Афанасьев Андрей - Два моих соло
- Информация о материале
Два восхождения в одиночку.
БУТЫЛКА АФАНАСЬЕВА (г. Белуха)
Это соло совершено на Алтае, где состоялось большее количество моих одиночных восхождений.
До этого я тренировался в технике одиночного хождения (лазания и страховки) на Витязе (под Иркутском) и на скалах напротив Дивногорска. Там есть скальные массивы, где раньше, в комсомольские времена жгли костры и постоянно вывешивали красный флаг. И вот на одной из этих скал, где тогда висел флаг, мне пришлось пройти маршрут в одиночку, хотя планировал поработать с кем-нибудь в связке. В частности, с Вовой Каратевым , он там жил и живёт, национальный герой Италии, герой Лхоцзе. Володя – легендарная личность, про него надо писать отдельную повесть о несгибаемом борце. Он тогда не смог со мной пойти – работа. И я сходил один.
Потом, мы работали на Алтае. Я устроил Галку, свою жену, в новосибирскую метеослужбу метеорологом на метеостанцию Аккем, а сам за неё работал на ключе, морзянку передавал. Так мы начинали нашу совместную жизнь. Я, собственно, не собирался никуда идти на гору. Шёл 1985 год, мы приехали с чемпионата СССР по альпинизму.
Так вот: жили мы на Аккеме , жена работала метеорологом. Поскольку мне было делать нечего, выкопал новую «помойку» – яму, для того, чтобы сбрасывать туда мусор. Обычно помойки наполняются, но не будешь же выбрасывать всё на улицу! Копаю яму, а там же вечная мерзлота и постоянно встречаются талики, талые грунты, которые трудно копать, потому что всё время оползает земля. Болото такое. Выкопал, тем не менее. Это как подходишь к метеостанции - перед домом. Копаю один, без ансамбля, никого не прошу, потому что моё дело. Сам себе наметил, никому ничего не навязываю.
А тут сходит с Западной вершины Белухи лавина. Сначала падает козырёк и падает на подушку, которая прямо под Западной вершиной, самое опасное место, где могут рождаться крупные лавины. Обвал снежного карниза инициирует большую мощную лавину. Склон становится безопасным в лавинном отношении.
И тут пошли разговоры ребят, которые там работали спасателями: пойдём, пока не опасно. Пойдём? Пойдём! И мне предложили. Пойдём, ты будешь? Третьим будешь? Ладно, буду третьим. Пошли.
Меня-то они затравили. Один из них Якубовский (Валерий Иванович – известный спасатель на Алтае, основал два горных спасательных подразделения: в Аккеме и в Актру, один из журналов в начале восьмидесятых назвал его комендантом Белухи), а другой – фамилию не помню, Сергей.
Но когда время подошло ближе к выходу, то Якубовский ушёл вниз – у него оказались дела, а Сергей совсем отказался, не помню по какой причине. А я-то уже был на взводе. У меня копыта сами начали землю рыть, и уже не могу остановиться. Поскольку предложили идти, лавина прошла.
Ну, – думаю, – пойду. Предполагалась поначалу Западная вершина, но всё уже перерабатываю под себя - один остался. А на фига, думаю, мне Западная? Пойду на Восточную. Она повыше, она главная.
Перед этим сагитировал Галку. Она-то боец по жизни всегда была! Сказал: «Давай мы тебе отгулы выпросим на работе и сходим вокруг Белухи». Заодно, думаю, посмотрю возможности соло восхождения.
Так мы и сделали. Сходили вокруг Белухи, справа налево. Через Белуху, кстати, Восточную прошли, сначала на Седло, потом на Восточную и спустились по 3б на восток. Далее – через перевал Делоне.
Когда мы были на Седле, тогда уже заметно похолодало в природе, то я сходил в сторону стены и полностью её осмотрел, «ощупал» сверху. И понял, что пройти можно.
Когда мы закончили путешествие вокруг Белухи и пришли ночевать на Томские стоянки, то говорю: «Гала, давай, пока есть возможность, я сделаю это». Иначе, если мы спустимся на Аккем, то будет проблематично опять собраться.
Мы ночуем на Томских стоянках, я настраиваюсь, готовлю всё снаряжение. Дело подошло к моему дню рождения, 2 сентября. И вот со 2 сентября на 3-е в ночь мы вместе вышли с Томских стоянок.
