Муравьёв Евгений Александрович
- Информация о материале
«Не жалейте себя, ребята. Работайте, работайте, работайте. А всё остальное придёт. Тренируйтесь, лазайте, ходите. Не сидите дома! Не пейте много водки»
Родился 24 апреля 1931 года.
Окончил Уральский политехнический институт (1955), инженер-металлург. К. т. н. (1975). Лауреат премии им. А. Н. Минкевича (1984).
В 1955-1991 гг. – в Уральском институте металлов: м. н. с., с. н. с., зам. нач. лаборатории металловедения, в 1962 г. – технический советник в КНДР, с 1983 г. – зав. лабораторией технологических исследований, в. н. с.
Под его руководством разработана и внедрена на СМЗ технология изготовления буровых штанг для перфоративного бурения, разработана безмолибденовая сталь для толстого листа, усовершенствована технология термической обработки железнодорожных рельсов.
Разработана методика определения кинетической пластичности и остаточных напряжений в изделиях сложного профиля в процессе их охлаждения, способ «термической правки».
Один из родоначальников уральского альпинизма. Первый в Свердловской области «снежный барс» - п. Победы (1958), п. Ленина (1965), п. Коммунизма (1968), п. Корженевской (1972). Мастер спорта по альпинизму, неоднократный призер чемпионатов СССР, «Буревестника» и СКА по альпинизму. Восходитель на пик Победы (7439 м), самый северный семитысячник мира, в составе легендарной экспедиции МВТУ-МГУ под руководством И. Ерохина в 1958 году.
С 1980-х годов судья всесоюзной категории, трижды был главным судьей чемпионатов СССР по альпинизму. Судья республиканской категории по скалолазанию.
Первая вершина - Софруджу, первая «пятерка» - траверс Ушбы, одно из самых запомнившихся восхождений - пик Маяковского по С-З стене в 1973 году.
Школа инструкторов - 1955 год. Присвоение звания «Мастера спорта СССР» - в 1964 году.
Кроме того он - изобретатель известной всем ветеранам альпинизма модели «кошек», которыми пользовались наряду с «абалаковскими». А около 10 лет его модель была единственной, в «кошках Муравьева» совершены многочисленные уникальные восхождения в СССР!
Имеет 18 авторских свидетельств и 2 патента на изобретения.
Автор более 80 печатных работ.
Специальное интервью для Алтайского края [12 октября 2009 г.].
Евгений Гаврилов: – Евгений Александрович, несколько слов о ваших последних восхождениях и визитах в горы?
Евгений Муравьёв: – Пять лет назад сходил под Аннапурну. Погулял, посмотрел на те вершины, которые в «детстве» не смог сделать. Посмотрел.
В этом году, в апреле, мы с Тимофеевым ходили в базовый лагерь под Эверест. Посмотрел на этот «ужасный» ледник Кхумбу, и подумал, что в 1959 году мы его могли бы очень быстро «сделать».
Потом ходили под Чо-Ойю. Мне понравилось, потому что под ней лоджии-гостиницы высоко. Очень красиво: озёра, какие-то жёлтые утки плавают. Всё прекрасно. Этой мой последний альпинистский вояж.
Мне хотелось всё посмотреть. Всё-таки в 1959 году у нас было запланировано восхождение на Эверест. Нам отказали в правительстве, в партии и мы остались неудовлетворёнными.
А дальше была нормальная альпинистская жизнь. С 1959 года ежегодно был в горах.
Очень хотелось оказаться у Эвереста. Получил большое удовольствие. Тем более что у меня 4 апреля был день рождения, и мы его встретили в какой-то маленькой гостинице. Есть фотографии, у ребят всякие записи. Отпраздновал свой день рождения в Непале.
А на следующий год не знаю, что получится. Здоровье есть, но я же не тренируюсь, просто по-дедовски высыхаю. Но в хорошем состоянии. Каждый день хожу пешком в хорошем темпе 12 километров: на работу, с работы, на обед, с обеда. Может, поэтому я ещё и живой?
– Несколько слов о той, несостоявшейся экспедиции.
