Коптелов. А. Чебек Онуков
- Информация о материале
Коптелов Афанасий Лазаревич (24 октября (6 ноября) 1903, дер. Шатуново, Барнаульский уезд, Томская губерния — 30 октября 1990, Москва) — один из крупных талантливых прозаиков в большом отряде советских писателей — отряде писателей-сибиряков. Член ВКП(б) с 1944 года. Лауреат Государственной премии СССР (1979). Награждён орденом Трудового Красного Знамени и орденом Знак Почёта. Почётный гражданин города Новосибирска.
Об авторе: Коптелов Афанасий Лазаревич
Произведения на сайте:
Коптелов А. Трубка зайсана
Коптелов А.Л. Камень счастья
Кучияк П. и Коптелов А. Николай Улагашев, певец Ойротии
Коптелов А. Улагашев Н. У. и ойротский народный эпос
Коптелов А. Мой друг
Коптелов. Павел Кучияк
1
Чебек Онуков по сие время не может простить себе прошлогодней ошибки. Начальнику пограничной заставы, лейтенанту Ковылеву, он не раз укоризненно говорил своим жестким голосом:
— Ты, товарищ начальник, хороший человек, а ружье назад не берешь. Это почему так? Мне теперь стыдно такое ружье носить.
— Друг мой! — восклицал молодой лейтенант, пытавшийся успокоить старика. — Не ты виноват, а мы все.
— Я виноват, — с горечью в голосе кричал Чебек, и на скуластом, смуглом лице его появлялись новые морщины, а черные по-юношески блестящие глаза становились еще более узкими. — Тот остромордый кабан обманул меня, как парнишку, Я ошибку делал, — я виноват. Хороший лес был, теперь — голые горы...
В прошлом году в горах стояла на редкость сухая солнечная осень. Даже в середине октября днями в долинах все еще было тепло, но холодные ночи уже превратили хвою, на лиственницах в яркое пламя, а выше леса, на горах, появился свежий снег. Чебек с большим табуном лошадей опускался все ниже и ниже к широкой долине. Он надеялся, что дней через десять сдаст табун другому пастуху и, несмотря на свои пятьдесят пять лет, отправится на любимый промысел белки. Последнюю ночь он провел с табуном на поляне, которая с трех сторон была обставлена отвесными серыми скалами, а с четвертой обрезана рекой, грохочущей где-то далеко внизу. Днем пастух уснул часок на солнечном пригреве, чтобы потом всю ночь сидеть у костра и прислушиваться к шороху лошадиных шагов. Далеко за полночь он опорожнил котелок с чаем и пошел за водой к ближнему ручью, впадающему в реку. Лес перед ручьем расступился, и пастух увидел внизу, на той стороне реки, небольшой костер среди таежной чащи.
«Кто же там ночует? И почему с вечера не было костра?»
По левой стороне реки не было троп, кедровый орех там не уродился, а до начала охоты оставалось еще полмесяца. Кто, куда и зачем поехал по той стороне реки? Местные жители за один день уехали бы на ночевку дальше в горы. Туристов в эту пору года никогда не бывает даже на больших тропах, а геологи, всё лето работавшие в горах, давно вернулись в города. Пограничники не развели бы костра.
- Надо посмотреть, — решил Чебек и с пустым котелком зашагал к костру.
Прошло всего лишь несколько минут, а Чебек уже ехал к броду через бурную реку, до которого от места его ночевки считали шесть километров. За спиной пастуха торчала новенькая двустволка, заряженная картечью. Когда Чебек опускал правую руку на ореховую ложу, ладонь его чувствовала холодную серебряную пластинку. Эту пластинку Чебек считал для себя дороже самого ружья, — на ней было выгравировано: «Колхознику Онукову за активную помощь по охране государственных границ СССР. От уполномоченного погранохраны». На торжественном заседании, вручая это ружье, сам командир отряда сказал;
— С помощью товарища Чебека Онукова в разное время было задержано восемь нарушителей границы...
«Восемь задержано, а девятый отпущен, — напомнил себе пастух, поторапливая коня. — Дурак ты, Чебек, дал себя так глупо обмануть»...
