Першин Валерий Николаевич
- Информация о материале
«Несмотря ни на какие кажущиеся финансовые, семейные обязательства, находите себе дело по душе, имейте интерес. Человек должен совершенствоваться во всех областях деятельности: как в работе, так и в спорте, в семье и так далее. Один может ездить в один район всю жизнь, и этого ему будет достаточно, и это тоже интересно. Другому – надо менять широты и меридианы и т.д. Каждому – своё!»
Родился 5 ноября 1948 г. в г. Ирбите Свердловской обл. Окончил УПИ им. С.М. Кирова.
Тренеры: Пиратинский А.Е., Лебедихин А.В.
Начало занятий спортом - 1969 г.
Инструктор альпинизма с 1976 года ("Эльбрус"). Член президиума Свердловской областной федерации альпинизма и скалолазания.
Заслуженный мастер спорта по альпинизму, многократный чемпион и призер СССР и России, восходитель на восьмитысячники Чо-Ойю (1991, 1996), Дхаулагири (1993), Шиша-Пангма (1996), Лхоцзе Главная (1997), Эверест (1998).
Один из самых титулованных альпинистов Урала.
С 1995 г. зам. директора специализированной детско-юношеской школы олимпийского резерва горных видов спорта. С 2000 года - директор. Тренер высшей категории.
Дважды мастер спорта – по альпинизму и скалолазанию.
1978 - первое место на чемпионате ВЦСПС (Ялта), связки. Абсолютный чемпион турнира Абалакова по скалолазанию.
Всего совершил 165 восхождений, 43 из них 5 и 6 категорий трудности (на начало 2002 года). Первое восхождение совершил в 1969 г. на Кавказе, вершина Софруджу (значок «Альпинист СССР»).
1980 – впервые в СССР совершил серию скоростных восхождений по стенам Памиро-Алая: 10 восхождений (5Б кат.сл.) за 30 дней. Такую результативность возможно было осуществить благодаря великолепной скальной технике. Это событие всколыхнуло альпинистскую общественность и изменило представление о возможностях человека в горах. Прежде восхождение на 3-4 маршрута высшей категории сложности за сезон (три летних месяца) считалось событием.
1986 – первое в истории зимнее восхождение на пик Коммунизма (но получил обморожение ног и рук - 3 месяца в институте Склифасовского). В июле - восхождение капитаном команды на п.Сурайша (5605 м) по правому бастиону В стены (6А) - (2-е место в чемпионате СССР).
1990 - скоростное восхождение в двойке с С. Тимофеевым на п. Корженевской (7103 м) за 12 часов (из базового лагеря с 4200 м на вершину и обратно).
1991 - подготовка к экспедиции на Чо-Ойю, восхождение на Хан-Тенгри и Победу. Восхождение 20 октября на Чо-Ойю (8201 м) по Восточному гребню (новый маршрут). Присвоено звание мастера спорта международного класса.
1993, 11 мая - безкислородное восхождение на Дхаулагири (8167м). Восхождение было номинантом на "Золотой Ледоруб"!
1995 - п. Барунтзе (7220 м) по Западной стене, новый маршрут. Признано лучшим восхождением сезона в Гималаях. Первое место на Чемпионате России, высотный класс.
1996 - весна - безуспешная экспедиция на Аннапурну по пути Бонингтона. Осень - за одну экспедицию восхождение на два восьмитысячника: 23 сентября Чо-Ойю (8201 м) и 10 октября Шиша-Пангма (8046 м). Присвоено звание "Заслуженный мастер спорта".
1998 - восхождение на Эверест со стороны Тибета в честь 275-летия Екатеринбурга.
1999 - Франция, восхождение на Монблан 11 августа в день солнечного затмения.
2000, 21 мая - Лхоцзе Главная (8501 м) в составе российско-грузинской экспедиции, попытка восхождения на Лхоцзе Среднюю, где не обошлось без приключений - попали под небольшую лавину.
2003 г. (февраль) - экспедиция "Антарктида-Россия".
Специальное интервью для Алтайского края [31 марта 2008 г.]
Евгений Гаврилов: – Валерий Николаевич, первая российская экспедиция на Антарктиду в 2003 году была с вашим участием. Какой она осталась в вашей памяти?
Валерий Першин: – Антарктида – экзотическое место с точки зрения альпинистских восхождений. Я даже этого не ожидал. В моих представлениях от чтения в каком-то ежегоднике в юности было, что там есть потухший вулкан Эребус (3794 м), пик Винстона, единичные вершины, где побывали наши альпинисты, и с точки зрения русских альпинистов, побывавших на Антарктиде, мы не первопроходцы.
А оказалось, что там при такой экзотической природе уйма шикарных гор. Иногда казалось, что это неживой, застывший океан, а горные хребты встают перед тобой в виде атоллов, каких-то гребней и тому подобного. Смотришь: стоят стены без единой трещины по 600-800 метров.