– В 1959 году мы собирались на Эверест, потому что Игорь Александрович Ерохин – зажигательный мужик. Делали на Первоуральском новотрубном заводе прочные баллоны, регуляторы, шилось снаряжение, пуховки. Экспедиция, в принципе, была готова. Но тибетские события в Китае нам все испортили. Из-за этого мы туда не поехали.
Команда готовилась, в основном, под руководством Ерохина, баумановские ребята. Это была Всесоюзная экспедиция, там были представители других спортивных обществ. По памяти сказать ничего не могу. Но есть книга «Победа Ерохина», которую выпустили москвичи, и там всё подробно описано.
– Евгений Александрович, как вы попали в эту команду?
– Я же работал с Ерохиным с 1956 года. Нас познакомила москвичка – Ольга Борисовна Михайлова, с которой я познакомился в 1954 году на Алтае.
Тогда только открыли Актру, и была организована смена разрядников, которых собирали по всему СССР. Не 20-дневная, а 30-дневная. Третьеразрядников, которые могли ходить на «двойки» и «тройки», нашлось человек двадцать. В их числе был я, Сергей Морозов, Ольга Борисовна Михайлова, москвич Дмитрий Черешкин, и ещё несколько человек. На память трудно вспомнить.
Наше отделение, школа разрядников, ходила и делала разные вершинки, которые находились вокруг альплагеря Актру. Помню такой лозунг: «Странный алтайский обычай: сколько ещё кошкорычей?». Потому что когда мы на плато вылезли, делали «двойки», был такой случай. Взошли на Кошкорыч, спустились в туман, опять поднимаемся – опять вершина Кошкорыч, и там лежит наша записка. Вот так мы там блуждали.
С Алтая всё и началось.
1955 год – для меня была школа инструкторов. Ольга Борисовна не теряла с нами дружбу и в 1956 году мы при её участии попали инструкторами к Игорю Александровичу Ерохину в альпиниаду на Кошах, под Джан Тугаганом. Мы водили группы. Сходили на все вершины. За месяц у нас было по 14-15 восхождений. Нам спать-то некогда было.
В 1956 году мы были очень спортивные. Я 25 раз отжимался на одной руке. И «пистолетики» мы на каждой ноге по 30 раз делали, даже в костюме. Нормально тренировались, нормально жили.
В 1957 году была альпиниада в Безенги, массовый выезд. Там первый раз применили вертолёт для заброски продуктов. Жили мы на миссис Кошах, на полянке, на уровне примерно 2700 метров. Восходили на вершины. Водили отряды туда-сюда.
Похоронили там двух друзей: Володю Бланка и Костю Туманова, которые были нашими старшими товарищами. Случайно погибли... Но всё бывает…
А в 1958 году мы уже были в первых рядах экспедиции Ерохина на пик Победы. У них, между бауманскими и мгушниками шли какие-то раздоры: кто пойдёт, кто не пойдёт. Деталей там много.
Вот мы с Сергеем Морозовым, моим другом, сидим и думаем: неужели он нас погонит на эту гору. Честно говоря, стена два километра перед нами. На Звёздочке два лагеря поставили, пещер нарыли. Самолёты нам покидали продукты, мы их все разобрали: сгущёнка, тушёнка. Их там тоннами было.
Но лезть было как-то не очень охота.
Подходит к нам Ерохин и говорит: «Ты, ты и ты…» В общем, набрал из нас 12 человек, в том числе и мы, конечно. Полезли. Куда деваться? А дальше жизненный опыт и, как говорится, хочешь жить – умей вертеться. Сапоги, валенки, всякая одежда… Посмотришь фотографии, в чём ходили – срамота!
Сейчас, когда мы приехали в базовый лагерь весной в Непал, 60 экспедиций стоит под Эверестом! Вся поляна, два на два километра на леднике заставлена палатками всех цветов радуги. Еле-еле нашли наших казахских ребят, которые, мы знали, там были.
Ну и что? У них там столько снаряжени, что нам и не снилось тогда. Если бы нам тогда сейчас надеть ботинки с дышащей подошвой и ещё что-то – так какого хрена! У меня были валенки, в которых хлюпала нога, чтобы «дышали». Слава богу, не отморозил ноги!
– Когда вы были на Алтае, с вами был ещё и Игорь Евгеньевич Тамм?