По леднику прошли в связке. Трещины ни одной не обнаружили на этом пути. Подошли к бергшрунду. По тропе уже Галине можно вернуться безопасно.
Она меня подстраховала через бергшрунд, отвязал от себя основную верёвку и бросил ей, с собой взял репшнур фирмы «Элита», это было в 4:05. Мы посмотрели на часы. Не помню: перед или после бергшрунда.
В общем, начало моего штурма, считаю 4:05. Это ночь. У неё фонарик маленький, у меня фонарик. Он у меня на лбу. Она возвращается к палатке.
Когда пришла на бивак и посмотрела наверх – её слова: вижу, что фонарик уже находится на середине стены. Она сильно удивилась. Как это так?
Действительно - тогда был в форме. 1985 год, после чемпионата СССР, я состоял в сборной России. Это была одна из сильнейших команд на тот момент, потому что всё, чем мы занимались целое лето – только и тренировались. Был натренирован так, что все мышцы звенели.
Совершаю восхождение со страшной скоростью. Сразу после бергшрунда в мозгу завертелась песня Высоцкого «Ну вот исчезла дрожь в руках». Тогда чувствовал, что можно ещё увеличить темп, мне казалось, что торможу. Это сейчас понимаю, что в такой форме человек находится не каждый день. И достичь её в те, советские времена, было сравнительно просто. Сейчас, пожалуй, посложней. И мне давалось всё, как я сейчас представляю, почти легко.
За то время, когда Галина возвращалась, поднялся высоко. Снизу с Томских стоянок смотрится, что я был на середине горы. На самом деле – чуть ниже середины. Действительно скорость по вертикали у меня была приличная.
И попадаю я в середину «песочных часов», потом это стало называться «бутылкой», вот в горлышко бутылки.
Песочные часы – вниз клин и вверх клин, а в середине нависание ледопадов, справа и слева. Это страшное место. Особенно когда идёшь снизу. Снизу я бежал почему? Потому что нависают ледопады и иногда обваливаются сераки и обломками перекрывают нижнюю часть «песочных часов», т.е. «бутылку». Работал, прокладывал путь и вот в этой середине, горловине попал в глубокие снега, проваливаюсь по грудь.
Проваливаюсь, надо мной висит снежная стена, которая сыпь не сыпь - над тобой висит. Лицом, можно сказать, упираешься в эту стену. Тут меня охватила некоторая паника. Несильная. Испытывал панику и побольше, покруче. А здесь деловая паника, ещё могу что-то делать. Правда песня прервалась, видимо разговаривал сам с собою. Ушёл влево, вправо и выбрался. Ходил траверсами буквально по сугробам, а потом – раз! – и удалось выбраться.
Когда прошёл горловину – слава богу. Боялся, что может сойти лавина. Снег был рыхлый, но не лавиноопасный. Весь его проскочил и выхожу выше, а там уже фирнизованный снежочек. «Лечу» вверх со страшной скоростью, от страха опять же. Лечу, лечу вверх.
Там три ледовых кочки выступали из общего фона, этого склона снего-льда, ледовыми массивами. Слева направо возвышались три ледовых дюны. Сейчас их почему-то нет. Видимо, похудел ледовый покров. И на одной из этих дюн, по моему на средней завинтил бур, чтобы отдохнуть. Потому что бежал и бежал. Сам устал, а ноги замёрзли. Стою и ногами размахиваю, кровь гоняю для согрева конечностей.
А ботинки у меня на ногах размера на четыре больше, относительно моего, – 46. Взял их у Валеры Якубовского. Просто у меня в тот момент не было хороших горных ботинок. Поэтому и взял у него. А поскольку они большие, то кошки вместе с ними на ногах, естественно, болтались. Но в ситуации, когда «копыта уже сами рыли землю», выбора не было. Беру то снаряжение, которое есть, с которым плохо или хорошо, но надо идти. И пошёл.
У меня несколько таких ситуаций возникало в жизни. Даже когда было первое высотное восхождение – тоже не в своей обуви ходил, тоже обувь была чужая, огромного размера. Ходил на пик России, руководил.
Понимаю, что неудобно, носик задирается как у турецких тапочек. А что поделаешь? Кому сейчас легко? Другого момента не будет. А когда ты соберешь всё снаряжение, у тебя здоровья не будет, или желания не будет, или вообще чего-то там не будет.