Ребята из нашей команды ходили на пик Шварце, пик Чкалова. Горы на Антарктиде достаточно сложны для восхождения. Камень с виду кажется монолитным, а на самом деле, видимо, от резкого и большого перепада температур сверху камня образуется разрушенная структура, внутренние связи потеряны. Приходилось по несколько сантиметров, грубо говоря, соскабливать этой корки. Но где-то встречается и монолит.
И ещё интересны горы тем, что хотя это вулканические прочные породы, температура и ветер придают им причудливые формы. Нечто подобное я встречал в Красноярске в Западных Саянах, где проходил чемпионат – там очень много гор типа лежащего индейца, черепахи и т.д. Они очень здорово напоминают определённые предметы: не отдалённо, а натурально.
И на Антарктиде очень многие горы напоминают динозавров и прочие объекты. Сами горы представляют из себя как бы памятники. А ещё встречаются более мелкие структуры на высокогорных площадках: раскиданы отдельные камни, которые выветрены, полуразрушены, с большим количеством разных прожилок, очень диковинных видов. Можно из них собрать сад каменных животных или ещё что-то. Природа необыкновенная!
И люди там необыкновенные. На ледовом аэродроме около станции Новолазаревская, куда прилетели, мы жили там некоторое количество времени до и после гор. Полярники – абсолютно особые люди. Они настолько заражены и влюблены в эту свою Арктику! Причём многие из них то в Арктике, то на Антарктиде. Это в основном люди института Арктики и Антарктики, где набирается контингент, который работает в особых условиях вечного холода.
Помню повара из Питера, здорового, весёлого, улыбчивого парня. Мы немножко сблизились, и он рассказал про себя такую историю. «Отработал лет восемь в таких условия: Арктика, Антарктика. И вдруг мне всё это резко надоело. Решил вернуться домой, в Питер. Устроился в ресторан работать поваром. И такая была хорошая денежная жизнь: вино, женщины, всё, что хочешь. И казалось уже, что всё, никогда сюда больше не вернусь. Но прошло совсем немного времени и вдруг осознаю, что сижу на ледоколе «Академик Фёдоров» и плыву работать на Антарктиду. Оказалось, что хотя в Питере и большая земля, много света и рекламы и прочих прелестей жизни, а жизнь не в этом заключается».
Вот такие они все: радушные, с юмором. Там, видимо, без юмора не выжить. Все такие гостеприимные, начиная от механика, бульдозериста, повара и до начальства.
Хотя последний раз ребята попали в ситуацию, не очень деликатную с разрешениями. Но это не от них зависело. Не оформили нужным образом разрешение на посещение Антарктиды, и с начальником антарктической экспедиции Лукиным был очень неприятный разговор. Ведь это хотя не в полном смысле заграница, но оформление туда документов всё равно идёт через МИД и т.д.
Вечерами мы собирались в кают-компании. На Антарктиде хотя и трудности, с одной стороны, а с другой стороны, интересные места подвигают людей к творчеству. Там был такой бард, колоритный дядька, здоровый, с бородищей, лет под 60. Из них лет 30 он провёл в зоне вечных снегов. Он пел нам песни своего сочинения. У нас даже где-то одна из них записана. Но, к сожалению, писалось всё после экспедиции, когда было застолье, шум, гам, и поэтому запись очень некачественная. Её надо сильно чистить.
По большому счёту мы были там как десант. Они даже сами говорили: «Ну, ребята, вы везунчики. То ли на первого?». Мы были очень короткое время, две недели. Буквально перед нами закончился шторм, мы даже когда подлетали к Антарктиде, то пилот из Кейптауна думал: сядем, не сядем. Потом всё – раз!– и прекратилось. Сколько мы там были, стояла практически великолепная погода.
Мы выполнили всю программу, которую запланировали. Хотя с большими транспортными трудностями – вездеходы у нас ломались без конца. Но всё сделали.
Для них очень значимо это, каждое русское деяние приподнимает престиж нашего государства. На Антарктиде очень сложные отношения со странами-соседями. Не могу точно утверждать, но, похоже, там поделено всё на зоны влияния. Материк ничей, но, тем не менее, существуют международные территориальные проблемы: где и как что бурить, как и что исследовать, как взаимодействовать и т.д.
Хотя многие экспедиции используют наш ледокол «Академик Фёдоров», наши самолёты для заброски снаряжения, горючего и прочего. Когда существовал СССР, на Антарктиде у нас было 22 станции. В постсоветский период действующих осталось всего четыре. Остальные если не просто брошены, то законсервированы. Сейчас действует станций восемь, и начали активно выделять средства на освоение Антарктиды. Потому что поняли: оттуда нельзя уходить, ослаблять позиции.
Полярники не очень-то любят туристов типа Кати Метелицы. Или слишком помпезные, или слишком много гонора, или много требований.
У нас, если говорить о составе, хотя люди были довольно известные среди альпинистов, контакт сразу наладился. Полярники радовались, когда мы сходили на новые вершины, а геодезист приезжал и более точно по джи-пи-эс определял их местоположение, координаты, а также со своими геодезическими приборами измерял вершины, на которые взошли. Это было своего рода стирание «белых пятен» на карте Антарктиды.