– Там была группа: Игорь Евгеньевич Тамм, химик Карпов, математик Делоне. Все были старые, кроме нас, молодых. Нас подсунули и сказали, чтобы мы за академиками следили. Мы их «пасли» и даже назвали вершинку пиком Тамма, «единичку» снежную.
Всякие были «фокусы». Допустим, Игорь Евгеньевич идёт, а он маленький такой, а голова здоровая и вдруг провалился в трещину по шею. И Серёженька встал, и за шиворот его и вытащил.
Потом мы пошли в ущелье Маашей. Нам дали каких-то помощников, мы нагрузились и сделали туда путешествие, сходили на пару каких-то вершин.
Академики были в восторге – без охраны, ходят в драных штанах. Хорошие ребята, песенки эти с утра поют: «Снег нам падает в ноздрю нагана, Вот она наша охрана нас окружила…». Вот такого типа песенки.
Хорошо сходили тогда! Недели полторы-две, не больше. Актру тогда вроде второй сезон только работал. Мы были первые, которые ходили «по-человечески». До этого, может, кто-то и был, но из местных. Там же ничего не было, никаких строений. Палатки и маленькое деревянное здание, в котором жили академики. И кухня, в виде навеса-сарая. И больше ничего.
Да и сейчас там не шибко. Был в позапрошлом году и перед этим ещё в Шавлу съездил. Последние пять лет два раза там побывал.
– Евгений Александрович, вы пришли в альпинизм из лыж?
– Я занимался спортом с 6 класса. В детско-спортивной школе при Дворце пионеров и школьников, школе гороно. Пришёл к нам в школу товарищ и спрашивает: «Кто хочет заниматься баскетболом, волейболом, лёгкой атлетикой?». Мы об этом ничего не знали. Мы же военные дети. У нас ни тапочек, ни трусов не было.
«Лёгкая атлетика вроде подойдёт». Записался. Друг у меня был немного повыше и записался в баскетбол. Он у нас сейчас в Горном институте профессором работает, доктор наук, Олег Славиковский. И вот мы с ним пришли в эту детско-спортивную школу. Зал спортивный при Горном институте. Очень хороший зал, ещё в древности построен, при царе Горохе, душевая есть. Нормально!
Бегаем, зимой занимаемся гимнастикой, лыжами, летом – лёгкой атлетикой. Общеобразовательная школа. Из нас никто мастеров не делал, просто приходили и занимались. 40 минут танцы спортивные, разминка, потом на снарядах позанимаемся, отжимание, подтягивание, на кольцах кувыркаешься, на брусьях.
Как снег выпал – давайте на лыжах побегаем. Какие лыжи были – боже мой! Крепления с дужкой были сказкой, мечтой. В общем, активно бегали. Наказ был такой: не болтаться по улицам, а бегать и соревноваться.
Когда пришёл в институт, то был гимнастом первого разряда, по лыжам около первого бегал. Посмотрел в УПИ шесть гимнастических залов. Зашёл в один: грязь, вонючие маты. «Нет, – думаю, – тут не могу». В Горном институте всё чистенько было.
Записался в лыжную секцию. Сказали когда тренировки. Зимой начал бегать.
Ближе к весне смотрю: «Секция альпинизма». Думаю: что такое альпинизм? Когда-то был фильм довоенных или военных времён, и я слышал, что альпинизм – это что-то связанное с горами. Думаю: пойду. Сидят симпатичные девочки: «Мы по горам... Давай запишем».
А у нас каменоломни в Уктусе, близко к черте города. Там были тренировки. Пришёл, с верёвками полазил. Вот с этого всё и пошло. А через год уже всех тренировал. Потому что если я уж полюбил, так полюбил навеки.
– Какими они были – послевоенные годы?
– Самые голодные были военные. Я же с 1931 года. Помню, начало войны и т.д. Учёбу, когда нас кормили отмороженной брюквой в школе. Придёшь, грызёшь, тебе как дадут по затылку! Спустя некоторое время, стали кормить разогретой брюквой и свёклой.
В 1946 году пошёл в шестой класс. Война закончилась, и мы стали приспосабливаться: картошку садить, сады-огороды содержать – и стало чуть-чуть легче.