Тут дело не в снаряжении. Дело всегда в желании или даже во внутренней установке. Помните как Александр Дюма отец сказал устами Д`Артаньяна отца, когда тот провожал сына покорять Париж. Применю слегка вольный перевод: «Когда ты молодой и сильный и встанет вопрос о восхождении – обязательно иди на гору, но когда станешь взрослым и не очень лёгким на подъём, то всё равно иди на гору, а вот когда станешь старым и дряхлым, тут, конечно, сынок, ничего не поделаешь тем более надо идти на гору!». На сей день имею в своём активе более 420 восхождений из них около 80 первопроходов. Ещё в прошлом году зимой прошёл шестёрку перпопрохождение. У нас в Иркутске появился кураж за пп 6 к/тр. пройденный в период календарной зимы давать нашивку с изображением головы волка. Это неофициальное звание «Горный волк».
Так вот в 85-м такие у меня оказались башмаки. Но ноги мёрзли, хотя носков одел достаточно, чтобы компенсировать пространство в ботинках. Помахал ногами на этом ледобуре, отогрелся чуть-чуть, выбурил бур, обошёл правую верхнюю дюну и устремился к скалам.
Скалы прошёл по снежному насту-корке, состояние было редкостно благоприятным, башмак лёгким движением вбивался на полстопы и ступени держали. Лучше не придумаешь. Кошки у меня не очень хорошо держали, но держали. Проверял также, чтобы они не могли сорваться, не подвели во время восхождения. Прошёл стараясь держатся по центрам, но в верхней части вышел чуть правее (слева блестел ледок), где некрутые скалы градусов 50 и далее на основной гребень. Вспомнил уроки одного из моих учителей Сергея Николаевича Безверхова о том, как ходить по снежным склонам вдоль скал со страховкой через скальные крючья. Крючья у меня были, потому и выбрал этот короткий участок, но в процессе прохождения поленился тратить время на страховку. Продолжал «лететь» и опять крутилась песня «Ну вот исчезла дрожь в руках». Владимир Семёнович меня здорово поддержал, очень воодушевляли строчки: «Среди нехоженых дорог одна – моя!» Маршрут получился красивый, называется «по деритиссиме Северной стены», проходит практически по прямой, от бергшрунда, через горловину «песочных часов», маленький изгиб справа в обход третьей дюны и до вершины треугольника Восточной Белухи. Классифицировал этот маршрут года через три. Причём в советское время проходить маршруты в одиночку запрещалось правилами горовосхождений и каралось дисциплинарной комиссией. Поэтому в отчёте слегка слукавил, написал, что маршрут ходили вдвоём с Сашей Яковенко (он сейчас в правлении Федерации альпинизма России), с его согласия. Позже, конечно, раскололся классификационной комиссии ФАР, что был один.
Вижу: вот она вершина. Подошёл к вершине, вижу Ильича.
Там тогда находился бронзовый Ильич, который стоял в полный рост и шёл, был как бы в движении. Владимир Ильич Ленин. Его ростовая фигура. Статуэтка сантиметров 30 высотой. У неё под платформой имелся штырь, и этот штырь втыкали прямо в фирновый снег. А поскольку там народ менялся, то его переставляли: то туда, то сюда.
А потом его там не стало. Не думаю, что кто-то забрал его себе в коллекцию. Почти уверен, что какой-то недоумок в порыве злости на советскую власть, в запойные годы имени Ельцина, его просто взял и выбросил оттуда.
И напрасно! Это история. Не надо вообще ничего ломать. Тем более, такие эпохальные вещи.
Был там Ильич. У меня даже есть фотография, где стою я, а впереди Ленин . А такое впечатление, что мы идём в одной связке. Потому что фигура маленькая и проецируется как будто на заднем плане.
Подхожу к Ленину, вижу его на расстоянии полверёвки от меня. Не пошёл на вершину, потому что суеверно ходить на вершину когда хожу соло и спуск в эту же сторону. Мне всегда кажется, что я несколько не то, чтобы оскорбляю гору, а совершаю некое хулиганство. Зачем мне это афишировать даже перед самим собой?
Но я не могу не совершать соло. Это не хулиганство, а крик моей души по тем временам. Сейчас, конечно, на такие подвиги не способен.