Это делали рядом, буквально несколько сот километров от «норвежской» зоны. Норвежцы вообще всегда указывают высшей точкой Норвегии вершину на Антарктиде - гору Короля Олафа (3194 м)! Они очень трепетно относятся к «своему» району. Норвежцы активно совершают восхождения.
Районы, где мы были – Земля Королевы Мод, Восточное побережье Антарктиды.
А восходили мы в массиве Вольтат. Это одна горная система, но хребты разные и т.д. Здесь не ступала ещё нога человека. Побывали там, сделали свою работу.
Валерий Владимирович Кузин, наш руководитель (07.07.1963 - 27.04.2006 – Прим. ред.) был не просто спортсмен, но и занимал большие посты. Он проводил тогда всё на очень высоком уровне. Не знаю, какие были задействованы финансы в экспедиции, но всё было прекрасно. Это для нас финансовая сторона была терра инкогнито и по большому счёту не интересовала. Нам на Антарктиду попасть было большим счастьем.
– На фотографиях у людей, которые там работают, часто можно отметить наличие бороды. Это что, общее для большинства людей, работающих там?
– Я бы не сказал, что там все с бородами. Многие ходят и с усами. А чтобы с бородой? Не обязательно. Думаю, что это не является признаком людей с Арктики и Антарктики. Может быть, борода кого-то и спасает от холода. Мне лично борода мешает в горах. Хотя некоторые даже и в горах опускают бороду. Трудно сказать…
Есть много способов защититься от холода в современных условиях. А борода по моим представлениям мешает. Больше одного дня небритым ходить не могу в нормальных условиях. Но в горах, когда выходишь на восьмитысячники «на выход», бывает, даже неделю не бреешься. Борода начинает в молнии попадать, сам себя щипаешь, и очень неприятно! Может, некоторым кажется так, что им теплее, удобнее, и маску не надо носить и т.д.
Но постоянная борода - это предпочтение, всё чисто индивидуально. Многие, тот же Месснер и Генрих Харрер носили бороду. Одним из моих предположений, объясняющим факт наличия бороды является то, что, когда у тебя на бороде нависли сосульки, на фотографиях это смотрится экзотично. Вид суровый: брови, усы, вся борода в инее, сосульках. Но это больше для рекламы.
Многие же, это не в укор, западные альпинисты и прочие из профессионалов живут за счёт своих фотографий, кинофильмов, книг. Поэтому им надо себя так же, как наши певцы, музыканты, рекламировать. А иначе… Понятно, что самое главное – твои спортивные достижения, но все, что около, каждая деталь имеет своё значение. Может быть, какая-то доля правды в этом и есть.
–Виноградский рассказывал про капского голубя, а Соколов его не видел. Вы его тоже видели?
– Действительно, они там есть. Дело в том, что Соколов с группой работали в других местах. Ребята лезли на стену, которая была недалеко от базового лагеря, а там мы ни разу не видели голубя. Я и Женя были вместе в другом отряде и видели капского голубя. Мы уезжали на вездеходе на восхождение километров на тридцать от базового лагеря. В следующую поездку, в марте 2008, Виноградский вновь его видел. Они гнездятся, но настолько там суровые условия! Может быть, это птица сама по себе редкая. Или в этом месте их мало. Орнитологи сами говорят, что да, они там гнездятся. Не помню, где мы встретились с одним орнитологом – или на станции, или где-то в Москве на пресс-конференции – и когда он услышал, что мы увидели капского голубя, он, бедный, чуть не посерел, настолько это его поразило: «Как?! Я всю жизнь стремился к этому. Как плохо, что не был с вами, не побывал в экспедиции».
Мы пошли тогда на восхождение на предполагаемую вершину Святых Бориса и Глеба, несли туда православный крест, где его установили. И вот в этот момент из тумана на фоне чёрных скал вылетел этот капский голубь! Там, наверное, они гнездились. Увидеть на Большой земле капского голубя, мне кажется, не окажет никакого впечатления, удивления не произведёт.
Дело в том, что Антарктида – ледяная пустыня, где ни лишайника, ни трав, ничего нет. Лёд, снег, скалы. Пусть скалы и интересные, красивые, и всё интересно, но там нет никакой жизни. Ни травянистой, ни животной. И тут ты видишь среди этого безмолвия живое существо. Это такой в тебе всплеск адреналина! Неожиданный. Тем более он так вылетает откуда-то. Его здесь абсолютно не ждёшь.
Показывают в фильмах ужасов, которые терпеть не могу: идёт, идёт человек и вдруг откуда-то из камней вылезает чудище, доисторический динозавр. И здесь нечто подобное по части воздействия… Причём в роли неожиданного воздействия на фоне безжизненных просторов выступает голубь, симпатичная птичка. Это очень впечатляет. Ради научных исследований можно было найти гнездо, где он живёт, посмотреть, понаблюдать, как мне кажется. Но, скорее, увидеть-то его там – большое счастье. Думаю, что в тот короткий промежуток времени мы бы этого гнезда нигде и не нашли.