Но всё равно ни тапочек, ни трусов нигде не было. А в секции выдавали. Мы все в трусах, в кожаных тапочках бегали свои первые «сотки». Через год-два всё вошло в норму: появились шиповки и был хороший тренер.
– Евгений Александрович, вы родились в Киеве. Как оказались в Свердловске?
– В Киеве я прожил лишь два месяца. Родители переехали на Урал, в Магнитогорскую область. Отец у меня гидротехник, занимался орошением. Жили в Троицке. А в 1933 году переехали в Свердловск, ныне Екатеринбург. И с 1933 года здесь фактически живу.
– Почему выбрали политехнический институт? Из-за отца?
– Отец у меня умер очень рано, когда я был в 9 классе. Ему было 41 год. Умер от туберкулёза. Потому что два раза искупался в своих гидростанциях. Воспаление лёгких, а лекарств тогда никаких не было. И с 1949 года я один, с мамочкой. У меня ещё есть сестра, которая на три года меня младше.
Почему политехнический? Сосед у меня учился в УПИ и рассказывал, что есть такое понятие, как термообработка стали и прочее. Это заинтересовало меня – я же был любопытный. Ещё один сосед у меня был химик, который учил меня делать ракеты. Поэтому я техник с детства. Меня тянуло в УПИ.
А куда ещё? В университет мне было слабовато, я это чувствовал – два года учился в 8 классе. Когда заболел отец, бросил учёбу и пришёл потом на повторный курс. Хотя, мой класс, в котором учился вначале, когда закончил школу, получил 13 золотых медалей. Один класс!
Они все работали на атомных предприятиях. Мы же читали тогда книги подобно «Ярче тысячи солнц» Юнга, Хелми… Книжки были модные, мы все были «атомные». Они до сих пор мои одноклассники работают начальниками на этих предприятиях. Кто ещё живой.
Очень мне повезло с физикой. У нас преподавателем был Илья Константинович Карпинский, который для нас всё отдавал. Его до сих пор вспоминаю с большой любовью. Благодаря Карпинскому, полюбил физику. Факультет был металлургический, специальность «металловедение и термообработка».
– Евгений Александрович, как в вашей жизни сочетались спорт и наука?
– Всё друг другу помогало. Как я могу, термист, не знать, как сварить, обработать склепать что-то. Да я же всё знаю! Конечно, помогало. Не просто с улицы пришёл. А потом, когда работал в институте, было в то время много возможностей. Допустим, заказываю сделать какие-то детали. И под заказ мне всё что-то точат.
Ребята, конечно, знали, что это для меня. Но всё списывалось на мелкие расходы. Поэтому скалолазки и «кошки» мы делали почти нелегально.
А сейчас там карабины выпускают, крючья, и работают вполне официально. Им заказывают, и они потом это всё продают.
Но я-то всё это на своём пупе выносил. Надо что-то сделать – делал.
– Как родилась идея «муравьёвских кошек»?
– Очень просто. У нас мягкая кожаная обувь. «Абалаковские кошки» на стене не работают. Почему? Загибается носок, передняя часть идёт вверх, пятка висит. Были такие с 12 передними зубьями у Абалакова. У них были упоры под колено, две железяки. В таких «кошках» можно было ходить, но это целое сооружение…
Мы думали, думали – и нам это не нравилось. Мы все перевернули. Стали не штамповать из одного куска сложным штампом, а делать «гребёнку». И из двух «гребёнок» сваривать кошки. Тем более, что у нас сварка нормальная, варить умеют: и самолёты и атомные котлы. Тем более, «кошки».
Конструкцию мы, конечно, сделали свою. Помог мне в этом Борис Лазаревич Кошевник, ленинградский изобретатель, который тоже загорелся этим делом. Мы с ним сделали одну конструкцию с обвязкой тросом по периметру, «лягушкой». Она у меня заявлена.
Но потом мы подумали и решили: зачем нам «лягушка»? Это будет сложно, она будет перетираться. Поехали и сделали «кошки» обычные, булатовские. Решили так: давайте штампуем одну половинку, вторую, а перекладину привариваем. Крепить будем не тросом, а спереди сделаем дужку, которая где-то появлялась на горных лыжах. А сзади чтобы на обыкновенную «лягушку» заклёпывалась. И всё.