Спустился на гребень, вдоль гребня прошёл по канаве, причём почти бегом. Кошки у меня хорошо держали, как оказалось, подогнал правильно. А там не голый лёд а фирн, сцепление хорошее. Хотя крутизна достаточно большая. От 40 до 45 градусов. Выбежал над Седлом на северо-западный гребень, перевалил вправо на стену. По стене бегу гигантскими шагами под подушками снежными, по верхней части подушек, чтобы не подрезать снежные доски, сначала по ходу слева направо, потом около верхней части песочных часов, а потом справа налево вылетаю в сторону этой лапы, которую я тогда называл «бутылкой». В вершину этой бутылки выхожу над ледовым сбросом.
У меня верёвка с собой, репшнур фирмы «Элита», бросил вниз, на ледобуре спустился организовал всё с продёргиванием, выдернул этот бур своей же верёвкой и спустился на лапу. Бегу по лапе, снега глубокие: снега лежат на скалах, порыхлее, чем на льду. На льду они стекают, а здесь держатся.
Мне надоело идти по лапе, и решил «выпрыгнуть» на лёд. Выбрался на лёд в эту же сторону, откуда начинал.
У меня с собой три инструмента: фифа, ледовый молоток и ледоруб. Попеременно их менял. Но здесь пошли в ход ледовый молоток и фифа, ледорубом пользовался на подъёме и когда скакал по снегам. И ходко-ходко на передних зубьях кошек с фифой и ледовым молотком в руках спускаюсь лицом к склону. Быстро-быстро шёл.
Галка, когда меня увидела, даже не успела подойти ко мне. Я спустился быстрее, чем она подошла, связи у нас между собой не было. Она была ещё на середине ледника, когда я закончил спуск. Потом уже на леднике мы встретились, обнялись.
Когда спустился, засёк время. Получилось, 9.55. В 4.05 начал, а в 9.55 спустился. А в 8 часов утра я был на вершине. Получилось у меня 3.55 наверх и 1.55 – вниз.
А откуда пошло название «бутылка»?
Впервые упомянул, считаю, я. Бутылкой я называл скалу, которая находится справа от этих «песочных часов». Но название перенеслось на ледовый участок, оно лёгкое – «бутылка», а «песочные часы» трудно выговаривать. А ту скалу стали называть просто «лапой».
Назвал «бутылкой» по аналогии с «бутылкой» на Шхаре (гора на Кавказе). Это название уже тогда там было. Я был в Безенги в 1973 году и слышал это название, видел Шхару. И перенёс название на Белуху.
До меня этого названия не было. А о Шхаре мало тогда кто знал их тех, кто на Алтае ходил.
А потом «бутылкой» стало название «песочных часов».
«Бутылка» – видимо, из-за бутылочного льда. Там зимой, действительно, «бутылочный» лёд. А «бутылочный» лёд – трудно обрабатываемое состояние льда. Он настолько жёсткий, что с ним бороться тяжело.
ПАМЯТИ КРАСНОВА
Как-то в молодости задался вопросом: как люди совершают «соло» восхождения? И вот тогда мне попалась книга Германа Хубера «Альпинизм сегодня». В этой книге был описан схватывающий узел, который предлагался как узел для хождения «соло». В будущем я им и воспользовался, хотя позже переработал методику страховки при лазании на крутом рельефе в одиночку.
Сейчас появились некоторые устройства, автоматически схватывающие верёвку. Одно из устройств для страховки во время срыва сделал сам. Изобретение состояло в выборе нужного угла щели страховочного устройства для заклинивания веревки.
Затем провёл испытание на «чуркодроме», который сам же и сделал в Актру. Это стенд для динамической страховки, когда бросают чурку, весом 80 кг, средний условный вес альпиниста с грузом, и улавливают его при помощи рук, каких-то спусковых устройств и трении на перегибах. Основное трение идёт через карабины на точках страховки. Перегибы дают трение и, благодаря этому, страхующий человек успевает поймать груз, вытравливая верёвку. Устройство срабатывало лучше, чем руки. Единственный недостаток - оно мало тормозило верёвку, схватывало жёстко, намертво, без протравливания, что в реальных условиях может привести к порыву верёвки. С этим надо считаться.
И тем не менее, когда у Хубера прочитал про то, что в принципе можно в «соло» страховаться при помощи различных схватывающих узлов. Постарался учесть все его рекомендации по поводу подготовки вспомогательной верёвки (репшнура) для схватывающего узла.