– Валерий Николаевич, у вас совсем недавно было первовосхождение на одну из вершин Чангце. Как оно планировалось?
– Дело в том, что мы шли на вершину Чангце. Это северный пик в северном отроге от Эвереста. Она почти 7500 м. Путь до неё был абсолютно неизвестным, и мы немножко не рассчитали свои силы.
Кстати, о расстоянии в горах. Когда ты в районе часто бываешь, тебе кажется: ох! Как хорошо ты оцениваешь расстояние в горах. На самом деле, это ты примерно прикидываешь, что до этой горы столько, до другой – столько. И этот маршрут даже не по сложности, а по расстоянию, по перепадам можно преодолеть за такое количество времени.
Вот что поразило, возвращаясь к Антарктиде. Там очень сложно ориентироваться, определять расстояние. Когда мы только приехали, одна группа ушла, а мы с Евгением Виноградским остались на вторую группу, и у нас был свободный день. Смотрим – стоит рядом скала. Возвышается гора, и у неё скальная вершинка. Решили: давай сходим. Определили, что до неё часа два-три пешком. Вот мы идём, идём, а как будто на месте стоим. Гора абсолютно не приближается. Короче, мы раза в два-три по времени ошиблись.
Когда подошли к ней, потратили столько много времени, что видим: нам надо уже возвращаться. Хотя там и арктический день, ночи нет, сумерки. Мы же пошли на несколько часов, хотя сказали куда пошли. И повернули обратно…
Возвращаясь к Гималаям. Мы на вершину Чангце (7145 м) пошли и из последнего лагеря. Это была вторая ночёвка на маршруте. Когда выходили, то решили, что должны за день вернуться. Неохота было высотную палатку снимать, тащить. И пошли, пошли, пошли. Естественно, как всегда, то снег глубокий, то лавиноопасно в оном месте – выбирали маршрут.
Вышли, если сравнивать несравнимое: есть главная вершина Эвереста, а есть Южная вершина, а с неё ещё небольшой спуск. Это как бы предвершина. Мы шли до предвершины до 7 вечера. Смотрим, а до вершины ещё киселя хлебать! А у нас нет палатки. Грустно было, но решили спускаться. Но поскольку заявляли Чангце на первенство России, чемпионат в высотном классе, решили хоть и не главной вершины, но предвершины достигнуть. Она никак не называлась по карте.
Мы нашли её высоту по карте, взошли на неё и обозначили в Министерстве туризма. К сожалению, Ченинг, руководитель фирмы, которая нас обслуживала, обещал подготовить для нас сертификат, но это на территории Тибета, и надо было связаться с китайской федерацией. А наша Федерация в лице Старикова, Шатаева сказала, что это не вершина, вот привезите нам сертификат из Китая.
В результате Казбек Хамицаев, руководитель нашей экспедиции, в составе которой ездил, то ли этот вопрос упустил, то ли некогда было. Так и осталась эта вершина безымянной, во-первых, а во-вторых, зафиксирована она только в нашем отчёте и нигде больше не фигурирует. Вот такая немного грустная история.
Отрицательного результата не бывает. Всегда в голове держишь, но реально не всегда получается. Опять же когда мы спустились, сокрушались: «Эх! Была бы маленькая палаточка хотя бы, чтобы можно было в ней пересидеть, хоть на одного человека, чтобы можно было в неё залезть. На следующее утро мы бы за несколько часов дошли». Но не срослось…
– В 1996 году вы взошли за одну осень на два восьмитысячника. Именно в тот год вам было присвоено звание «заслуженный мастер спорта».
– Это не связано напрямую с присвоением звания. По большому счёту, я его выполнил раньше, хотя это почётное звание. Положение об этом звании меняется. Обычно через четыре года меняются наши спортивные нормативы, требования.
В моём случае было так. Чтобы получить это звание, необходимо было совершить два восхождения на восьмитысячники высшей категории сложности по новым маршрутам без применения кислорода. У меня получилась Чо-Ойю (1991), и в 1993 году мы ходили по Северной стене на Дхаулагири (8167 м). Обе шестёрки без кислорода. Я подал документы в 1994 году. Шатаев мои документы отложил, потому что у меня получился какой-то перерыв в спортивной деятельности. Вроде человек завязал и уже не ходит.
И только когда я снова в 1996 году как бы заявил о себе, и, действительно, было всего достаточно, повторно подал документы, мне это звание присвоили. Хотя маршруты были классические, но, тем не менее, до этого момента по два восьмитысячника, по крайней мере из наших, в рамках одной экспедиции ещё не ходили. Сейчас ходят. Казахи и кто-то ещё...
– С самого начала, со своего первого восьмитысячника вы ходили без кислорода? Даже когда восходили на два восьмитысячника?
– Мы сразу планировали работать без кислорода. У нас было несколько баллонов для медицинских целей. В 2001 году мы ходили на Чо-Ойю без кислорода, прошло некоторое время – и на Дхаулагири (2003). А они по высоте примерно одинаковые – 8200. Вполне нормальное самочувствие. И мы сразу планировали идти без кислорода.