Это было в конце лета, когда табуны паслись на лугах выше леса. Вечером из-за горы выехали два всадника — один среднего роста, сутулый, в желтой алтайской шубе и лисьей шапке, другой — высокий и сухой, в кожаной тужурке и серой фуражке с медным значком. Алтаец рысью проехал прямо в лес, а высокий повернул к пастуху. Чебек увидел перед…
нет страницы 6,7
Перед рассветом в долине проснулся ветер и, подымаясь на хребет, стал шаловливо шуршать сухой травой и опавшими листьями кустарника. Чебек перебрел реку и поехал по направлению к костру.
«Ветер дует на них: могут услышать стук копыт о камень».
Он спрыгнул на землю, достал из переметной сумы шкурку недавно убитого им барсука и разрезал ее на две части.
— Передние ноги оберну — и то хорошо! - решил он.
Пока Чебек обертывал ноги коню, начался рассвет, но пастух надеялся незаметно подъехать к костру из-за хмурого леса.
Поднявшись на первый пригорок, он увидел облако дыма. Ветер колыхал его над оранжевыми макушками лиственниц и гнал к хребту, где в кедрачах водилось много белок, в каменных россыпях обитали дымчатые соболи, а на скалах всегда стаяли тонконогие маралы с драгоценными пудовыми рогами на гордо поднятых головах.
— Пожар!.. Костер не залили... — вскричал Чебек и погнал коня во всю рысь на крутую гору.
Огонь с шумом и треском полз по сухой земле, пожирая траву, хвою и валежник. Огонь подбирался к лиственницам, прыгал на нижние сучья, а потом, обвиваясь вокруг деревьев, бежал до самых вершин. Смолистая кедровая хвоя вспыхивала, как порок. Чебек видел пылающие деревья, и его охотничье сердце содрогалось от боли. ^
Вот и место ночевки неизвестных. Незадолго до отъезда они оттащили обгорелые буреломины от костра в сухую траву.
«Подожгли проклятые!..»
Чебек выругался и, спрыгнув с коня, стал внимательно осматривать место ночевки. Трава вокруг костра была заранее спалена. На земле, покрытой пеплом, две лежки. Ночевали двое. Рядом, под деревам — сырая шкура лошади, голова, ноги и потроха, Возле костра — заостренные палки с остатками прикипевшего пережаренного мяса.
— Ага... понятно.,. Собирались в дальний путь: запасали мясо на дорогу. А это что блестит?
Чебек поднял стальное кресало, которым неизвестный высекал искру из кремня, чтобы развести костер. На кресале виднелся серебряный знак. Не поверив своим глазам, пастух рукавом шубы стер с кресала пепел, тогда еще ярче заблестел с детства знакомый знак.
«Луна с сердцем... Тамга зайсана»...*
* Зайсан — родовой князек у алтайцев до революции.
Ему ли ее помнить зайсанской тамги? Много лет он пас хозяйские табуны. Все лошади в табунах были таврены этой тамгой. Даже рукоятки тяжелых плетей, которыми драли «непокорных», были украшены серебряным знаком— луной с сердцем. Эти плети дважды рвали в клочья кожу на спине Чебека. Первый раз его драли за то, что при нескольких сородичах он обругал самого зайсана, а второй раз за то, что потерял коня из хозяйского табуна хотя все были уверены, что коня увел подосланный самим разгневанным зайсаном ловкий домашний вор, которому хозяин платил за каждую такую кражу). Когда партизанские отряды всколыхнули Алтай, зайсан со всей семьей убежал за рубеж, но табуны свои не успел угнать. С тех пор о нем ничего не было слышно, пока в прошлом году не поймали на границе старшего зайсанского сына, пробиравшегося на советскую землю. .
Чебек в задумчивости опустил голову. Что ему делать? Лесной пожар одному не затушить. Скакать в колхоз за помощью? Но в это время враг может поджечь в другам месте и огнем окружить колхозный табун. Вернуться к лошадям, охранять их и ждать, пока в долине заметят пожар и прискачут сюда? Но за это время поджигатели могут скрыться. А кто знает, что они уносят за рубеж? Может быть то, что у них в карманах, ценнее табуна?
Чебек решил скакать домой. По дороге он встретил свою жену Тохтон. Она везла ему запас ячменного талкана, кислого сухого сыра, соли и зеленого чая.
— Вот хорошо-то!.. — воскликнул пастух,— Ты будешь табун пасти, а я — домой. Скорее догонять надо... Враги на нашей земле.
Он показал жене кресало с зайсанской тамгой. А жена рассказала ему, что в предпоследнюю ночь из колхозного двора уведен конь и что утром не досчитались одного седла.
