тракте, где день и ночь ходят машины, мне не пришлось бы так долго стоять. Проезжие шоферы дали бы запасные части. А здесь что я буду делать?
Кругом — песчаные просторы, холмистая степь. Не видно ни одного жилья.
Хотя время шло медленно, но осеннее солнце уже начало бороздить верхушки лысых гор, намереваясь упасть за далекие каменные шпили. Кичемкей смотрел вдаль, не покажется ли где облачко пыли, поднятой автомобилем. Нигде ничего...
Спустились черные сумерки. На синем небе зажглись яркие звезды. Холмы и сопки исчезли. Тихо подкрадывалась ночь.
Мысли Кичемкея рассыпались, как звезды. Больше всего страшило его то, что он находится в безлюдном месте. Кто знает, что его ждет ночью. Вдруг нападут грабители? Что тогда?.. Ведь груз в автомобиле — государственная собственность. Он не находил себе места. В правой руке сжимал заводной ключ от машины.
— Если кто попытается напасть на меня, я государственную собственность без борьбы не отдам...
Он залез в кузов и там прилег. Взгляд его был устремлен в темно-синее небо. Яркие звезды сплошь покрыли небосклон, они лежали, как ячменная крупа в чугунном казане.
— Как много сегодня звезд на небе!
У Кичемкея в голове дум не меньше, чем звезд на небосклоне.
Прошло много времени. Как Кичемкей ни боролся с дремотой, сон одолел его. Вдруг ключ выпал из рук и загремел о железо кузова. Шофер вскочил, схватил ломик и зорким взглядом обвел машину.
Вскоре пришло утро, хмурое, нерадостное. Ни в той, ни в другой стороне не было видно ни одной машины, ни пыли, ни дымка.
Вот и солнце взлетело над далекими снеговыми вершинами. Кичемкей почувствовал жажду. Потом ему страшно захотелось есть. А кругом по-прежнему ни души.
Мрачные мысли кидали парня в дрожь:
— Как я буду ночевать здесь вторую ночь? Вдруг узнают грабители?
Перед вечером со стороны Кобдо появился столб пыли. Кичемкей обрадовался. Но спустя полчаса по дороге с шумом промчался вихрь, и опять холмистой степью завладела тяжелая тишина.
Молчаливая машина казалась мертвой и огромной.. Сколько ни бился молодой шофер, а оживить ее не мог.
Опять упало солнце за острые шпили. Небо покрылось тучами.
Кичемкея мучил голод. По всему телу разлилась усталость. Губы потрескались, язык вспух от мучительной' жажды. Парень открыл радиатор и, зажмурившись, пропустил глоток неприятной воды. От черных дум разламывалась голова.
— За что я здесь страдаю? Не лучше ли пешком отправиться в Кош-Агач?
Он туго подтянул опояску, нахлобучил шапку на голову и двинулся. Но не сделав и пяти шагов, остановился, как будто кто-то схватил его за одежду. Казалось, укоризненно зазвенели чьи-то слова: — «Постой! Ты куда? Ведь тебя на эту работу выдвинул комсомол. Тебе поверили, что ты никаких трудностей не испугаешься. А ты...»
Круто повернувшись, он пошагал к машине. С прежней твердостью повторял знакомую фразу:
— Если налетят грабители, буду отстаивать государственное добро..
С ледников дул холодный ветер. Кичемкей не мог уснуть всю ночь. Веки, казалось, омертвели, глаза резало до боли.
На следующий день Кичемкей почувствовал сильную слабость в теле, руки и ноги отказались двигаться.
Две бессонные ночи совсем ослабили Кичемкея. Ему казалось, что время остановилось. Он лежал на земле, смотрел на густые звезды и не видел их.
В полночь сон поборол его. Он не почувствовал, как
наступил рассвет, поднялось солнце, теплые лучи обогрели парня.
Вдруг где-то у самой машины раздался громкий крик.
Что это такое? Кичемкей вскочил, сжимая увесистый ключ, готовый расколоть врагу голову. Его била дрожь.
Обернувшись, он увидел рядом с машиной секретаря комсомольской ячейки автобазы.
— Товарищ Ваня! — захлебываясь радостью, вскрикнул Кичемкей.
Позади машины секретаря стояло еще несколько грузовиков. Шоферы спешили к Кичемкею.
— Что случилось?
— Серьезная поломка?
— Трое суток на этом месте... — рассказывал Сондобосов. — Ни крошки хлеба, ни капли воды. Вы, наверно, догадались, что я здесь стою и приехали меня выручать?
Ваня Морозов осмотрел машину Кичемкея и пошел к своей за запасной частью. А высокий шофер с русым пухом на верхней губе притащил мешок с хлебом.
— Держи, только сразу много не ешь. Это теперь тебе вредно.
Не прошло и часа, как сердце серо-черного коня забилось уверенно. И сердце Кичемкея встрепенулось. Он подбежал к секретарю и крепко сжал его руку, а потом прыгнул в кабину громко бросил:
— Три дня ты стоял на выстойке, негодяй! Теперь, наверно, быстрее стрижа полетишь?! Ну!..
8
Прошло больше года с тех пор, как Сондобосов покинул родные места.
Снова исчезло из долин горностаевое одеяло снегов. Горы оделись в нарядные платья из шелковистых трав и густых россыпей цветов. Быстрые реки весело зарокотали. Птицы запели весенние песни.
Сотни раз промчался Кичемкей на своем железном коне по Чуйскому тракту от Бийска до Кош-Агача, тысячи тонн грузов перевез.