Причём мы на второй восьмитысячник, на Шишу-Пангму, сразу в альпийском стиле восходили, безо всяких промежуточных лагерей. В 1993 году мы, кстати, часть маршрута до 7300 как бы обработали, поставили промежуточные лагеря, а от 7300 почти километр до вершины шли уже ходом. Ставили по ходу лагеря, снимали и шли дальше, т.е. вниз не спускались.
Поэтому в 1993 году мы были номинантами на «Золотой ледоруб». Но узнал об этом много лет спустя, из Интернета. Восхождение это было оценено иностранными альпинистами. Они приветствуют такие восхождения. И сейчас особенно критиковали наших ребят за К2, что вот изуродовали маршрут и т.д., что это не чистый стиль и т.д.
А в 1993 году мы даже не ставили за основную проблему применение кислорода. И на Шишу-Пангму после Чо-Ойю приехали, день в лагере побыли и пошли, пошли. Тоже там не сладко пришлось из-за непогоды, но всё удачно сложилось...
– Валерий Николаевич, в своё время вы были сторонником скоростных восхождений. Вы сторонник подобного стиля?
– Я всеядный. Когда удаётся и складываются обстоятельства, сам или группа готовы, можно действовать так, при других обстоятельствах – по-другому. Мне нравятся восхождения и скоростные, и в альпийском стиле. Но сейчас не готов для скоростных восхождений. А когда-то, когда была хорошая физическая подготовка, мы в 1980 году шуровали так, что только шум стоял. Мы ходили с Серёжей Тимофеевым на Корженеву за 12 часов с базового лагеря туда и обратно. Скоростные восхождения, скорее, были необходимы тогда, чтобы проверить себя.
Если говорить про высотные наши семитысячники, по-моему, в тот год ребята, несколько человек, из экспедиции, которая готовилась на Лхоцзе по южной стене, на пик Коммунизма сходили. Это была третья и последняя экспедиция под флагом СССР, где были Бершов, Туркевич, который возглавлял сборную. Она, правда, называлась сборной России, но много ребят было с Украины.
Жили мы тогда на леднике Москвина. А мы готовились к Чо-Ойю. И мы с Сергеем как-то «подзавелись» и решили, что мы тоже можем блеснуть. Перед этим сходили на пик Четырёх, шеститысячник. Вроде получилось, нормально. Правда, мы уже были с хорошей акклиматизацией: перед этим отработали с болгарами на пике Ленина.
А Валера Бабанов, один из профессиональных гидов, который закончил школу в Шамани, узнал, что мы с Серёгой решили идти, и «упал нам на хвост». Он тоже тогда отбирался. А он только приехал в горы. Молодец, конечно, волевой мужик, на вершину сходил, но потом был полностью вырублен. А дальше у нас начинались отборочные мероприятия. Нас было 30 человек со всех уголков России, и нужно было совершать восхождения. А Валера уже ничего не мог. В результате мимо экспедиции пролетел.
Здесь надо разумно поступать и оценивать, насколько это для тебя реально. Может быть, ему и надо было что-то себе доказать, но ведь надо было предвидеть, что дальше. Или ты ничего не имеешь дальше? А тут у тебя отборочный цикл, а мы все стремились в Гималаи.
Я на Канченджангу не попал в своё время. Думал – всё, крест, больше в Гималаи никогда в жизни не попаду. Год у меня была мощная депрессия. Прошло несколько лет, всё изменилось, и начали в Гималаи ездить каждый год и не по разу. Сейчас вновь стало сложнее.
Поэтому всё интересно. И мне не нравится, когда достаточно именитые альпинисты, в том числе и наши, начинают критически относиться, охаивать кого-то: вот так-то не поступил. Каждый сам выбирает себе в данный период своей жизни и в данный период своей спортивной карьеры какие-то предпочтения: одиночные восхождения или что-то ещё.
В своё время мы ходили в 1978 году в Альпах на пик Пти Дрю, который Вальтер Бонатти прошёл в 1956 году, а мы в 1978 году. Прошло 22 года.
Во многих книжках читал до этого про восхождения в одиночку. Было многое непонятно. Мы же в советском альпинизме выросли: коллективизм – это главный девиз. Одиночные восхождения у нас пресекались. И когда мы шли по этому маршруту, я понял, какой это гигант. С тем снаряжением в 1956 году, с кучей железных карабинов, крючьев залезть в одиночку! Я восхищался им.
Но это не моё. Мне не нравится. Нравится, чтобы рядом были друзья, коллектив.
Но кому-то, вот он так устроен, так у него устроена психика, душевные порывы, нравится ходить одному. По каким-то причинам. Вот Месснер говорит, что у него были конфликты, и он решил, что ему ходить лучше одному или в двойке. Валера Бабанов, может, тоже из этой же категории. И ради Бога. Он сделал много интересных вещей.
– Как бы вы оценили количество тех, кто любит совершать коллективные и одиночные восхождения?