— Они украли, собаки проклятые! — воскликнул Чебек и погрозил плетью дальним горам, а потом добавил: — От меня не уйдут.
Тохтон знала: если гнев охватил сердце мужа, то его не остановить и не уговорить, но, мало веря в успех, она все же упрашивающе сказала:
— Ты бы не лез туда, где без тебя обойдутся. Попадешь в ловушку. Детей кто будет кормить?
Чебек не ответил, понукнул коня и на прощанье крикнул жене:
— За лошадьми смотри зорче. Паси, пока не приедет новый пастух.
2
Ветер дул с чужой земли вдоль лесистых долин, но пожары шли к границе навстречу ветру, и уже приближались к заповедным лесам, особенно богатым пушным зверем. С гор в долины и ущелья спускалось столько дыма, что в ста метрах ничего не было видно. В дыму все выглядело иначе. Даже знакомые скалы и речки Чебек не всегда узнавал. Но, как и перед выездом с заставы, он продолжал уверять командира пограничного наряда Новикова, что проведет бойцов через полосу дыма на перевал, известный только ему одному, а за перевалом они обойдут поджигателей и отрежут им путь к границе.
— От нас не уйдут,—спокойно говорил он. Перевал был свободен от дыма. Наряд остановился, чтобы дать лошадям отдохнуть. Ближние горы на севере походили на гигантские костры. Пламя перекидывалось с одной горы на другую. Достаточно было первым огненным языкам коснуться скалистого гребня вершины, как на другой стороне горы вспыхивали кедрачи. :У
Огонь летел то макушкам деревьев и полз по земле. Огненная стена двигалась с поражающей быстротой.
Неожиданно ветер изменился и погнал дым в сторону перевала. Новиков подал команду садиться на коней, а Чебек острым взглядом охотника все еще ощупывал косматые леса на южном склоне хребта. Вдруг он увидел вдали, над лесам, едва заметную сизую струйку, похожую на дымок над лиственничной юртой. Но те леса года три тому назад отошли к заповеднику, и жилья там быть не могло.
— Опять подожгли! — вскрикнул он и подбежал к командиру. — Вон там, товарищ Новиков. Посмотри в бинокль. Видишь?
Над лесом показалось облачко дыма.
— Проведешь в обход? — спросил командир.
Чебек молча кивнул головой и поехал вперед. Здесь ему была знакома каждая скала, каждый каменный гребень и каждая лощинка с хвойным лесом. Если бы за ним сейчас ехали досужие путешественники, — на всем пути от перевала до большой реки в долине Сары-су он рассказывал бы им о том, что вот на этом древнем кедре когда-то убил белку, эта коряжистая лиственница была срублена им, когда в дупло спрятался соболь, а вот здесь Чебек отдыхал после удачной охоты, когда в одно утро добыл двух росомах. Но сейчас ему было не до охотничьих воспоминаний. Он думал о том, где можно незаметно провести отряд, состоящий всего лишь из пяти бойцов, где оставить лошадей и по какой из трех узких расщелин подняться на отвесные скалы, за которыми начинался склон, поросший лесом.
— Они не знают, что внизу — скалы. Им не спуститься к реке, — говорил Чебек, повертывая голову к командиру, ехавшему позади его.
У двух расщелин они оставили по бойцу, а по третьей, самой удобной, стали подниматься на гору. Чебек находил в скалах едва заметные уступы, чтобы опереться пальцами ноги или ухватиться рукой и подтянуться. Местами щель была настолько узкой, что плечи его касались скал. Но он лез так быстро, Что Новиков и красноармейцы, не успевшие еще привыкнуть к горам, остались далеко позади. Командир был крайне удивлен, когда увидел за спиной старого охотника легкий дымок.
— Еще и трубку сосет на таком пути!
Стальное сердце у этого человека и легкие, как меха!
Выбравшись наверх, Чебек спустил в щель предусмотрительно взятый им аркан и всем троим помог подняться на скалы. Первое, что они отметили наверху, — это быстро меняющийся ветер. Теперь он дул с востока, и дым постепенно завладел тайгой.
— Они —там, ищут, где можно спускаться, — шептал Чебек, кивая головой на запад.
Он не ошибся. Двигаясь цепью и присматриваясь к каждому камню, к каждому толстому дереву, они вскоре же заметили двух человек, которые, спускаясь к скалам, вели за собой лошадей. Один был высокий и сухой, в черном полушубке, подтянутом широким ремнем, другой — среднего роста, сутулый, в желтой алтайской шубе и лисьей шапке. За плечами их чернели винтовки.