Он предлагал из репшнура, который идёт на страховку, вынуть часть сердцевины и оплавить её вместе с оплёткой таким образом, чтобы оплётка пошла чулком. Этот чулок равномерно распределить, и тогда схватывающая способность шнура на основной верёвке будет усилена.
Я подготовил репшнур по предложенной методике, но поскольку идти на гору, пользуясь только письменными рекомендациями всё-таки страшно, испытал схему Хубера на кедре. Залазил на кедр и многократно прыгал оттуда сверху над страховочной точкой, чтобы высота падения увеличивалась. Честно скажу: страшно. Особенно на кедре. На скале срываться не так страшно. И эта верёвочка должна была меня улавливать. Вот она и улавливала.
Экспериментировал разные узлы: Пенберти-Виккеля, Мошара (Маршара) – основные. Остановился на Маршара, тогда Мошара. А Пенберти-Виккеля отбросил, потому что обжигался вспомогательный репшнур об основную верёвку. Я подумал, что если будет более-менее серьёзный срыв, то он может от оплавления потерять свою прочность и порваться. Для смягчения рывка применял также ленточный разрывной амортизатор.
У меня на тот момент было около семи соло-восхождений, максимально третьей категории трудности. В частности, я ходил на п. Делоне, сейчас это 3б к/тр. в Аккеме. Ходил без применения страховочного специализированного устройства для вертикалей. Когда ты лезешь вертикально, то риск срыва велик. Когда идёшь, например, по гребню «соло», там каждый раз страховаться верёвкой нерентабельно, т.к. идёшь ногами. Но поскользнуться, вырвать опору или упасть с карнизом тоже будет грустно. А когда страхуешься веревкой на пологих участках – это немножко понадежнее, чем на вертикалях, хотя и дольше.
История, о которой я хочу поведать случилась в 1984 г., тогда была годовщина гибели моего хорошего товарища Пети Краснова. Он погиб 28.04.1983 на альпиниаде «Локомотива». Я тогда приехал в Зун-Хандагай в качестве инструктора сборов «Буревестника».
Когда Петю уносили, у меня вся душа была «на разрыв», мне хотелось, мягко говоря, свалить домой. Но я обещал работать со своей группой. А раз обещал, то должен выполнять. Не могу порвать обещание – это как патология, даже несмотря на гибель товарища.
Тогда решил, что назову в честь его гору, и это будет дань памяти другу. Я уже знал, какую – поскольку с географией у меня всегда хорошо, всё понимаю, сейчас бы сказали «ботаник».
Мне всегда удивительно, когда наше руководство не проявляет должного уважения к своему подчинённому как человеку. Это проявилось, когда принёс руководству альп мероприятия описание первовосхождения, разработанное мною, на гору, которую предложил назвать вершиной Краснова.
Руководителями той экспедиции были: старший тренер и начспас – лучше не буду называть их имена. Они запретили мне туда идти и отдали право первовосхождения на эту гору москвичу Мелентьеву. Чем уж он им потрафил – не знаю. Но теперь в классификаторе есть пик Москва, который я предлагал назвать вершиной Краснова.
Наше руководство не стало называть гору именем Краснова, дескать: «Не настолько он великий человек, чтобы в честь его называть гору». Такие были слова. Я сказал им: «А мне не важно, какой он – великий или не великий человек. Он – мой друг. А, значит великий, раз друг». Но мне не дали тогда выполнить мой долг. И это так было обидно!
А на следующий год (1984) ни кем не проводились альпиниады, ни в одном из ущелий Саян. А мы с Аполлоном – Краснухиным Леонидом Ивановичем к этой весне разработали тактический план соло-прохождений Аполлон – его кличка ещё до альпинизма. Он действительно, как Аполлон – красавец, широкоплечий, высокий, его пятерня, как две моих. Он даже складнее, чем Аполлон в Лувре, честно скажу. Если взять ту фигуру Аполлона и нашего Аполлона – наш Лёня даёт тому фору.
Договорились мы с Аполлон Иванычем, что пойдём соло по стенному маршруту. Один, по жребию, пойдёт пятёрку, а второй – тройку, а потом меняемся маршрутами. На в. СОАН (Сибирское отделение Академии наук). Это было престижно. СОАН - маршрут 5-ой к/тр. , тогда был наиболее интересным в Восточных Саянах. Он престижен до сих пор. Кто ходит на СОАН, совершает маленький подвиг. Так мы и решили.