– Думаю, что всё индивидуально. Среди моих друзей практически все приверженцы командных, групповых восхождений. Тем более, если говорить о технических маршрутах, на которые мы ходили в двойках – максимум с одной ночёвкой. В двойке тоже интересно. Это для меня была разновидность скалолазания, только значительно длиннее и т.д.
У нас в свердловском альпинизме приверженцев одиночных восхождений не припомню. Вообще команда и сейчас самые ближние друзья – те альпинисты, с которыми мы ходили. Они ближе родственников, ближе ещё кого-то. Женя Виноградский, Валера Брыксин, Лёша Лебедихин, Витя Останин, Сергей Шухман – как мы ходили, так и продолжаем общаться на земле.
Приятно поделить эти сложности в горах и потом разделить всю радость внизу, вспомнить и обсудить, наметить новые планы.
– Одно время вы активно увлекались скалолазанием. Вы даже мастер спорта по этому виду. Как скалолазание переросло в альпинизм?
– Я занимался скалолазанием почти 20 лет. Но самые серьёзные достижения произошли начиная с 1975 по 1985 годы, то есть это был наиболее продуктивный период. А параллельно занимался альпинизмом. Всё было одновременно. Но был период, когда тренер Александр Ефимович Пиротинский повлиял на меня, и большее предпочтение отдавал скалолазанию.
Может быть, из-за этого в своё время не попал в первую экспедицию на Эверест. Во всяком случае, кандидатом. В горы ездил каждый год, но раньше скалолазание вышло из альпинизма, и все тогдашние лидеры ходили в горы ежегодно. У нас летом не было никаких соревнований по скалолазанию – весна, осень. И все чемпионаты СССР, ВЦСПС были за редким исключением весной, в мае. В 1978 году мы с Женей Лапшиным в связке стали чемпионами на ВЦСПС в Крыму.
Всё было естественно. Соревнования, летом горы, а потом снова соревнования. Другое дело, что высотные восхождения очень сильно выбивают из скалолазной формы. И технически, и высоты небольшие.
Мне не приходилось сильно выбирать – до определённого времени нравилось скалолазание. А потом результаты в скалолазании стали резко падать, перешёл на технический альпинизм. Потом уже, когда на Аксу залез по скалам, подумал, что принципиально нового, чем здесь встретил, уже не найду. И переключился на высотный альпинизм. У меня альпинизм периодами идёт. Не знаю, как назвать период сегодня. Сейчас интересно посмотреть разные горные системы. Одно время – Непал, Непал, Непал.
– В 1986 году у вас было сложное зимнее восхождение на пик Коммунизма. Как получилось, что вы там сильно обморозились?
– В такие же условия даже попадали ребята вместе с Валерой Хрищатым. Они до этого пытались восходить на Ленина. Считалось, что пик Ленина в летний период самый лёгкий из семитысячников. С него начинали обычно высотники. Я сразу начал с пика Победы. И они тоже там зимой нахлебались киселя: был страшный холод, ураганный ветер. Они тогда не взошли. И здесь получилось то же.
Во-первых, это было в преддверии очередной гималайской экспедиции. Она, правда, затянулась с 1982 по 1989. Но был ориентир, что планируется новая экспедиция. И собралась команда: сборная Украины, Осетии, Москвы, Питер проводил свою экспедицию.
Мы попали в такую зиму, когда там были и 50-градусные морозы. В долинах, как говорили киргизы, даже яки слепли от холода. Даже для сборной России по альпинизму это было серьёзным испытанием. Мы оказались не готовы в большей степени по снаряжению. Хорошей обуви практически не было ни у кого. Спорткомитет выделил нам десять пар кофлачей, но в каких ботинках ходим мы сейчас, это были ботинки не высотные, а для летних восхождений. На те же пик Коммунизма и пик Ленина, но летом, а не зимой.
У всех начались проблемы с ногами. Остальное всё: маски, пуховки, варежки – было нормальным. Коля Чёрный был завхозом в лагере Мал, который был тогда на поляне Москвина? Он вскрыл склад, вытащил оттуда старые палатки, кошму, которую клали на днище палаток, и мы начали шить себе бахилы. Так, чтобы в бахилы ботинок вместе с ногой входил, закрытые подошвы. Вручную шили себе как бы обмотки, и громоздили всё это поверх ботинок.
На фоне очень суровых природных условий и недостаточно хорошей обуви лёгких обморожений было практически 90%. Нас только пять человек, которые капитально подморозились. У меня-то ещё более-менее нормально, а Лёша Москальцов и Шопин Володя здорово пострадали.
У меня и у Сергея Антипина так бы всё обошлось нормально, если бы не вынужденные спасработы. Вернее, попытка спасательных работ. Там улетели узбеки, и мы заторчали на ночь. А ночью пришлось спускаться по снежно-ледовой доске с перемычки пика Коммунизма в сторону пика Душанбе. Там заструги, ступеньками идёшь. Но когда идёшь днём, ты их видишь, вышагиваешь по тропе, которая кошками достаточно повыбита и более-менее ровная. Ночью этого ничего не видно. Улететь можно в любую секунду – узбеки перед нами только что летели. Задержать проблематично.