Командир сказал, что высокого надо взять живым, потом сделал условный жест, и все четверо побежали на запад, чтобы отрезать путь чужим. В это время высокий выстрелил. Пуля взвизгнула за спиной командира. Тогда все четверо упали за кедры. Чужие бросили коней и тоже побежали к деревьям. Но после первого же выстрела одного из бойцов сутулый споткнулся и выронил винтовку. Серая завеса дыма упала впереди, их и скрыла все. Где-то уже недалеко трещал в огне сухой бурелом и с грохотом падали подгоревшие деревья. Оставаться тут было опасно, но об этом никто не думал. На одинокие выстрелы из дыма красноармейцы не отвечали, а перебегали от кедра к кедру, все ближе и ближе к чужим.
Вскоре ветер коснулся земли и начал разбрасывать хлопья дыма. В просвет увидев сутулого, который, прижав обе руки к правому боку, убегал на гору, Новиков послал за ним двух бойцов, а сам с Чебеком начал преследовать высокого, перебегавшего от дерева к дереву и изредка отстреливавшегося.
— Вниз ходить не надо, — крикнул Чебек двум пограничникам. — Вверх подыматься надо: вверху нет огня.
За ближним деревом он заметил медные гильзы, подбежал и схватил сразу несколько штук, — пригодятся, дескать, в хозяйстве. Взглянув на них пристальнее, он крикнул командиру:
— Не наши патроны... Из чужой земли принесены.
Ростом, крутыми плечами и тонкой длинной шеей высокий очень походил на того человека, который там, на пастбище, спрашивал о железных камнях. Чебеку показалось, что он рассмотрел даже седеющие жесткие усы на длинном злом лице. Легко перепрыгивая через толстые валежины, ныряя под разлапистые сучья кедров и раздирая руками густые кусты красной смородины, Чебек бежал впереди Новикова. Шапку с него давно сдернул какой-то острый сухой сук, правая пола шубы осталась на коряжистой буреломине, а на щеках его лежали красные полосы царапин. Но Чебек ничего этого не замечал и не чувствовал. Он боялся в густой чаще потерять след чужого и думал только об одном: как бы побыстрее настичь его. С малых лет привыкший к дымной юрте, он не замечал, что дым в лесу становится все гуще и гуще, что где-то совсем близко буйствует пламя. Он слышал только тяжелое, хриплое дыхание убегавшего чужого, да на мягких коврах зеленого мха видел его следы.
«От меня не уйдешь. Я не таких зверей догонял»...
Чебек старался бежать еще быстрее, чтобы не дать возможности чужому успеть перезарядить винтовку. Чебек был уверен, что на Алтае нет такого человека, который на крутую гору взбежал бы скорее его.
Вот уже совсем близко... Каких-нибудь десять шагов... Но и Чебека начинала мучить одышка, морщины на лице наполнялись потом.
Высокий бросил пустую винтовку и сунул руку в карман. Чебек остановился и вскинул ружье, нащупывая мушкой правое плечо чужого. В этот миг немного выше их упало дерево. Ветер кинул на высокого клубок дыма. Тот кашлянул и повалился на землю...
Когда запыхавшийся и весь облитый потом Новиков добежал до этого места, Чебек уже сидел на длинном и сухом человеке и связывал ему руки волосяным арканом...
Прошло полчаса, пока они выбрались из леса на щебнистую вершину. Туда же поднялись и бойцы, преследовавшие сутулого в алтайской шубе и лисьей шапке.
- Изжарился, вражий гад, — доложил один из них.
Огонь сразу окружил его, - сказал второй. - Мы едва успели выбежать на чистое место.
Лица их были черны от пепла и дыма. Шинели в нескольких местах прогорели от искр.
Новиков положил левую руку на плечо охотника.
Садись, отдыхай, — сказал он, правой рукой взял давно погасшую трубку, торчавшую во рту старика. - Я тебе своей махоркой трубочку набью.
Но черемуховый чубук самодельной трубки оказался раздавленным зубами.
Длиннолицый, лежавший на камнях, открыл, глаза. Чебек одной рукой схватил большой камень и потряс им возле его посиневшего ломаного носа.
— Камни собираешь? — взревел он, сурово сдвигая брови. — Я тебе, кабану остромордому, подарю камешек. На, погрызи!