А вот принцип жёсткой подошвы – чисто наше. Одна половина во вторую входит, когда ты передние зубья втыкаешь. Ты стоишь, она жесткая, никуда не прогибается. Одна вторую захлёстывала. Это был принцип жёсткой подошвы.
Потом и красноярцы стали это применять и т.д.
А ещё повезло, что на рельсовой верфи работал слесарем бывший главный инженер какого-то крупного завода. Хороший слесарь-механик. Он на пенсии и ему делать было нечего. Он посмотрел, посмотрел: «Да ладно, сделаем!».
И сделал штамп буквально из куска железа. Квадрат, в нём дыра треугольная, а в ней пуансон с периметром посередине. Вставляешь туда платину, нажал. Любым прессом выдавливает. Раз нажал, два нажал, смотришь – уже «кошка» получилась. И начали мы выпускать эти универсальные «кошки».
С этого всё пошло. А так как они стали на любую обувь надеваться, всё быстро распространилось.
– Несколько слов о других ваших изобретениях.
– У меня есть патент на скороварку, которая не взрывается. Скороварка с подпружиненной крышкой. Пользуюсь такой. Давление 0,7 атмосфер и выше. Если она перегрелась, то крышечка поднимется и лишнее давление выдуется.
Есть безопасное спусковое устройство. Мы крючья делали, титановые ледобуры…
– У вас ещё есть безмолибденовая сталь для толстого листа.
– Это секрет, танковая броня.
– Евгений Александрович, вы ещё были советником в Корее?
– Они должны нам были поставлять металл. Но они заявили, что не могут этого сделать, так как у них нет специалистов. Вот нас туда и заслали. Сначала пятерых, потом четверых. Потом один уехал. Сталетурейщик, кузнец, прокатчик и металловед.
Мы налаживали производство сталей, которые они нам должны были поставлять в счёт расплаты за то, что им построили металлургический завод и автозавод. Мы же не могли всё время отдавать и отдавать. Надо было и что-то от них брать.
А у них шли хорошо заготовки. У них там вольфрам в чистом виде в виде шпинели, электропечи, заводы фактически японские, так как до нас там командовали японцы. Мы им подсказывали, что и как делать. Потом надоело, и мы уехали домой.
– Сегодня вы не только металловед, но и садовод?
– Сегодня мне больших командировок не потянуть. Ну, хожу 12 км, по три туда-сюда. Но это, по-моему, меня не поддерживает в добром здравии. А дальше сад: копай, сади, строительство разное – баньку и прочее.
А зимой живу на Флюсе. У нас есть гора Флюс, где сделали горнолыжные подъёмники. Там у меня стоит строительный домик (балок???), который отапливается электричеством. С пятницы по воскресенье там живу. И катаюсь на лыжах, естественно.
– О вашем восхождении на пик Маяковского по северо-западной стене. Что вспоминается?
– Там практически ничего трудного не было. Но для меня, как человека, прошедшего классический альпинизм, где всё-таки есть наклон горы, все эти стены не круче 50-60 градусов, всё было непривычно.
Стена такая, что поднимаешь голову – каска спадывает. Говорю: «Как полезем?». А там Средняя Азия, дождя вообще не бывает. Я говорю: «А вон там, похоже, тучка идёт». А на Кавказе, если тучка идёт, то смывайся – через два часа будет «бить».
А мне отвечают: «Какая это тучка? Это пыль». Короче, загнали меня на эту стену. Лазание обыкновенное. Крутовато, но лезли и лезли. Ночёвка тоже неудобная, на каких-то подвесках. Переночевали, вылезли наверх. А дальше всё нормально, спустились. Всё отлично. Пик Маяковского – хороший.
Это было для меня самым впечатлительным потому, что не лазил по таким вертикалям. 50 метров пролезешь – и всё. А здесь почти два километра гранитные скалы. После нас туда никто не ходил и, наверное, не пойдёт. Там у нас записка висит на шлямбуре.
– Евгений Александрович, была у вас самая трудная вершина?