И мы пошли со страховкой. А что такое страховка? Склон не крутой, 45 градусов. Ледоруб вбиваешь в фирн. Чтобы страховать, нужно присесть на корточки. Сел на корточки – колени согнутые. И так-то уже кровь загустела, и ноги замёрзли, а тут ещё и передавливаешь. В общем, чувствую, что ногам приходит конец. И махать там некогда, надо выбирать: или жизнь спасать, или ноги.
Оказалось, что мы не зря страховались. В один из моментов, когда я находился внизу, а Сергей меня страховал сверху, моя нога проваливается в пустоту. Там был заструг довольно глубокий, и я кубарем полетел вниз. Упал. Если бы верёвки не было, куда бы укатился – неизвестно. В результате пальцы и подморозил. Если бы не этот момент, то, может, было бы всё нормально.
Да и ботинки были тесноватые. У кого на размер, два, три оказались больше, всё было нормально. Это сейчас я на этом горьком опыте всем своим знакомым говорю про это, да и сам выбираю ботинки побольше. Не так удобно идти, зато нога шевелится. Надо, чтобы пальчики шевелились, чтобы нога в ботинке была свободна. Лучше одеть носок потоньше. Кажется, что толстый шерстяной носок лучше, хорошо. Но только чуть-чуть где-то ногу сдавило – всё, труба. Это чревато неприятными последствиями.
– Как вы пришли в скалолазание, альпинизм?
– До этого занимался туризмом. На уровне местных походов. Самый большой поход у меня был на Кандежековский камень, Северный Урал. Может быть, жил в таком дремучем городке? Я даже не знал, что существует альпинизм как вид спорта. В газетах тогда про это не писали, по телевизору не показывали. Туризм – да, туристов знал. У нас учитель в школе, географ, был заядлый турист. Прошёл весь СССР. Он организовал турклуб, и мы ходили.
А когда попал в институт, иду по вестибюлю и вижу - висит объявление: «Набор новичков в секцию альпинистов, скалолазания. Оргсобрание состоится в такой-то лекционной аудитории». Меня поразила фотография на объявлении, запала в душу. На ней была изображена отвесная скала, а на ней висит человек в какой-то позе лягушки, с развивающейся сзади колоколом штормовкой. Эта фотография задела какие-то струны, и я туда пошёл.
Компания попалась весёлая, и всё мне понравилось. У меня сразу стало получаться скалолазание. У нас были разрядные занятия: хотя у нас маленькие, но горы, достаточно много выходов скал, где можно поотрабатывать, проимитировать альпинизм.
Правда, первый год не поехал в горы, хотя путёвку давали. Мне надо было заработать денег на одежду, на жизнь. Родители слабо могли меня обеспечить. И я поехал на целину, в стройотряд. После стройотряда приехал, в кармане толстая пачка денег, молодой, от колхоза был освобождён после стройотряда. Со своими друзьями-туристами пошли бродить по лесам. Короче, не удалось поехать.
А дальше, когда окунулся в скалолазание и альпинизм, тогда начались поездки в горы, Крым на скалы, готов был бросить всё, если что мешает. Как говорили: если работа или учёба мешает альпинизму – брось её.
У нас в СССР скалолазание считается с 1947 года. До этого периода не очень активно всё развивалось. Проводили соревнования, были какие-то перерывы. Когда пошёл заниматься, с 1969 года ввели норматив мастера спорта по скалолазанию. Вот тут уже пошло!
Спортсмену нужен стимул. Звание, с одной стороны, и не показатель, а с другой стороны, это мощнейший стимул. Кто это недооценивает, не прав. История нашего советского спорта показывает, что это стимул.
Хотя сейчас смотришь на это философски. Кажется, что и без этого хорошо было. Но на самом деле всё равно к этому стремились. В том числе и к званию.
Много было и других сопутствующих факторов. И компания, и друзья, и окружение, и отношение на работе, и в семье. Мне всю жизнь везло. В семье и на работе с пониманием относились с моему увлечению. Может быть, только благодаря этому я успешно продвигался в спорте.
Сейчас, к сожалению, очень много перспективных ребят загораются, но быстро куда-то уходят. Остаются единицы. Желающих ездить в горы достаточно много. Но чтобы целенаправленно добиваться каких-то спортивных званий в альпинизме, не в скалолазании - мало.
В скалолазании проще – там дети занимаются с 7-10 лет, в школе учатся – что им делать? Тренируйся, лазь. Некоторые, единицы, заканчивают школу мастерами спорта. Правда, очень мало из них остаются в спорте. У нас в школе, где работаю, «Школе горных видов спорта», выполнили норматив мастера спорта около 20 ребят. Только мастеров выполняют, смотришь: или женился, надо деньги зарабатывать на семью, или ещё что-нибудь. Всё! Год-два позанимался и полностью бросил.
– Ваше последнее восхождение было на Мак-Кинли в 2005?
– Да, нас тогда было четыре человека: Лёша Болотов, Женя Виноградский, Антон и я. Я был там во второй раз. Первый раз мы восходили по классическому маршруту в 1994 году перед Эверестом в плане подготовки. А в 2005 году был более серьёзный маршрут.