Письма из дома он получал часто, но сам писал редко,— не хватало времени. Мать не раз упрекала его за то, что ни разу не приехал в гости. Когда Кичемкей узнал, что из аймачного села протянут до колхоза телефонный провод, он тотчас же побежал к аппарату. Говорил Иркит. Они узнали друг друга. Кичемкей попросил его сходить за матерью.
Инчулай долго не хотела верить, что с ней разговаривает сын, живущий за полтораста километров от колхоза. Но когда он напомнил о том ночном разговоре и о последней чашке густого чая, приготовленной матерью, Инчулай почувствовала, что слышит дыхание сына и биение сердца его.
— Когда же ты приедешь в гости ко мне? — спросила она и, не удержавшись укорила: — Совсем забыл старуху...
Прошло несколько недель. Кичемкей получил премию — экскурсионную путевку в Москву и в Ленинград. Получив путевку, Кичемкей заговорил о том, что давно не видел мать, и начальник автобазы сказал ему:
— Завтра Нюся Чистякова отправляется за грузом в Бийск. Я скажу чтобы она по пути завезла тебя в колхоз.
Ровно в пять утра машина Нюси вышла в сторону Бийска. За рулем сидел Кичемкей. А рядом с ним — Анна Васильевна.
— Счастливый ты, Кичемкей! — сказала девушка. — Скоро увидишь красную столицу. Посмотришь город Ленина. Побываешь в музеях. Не забудь в Москве съездить на автозавод.
— Ты, Нюся, тоже счастливая, — сказал парень. — Учиться поедешь.
— Откуда ты знаешь?
— Сам начальник сказал. А ты мне почему-то не хотела говорить об этом. Только зря так... Я тоже буду просить, чтобы меня послали учиться...
Машина мчалась по ровной Урсульской долине. Мелькали телеграфные столбы.
Впереди уже виднелась деревня Кастакту, а за ней знакомая остроконечная гора, разделяющая долину Бешпек и Садакту. Здесь Кичемкей провел свое детство. Здесь он, босой и полуголый, пас овец бая Манди. По этим тропам ездил на своем неразлучном друге — Рыжке. Теперь он по тем же тропам с быстротой птицы пролетел на своем новом друге — железном коне.
По правую сторону речки расположились юрты колхозников. Обитатели их, услышав незнакомый шум, бе-
жали навстречу машине. От дальних юрт скакали на лошадях.
Кичемкей остановил автомобиль возле своей юрты. Рыжка, стоявший у коновязи, испугался железного коня, порвал повод и ускакал в горы. Мать Кичемкея, когда она увидела, что Рыжка убежал, бросило в дрожь. Она готова была обругать виновников.
Из кабины вышла Нюся. За девушкой выпрыгнул Кичемкей. Они направились в юрту.
— Здравствуйте, мама!
Парень в хромовой куртке, в новых сапогах, шлеме и в кожаных перчатках подошел к Инчулай, протягивая руку.
Мать узнала сына, и от радости по морщинистым щекам ее потекли слезы. Утираясь концом опояски, она тихо опросила:
— Сынок, значит такой-то у тебя конь теперь?!
— Мой конь остался в Куру-Кобе, а этот — товарища Чистяковой.
Кичемкея окружили друзья детства, расспрашивали о жизни, о работе. Возле машины стояли школьники. За ними — старики, опершись на костыли; поодаль — женщины с грудными детьми на руках. Кичемкей с большим трудом пробрался сквозь толпу к автомобилю и надавил сигнальную кнопку. Толпа хлынула во всё стороны. Люди падали, давя друг друга, кричали:
— Ой! Ой! Что это такое?
Степенные мужики медленно пятились и полушутя просили шофера:
— Кичемкей! Заставь своего коня еще немного поржать.
А потом, снова окружив машину, расспрашивали:
— Ты где сидишь во время езды? Где твое седло?
— А поводья где? Как ты его останавливаешь?
В стороне стояло несколько молодых парней. Они не поздоровались с Кичемкеем и не подходили близко к машине. Они боялись, что вот сейчас шофер громко и торжествующе спросит их:
— А где ваши железные кони? Что вас заставило бежать с курсов? Убежав из Куру-Кобы, что вы хорошего сделали дома?
Нюся подошла к шоферу.
— Ну, Кичемкей, покажи колхозникам, как железный конь умеет быстро бегать.
Старики Еркемей и Иркит, перебивая друг друга, упрашивали:
— Покатай, Кичемкей!
— Не пожалей своего коня, прокати...
— Садитесь, товарищи! — сказал Кичемкей. — Мама, вы садитесь вот сюда...
— Что ты! Что ты, сынок! — разохалась старуха. — У меня голова кружится, я не могу...
Ее никто не слушал. Колхозники подхватили старуху под руки и посадили в автомобиль. В это мгновение она вспомнила старые пословицы: «Если упадешь с коня — подстилкой будет грива лошади, если упадешь с коровы — подстилкой будут рога коровы».
И с испугом спросила сына:
— А если упадешь с этого коня, что будет подстилкой?
Старик Иркит подумал:
«Правду говорили большие начальники, что придет время, колхозники будут из золотой чашки воду пить. Придет такое время! Вот я уже сейчас поеду на железном коне!»
Кичемкей занял место шофера, включил мотор. С правой стороны села Нюся.
Машина загудела и стремительно рванулась вверх по долине, навстречу улыбающемуся небу, голубым горам.
Всадники провожали ее криком, шумом, песнями. Некоторые пытались догнать, но это никому не удалось.
* * *
Переведено в текстовой формат Е. Гавриловым, 24 сентября 2015 года.