– Честно сказать, не знаю, чтобы мне было уж так плохо, чтобы запомнил. Все вершины были с какими-то нюансами. Помню, как мы ходили с юга Дыхтау или спускались по Южной стене. Нам не хватило крючьев, а я последним шёл. И вот смотрю: крючочек маленький, сопливенький, «карасик», 2 мм толщиной. На него петельку повесил, верёвку спустил 40 метров, держу крюк руками, чтобы не качался, потому что знаю: если он качнётся – потеряет устойчивость, и будет работать не на срез, а на изгиб, а значит, вылетит.
И вот держу его и говорю: «Ребята, вы только скользите, но не прыгайте». Всех спустил, и сам спустился, как сопля. Это был момент, когда было неприятно.
Помню, как с Ушбы в 1956 году спускались. Там было проще. В Красном углу были набиты крючья через 40 метров (тогда никто крючья не выколачивал). И, хотя, там впечатляло, но было ходимо. Так что особо такого нет, чтобы меня это сильно накалило, и чтобы я подумал: бросить мне это или нет. Не брошу!
– О том, как вы стали первым «снежным барсом» на Урале.
– Хотя, это было на протяжении двадцати лет, но на «семитысячник» так просто не полезешь. Нужна экспедиция, надо в ней работать. В разных экспедициях я и работал. В 1958 году первый семитысячник – Победа, в 1965 году – пик Ленина, с гранитом, с нашими уральскими атомщиками, в 1969 году – пик Коммунизма с грузинами, с Зелёной поляны, в 1974 – пик Корженевской…
Долго восходил на все «семитысячники». Быстрее не получалось. Это сейчас можно на все смотаться, если деньги есть. Я для чего и ездил в Непал: могли бы мы тогда взойти или нет? Считаю, что могли бы, не хуже. Тем более, наши ребята в возрасте, каком я был тогда, не на голову выше меня. Ходят и мы бы сходили.
– Евгений Александрович, вам ближе спортивный или романтичный альпинизм?
– Мне романтический нравится. Это когда сидишь в кустах и поёшь песенки. Всё хорошо. Но ходить надо быстро, безопасно. Это наш лозунг. Сколько соревнований судил, разные чемпионаты, когда комиссия собирается и спрашивает: «Почему эта команда идёт быстро? Они не страхуются». – «Ребята, команды уральцев, красноярцев, новосибирцев приезжают на чемпионаты семьями. Они не могут ходить опасно. Они ходят все безопасно. Просто они умеют работать. Быстро и хорошо».
И они обычно у меня выигрывали, когда судил главным. Я выступал за это дело. Если ты владеешь техникой, мозгами и если ты будешь впереди – это очень хорошо.
Были у меня такие случаи, когда одна команды сидит под каким-то карнизом, а рядом с ней идёт другая, обгоняет и уходит наверх. – «Что вы сидите?» – «А мы вот это самое…» Они время накапливают, чтобы были часы отработаны. Была такая система.
Это не романтический альпинизм, это дурь альпинистская. Сидеть набирать часы, а потом говорить, как они трудно шли.
Мне нравятся красноярцы. Я судил на юго-западе чемпионат СССР. Там так: школу прошли, дальше рейтинг, выбирается маршруты, в зависимости, как прошёл школу. Красноярцам не повезло, и им достался третий или четвёртый вариант. Они взяли, кажется «Красную Маску», так это называется, заявили его.
Но они расписали по секундам прохождение каждой верёвки. А мы-то судим качество.
В то же время Балыбердин, когда ещё живой был, пошёл на Энгельса по своему камину. А я же хитрый, беру большой бинокль, иду потихонечку и смотрю: кто как идёт. Смотрю: красноярцы должны по времени проходить карниз. Проходят, всё нормально.
Балыбердинцы сидят. Какую-то полочку нашли отсыпную и ставят на ней навесную площадку, а вокруг этой площадки кто-то ходит в красной пуховке. А потом заявляют, что «мы ночевали на площадке». – «А какая там площадка? Там полка. Ты же в красной пуховке ходил вокруг этой площадки пешком! Я же тоже альпинист. Поставь палатку, не надо никакой площадки».
Вот такие у меня были с ними катаклизмы.
– Ваши пожелания?
– Не жалейте себя, ребята. Работайте, работайте, работайте. А всё остальное придёт. Тренируйтесь, лазайте, ходите. Не сидите дома! Не пейте много водки.