– Какие у вас планы на будущее?
– Планов ходить на восьмитысячники пока нет, но в горы поехать планирую. В невысокие. Поработать на сборах с молодыми ребятами в роли инструктора-тренера. У нас сборы будут в Аларче, 15 июля. Это на этот год.
Но более серьёзные мысли есть. Дело в том, что у меня в связи с различными переохлаждениями, падениями и так далее, развился артроз тазобедренного сустава. Даже когда он был на серьёзной стадии, я ещё лет десять с ним ходил, в том числе и на Эверест. Но потом приспичило, и я в прошлый 2007 год сделал операцию. У меня искусственный сустав. Сейчас период реабилитации.
Правда, через три месяца после операции уже съездил в ???? в роли лекционного тренера и ходил по тропам с палками, восстанавливался. Пока надо ещё много вещей восстановить. Не сам сустав, а мышцы, которые вокруг него были повреждены во время операции. Мне рассказывали про парня, который тоже сделал себе искусственный сустав, а потом на Эверест поднялся.
Когда поморозил пальцы, в тот период активно занимался скалолазанием. Мне предстояла ампутация пальцев: одного сустава на большом, на левой ноге и на правой тоже погрызли. Нас там держали по прогрессивной системе. Раньше как: отморозился, сантиметр от потемневшего места отступали, отрезали – и всё. Зато надёжно. Никакого заражения.
А тут у нас пытались сохранить всё, что можно. Мы 40 дней лежали, нас напичкали лекарствами, пока окончательно не обозначилась так называемая демаркационная линия, то, что само отпадывает. До того, как у меня появилась линия, тоже была паника: «Как? Это же опорный палец». А раньше по скалам в калошах лазили. Это же лазить невозможно. Всё! Конец жизни.
Сейчас вспоминаю, и смешно самому. Правда, реабилитация была достаточно длинная, пока смог безболезненно нагружать ноги.
Так и с суставом. Перед операцией мне давно уже говорили, но я утверждал, что всё равно своя нога лучше. Сейчас сделал операцию, и только мышцы ещё не совсем нормально работают, а так уже не ощущается какая-то железяка.
Подобные мне люди, альпинисты, спортсмены, считают, что никогда не надо отчаиваться и падать духом. Это можно сделать в назидание всем.
– Самые трудные периоды вашей жизни? Были периоды отчаяния?
– Не сказать, чтобы было отчаяние. Была горечь, что жизнь как-то не удалась. Это был 1986 год, когда я понял, что мне уже в прежнем объёме скалолазанием заниматься нельзя.
Решил: для того чтобы жизнь удалась, надо попасть в Альпы, на родину альпинизма, и в Гималаи, где самые высокие горы на Земле. В Альпы мне удалось попасть достаточно быстро, через 9 лет, как я начал заниматься альпинизмом. Тогда в СССР туда выезжали только единицы. Но я не попал в экспедицию на Канченджангу.
Вот тут было не то чтобы отчаяние, а депрессия, упадок сил достаточно длительное время. Но депрессия не такая уж смертельная. Нашёл постепенно себе занятие-выход. Вывел меня из этого состояния спорт. Ездил в горы, как мог заниматься, лазил.
Кстати, после того зимнего пика Коммунизма я ещё на двух чемпионатах России выступил и занял порядка 13 или 16 места. Не так уж это было плохо. Некоторые, подобные мне, выше 40 или 50 не поднимались. Мне было приятно, что набрал какую-то приличную форму и вышел из этого.
Можно, оказывается, и без пальцев на ногах и на руках, в том числе, лазить по горам. У Олега Космачёва с детства трёх пальцев не было, но как-то лазил и был в лидерах в своё время, в тот период, когда Миша Хергиани ещё лазил. Я застал большой диапазон поколений, пока занимался скалолазанием.
– Ваши пожелания?
– Несмотря ни на какие кажущиеся финансовые, семейные обязательства, находить себе дело по душе, иметь интерес. Я тут бросил фразу: если учёба, работа или семья мешает, то брось. Я как раз сторонник ничего не бросать. Человек должен совершенствоваться во всех областях деятельности: как в работе, так и в спорте, в семье и так далее. Порой людям только кажется, что не хватает времени. На самом деле не хватает организованности. Можно везде успеть. Если человек начинает искать какие-то отговорки, значит, он просто потерял к этому интерес.
Сейчас, когда у меня появилось время, когда по каким-то причинам: из-за работы, физически не могу плодотворно выезжать в горы, начинаю понимать песни, что «куда-то уходит частичка души». Уходит, что-то теряется безвозвратно. Надо обязательно ходить, ездить. Потому что это позволяет организм встряхнуть и на мир посмотреть веселее. Человеку это просто необходимо для полноценной жизни.
А желать каких-то достижений? У каждого они могут быть свои. Один может ездить в один район всю жизнь, и этого ему будет достаточно, и это тоже интересно. Другому – надо менять широты и меридианы и т.д. Каждому – своё!