Новиков опять положил руку на плечо Чебека.
— Отдохни, старик. Для него найдут подарок поострее твоего камня... — и, садясь на щебень, тихо сказал: — А я угорел сильно.
Горы утопали в дыму.
3
Недалеко от колхоза Чебек с тропы услышал дикий, протяжный рев, доносившийся из леса.
— Неужели камлают? — вслух опросил он, удивляясь человеческому реву, как грому среди зимы.
Когда-то Кудюрская долина считалась самой богатой шаманами. В ней жило восемь знаменитых да несколько второсортных ходатаев к добрым и злым духам. Самый известным из них — Калбан Топанов — ежегодно во время камланий разрывал в жертву духам до трехсот лошадей. Но вот уже шесть лет, как последний шаман Кабык Ороктоев сдал свой бубен и шубу с ленточками в областной музей и через газету отрекся от шаманства. Он жил недалеко от колхоза, в тесном ущелье, куда редко кто заезжал из колхозников. Где он добывал себе пищу — об этом Чебек ничего не знал. До пастуха доходили только разговоры о том, что по ночам Кабык тайно шаманит по просьбе стариков и старух.
Небольшая поляна пестрела женщинами, старухами и стариками. Среди них было несколько мужчин. Возле белой овцы, которую люди хотели разорвать вместо лошади, крутился корявый старик с большим бельмом на глазу, в шубе, украшенной ленточками; он как бы бил кулаком в «воображаемый бубен и выкрикивал славословия горному духу, хозяину лесов, охваченных пламенем. С первого взгляда Чебек узнал Кабыка Ороктоева.
Один из четырех арканов, привязанных за ноги овцы, держал бригадир охотничьей бригады Уйбек Толгоеков. Он напряженно ждал, когда Кабык подаст команду раздирать овцу.
Неподалеку, у молодой лиственницы, стоя, дремал заседланный гнедой конь. На деревяшке седла сияло серебряное солнце с множеством острых лучей.
— А-а! Помощник зеленоглазого дьявола нашелся! — с радостью воскликнул Чебек.
Он молодцевато спрыгнул с коня, растолкал женщин и, оказавшись в середине круга, крикнул на Уйбека Толгоекова:
— Кто разрешил овцу раздирать? — Она — моя собственная... — тихо пробормотал Уйбек; седеющая бородка его задрожала.
Надо лес тушить, а вы шамана потешаете. Овцу приготовили, а волку любо.
— Покамлает — огонь остановится... Мне лес жалко, — зверь гибнет...
— Жалко? — переспросил Чебек, исподлобья глядя на бригадира. — Жалко — так поезжай тушить. Собирай всех стариков. Я вас поведу, В один день все затушим.
Воспользовавшись шумом, Кабык выскользнул из круга и, обрывая ленточки с шубы, побежал к коню.
Чебек несколькими прыжками молодого бегуна догнал старика и, багровея, с дрожью в голосе, спросил:
— Чье седло?
— Мое, — вызывающим тоном ответил шаман, кривя гнилозубый рот.
— Твое? Твое, — так поедешь со мной.
4.
Начальник заставы угощал Чебека чаем с вареньем из красной смородины.
Двуствольное ружье с серебряной пластинкой на ореховой ложе висело на стене.
— Второй поджигатель был действительно зайсанским сыном. Возле его обгоревшего трупа найден нож с клеймом и слиток золота, — рассказывал Ковылев.
— Я тогда говорил: зайсанский выродок ползает по нашей земле.
— А поджигали не они одни. Ваш шаман поджигателей в горы направлял.
— Надо ехать домой. Собираюсь на охоту, — сказал Чебек, отодвинул пустую чашку, крепко пожал горячую руку командира и поспешно вышел.
Но через минуту Ковылев вернул его. Спросил намеренно жестким голосом:
— Почему ружье оставил?
— Я, товарищ командир, виноват. Чужому поверил, думал, что камни собирает... Вон сколько лесу сгорело...
— Знаю. Довольно! — остановил его командир, снимая ружье со стены. — Бери. Да почаще к нам в гости заезжай.
Ноябрь 1936 г.
Источник:
Коптелов, А. Трубка зайсана : алтайские рассказы. - Новосибирск : ОГИЗ, 1938. - 56 с.
Перевёл в текстовой формат Е.Гаврилов, 19 октября 2015 года.