Но когда уже надо было ехать Аполлон сообщил, что нет возможности: строительные дела и неизлечимо болел Пономарь (Виктор Семёнович Пономарчук – видный лидер иркутского альпинизма, в честь него сейчас ежегодно проводится лыжная гонка на 50 километров), Лёня помогал доставать медикаменты.
Поскольку одному страшно, а остановиться не было сил - предложил ещё одному товарищу, и ещё одному. Мною были охвачены Яковенко и Жила (Александр Николаевич Яковенко и Андрей Ювенальевич Жила – сильные альпинисты и идейные вдохновители альпинистских клубов спортивных обществ «Локомотив» и «Буревестник»). Я им описал эту схему, предложенную Аполлоном. Они тоже отказались по причине занятости.
А я уже не мог остановиться. Поскольку если задумал гору, если у меня в голове замаячил силуэт объекта, то остановиться не могу. Это так. Случилось так, что собирался походить соло, но с подстраховкой, а в результате оказался во всём ущелье один, совсем один.
Когда поднялся в Зун-Хандагай, решил, что посвящу нашим ребятам свои восхождения.
Поскольку решил сходить пятёрку СОАН, то начал действовать в этом направлении. Страшно всё-таки, да не просто страшно, а невероятно страшно. Надо побывать в этой шкуре, чтобы понять: действительно, страшно настолько, что с этим трудно бороться. А желание такое сильное, что перебарывает страх.
Честно скажу, страх животный у меня был всегда. Может быть, я по натуре трус. Но в отличие от других, может быть, я совсем трус. Великие – наверное, смелые люди.
Но тут было огромное желание, не останавливаемое. Надо идти и всё! Отбрасываешь всё, что у тебя есть на земле, т.е. внизу.
Не было чёрных мыслей: а если вдруг? Таких мыслей у меня не бывает. А если вдруг, то потом и буду решать. Если придётся. А не придётся – слава богу. Или не дай бог. Как правильно?
Пришёл в ущелье Зун-Хандагай, никого не было. Один в ущелье. А страшно ещё и потому, что медведь проснулся. Это страшно. Потом клещ. Я, кстати, тогда заболел энцефалитом. Первый раз заболел, классически. Сильнее всего. Остальные случаи у меня были уже на фоне этого. На спуске насобирал на себя всех клещей с тропы и, естественно, один из них оказался энцефалитным. А может быть и не один? Но это было позже.
В ущелье стояло зимовьё, которое построил Пономарь. Не сам, под его неформальным руководством. Построено зимовьё было с функцией бани, но жить там можно было вполне, даже хорошо. Можно было и париться. Но я не помню, чтобы тогда топил баню. Мне было не до этого. Я там жил, грелся, писал маленький дневничёк и ходил на горы.
А поскольку страшно идти сразу на пятёрку, я решил, как, это обычно делается на альпинистских сборах, начать с малых категорий и подкрасться, как говориться, уже готовым к 5а.
И пошёл на ту гору, на которой погиб Петя. Это только было чуть позже, чем через год, так как он погиб 28 апреля. А я был в начале мая. Потом 13 мая я был на маршруте 5а, а 15 мая полностью спустился из ущелья, закончил эпопею.
Я наметил Петин маршрут, на гору Башня, 2б к/тр. И вот, дойдя до того места, где Петручио предположительно подсёк лавину, призадумался. Точно знаю, где он был. Масса снега его захлестнула и унесла на сбросы. Там ниже убийственные сбросы. Он пролетел на глубину где-то 600 м.
Но что самое поразительное, когда его откачивали (я не присутствовал, но слышал об этом), то откачивали 7 часов. Все знали, как только его откопали, что он не живой. Все видели, но никто не хотел сознаваться. И никто не хотел первым сдаться и сказать, что Петя мёртвый: «Кончайте, ребята, реанимационные действия». 7 часов никто не хотел прекращать оживление мёртвого! Все надеялись, что мы-то Петю откачаем.
Может и не надеялись, но не хотели сдаваться и всё! Покачал, покачал, устал, сел за камень, порыдал и опять идёт качает. Вот такая была картина. Потом набрали себе разных вериг: кто платочек, кто кусочек тряпочки, кто фонарик-гамаш рядом лежащий, как память. Я помню некоторые ребята хранили Петины вещи. Потому что Петручио – это была, действительно, большая утрата.
И вот когда поднялся к тому месту, где он вызвал лавину, и надо было пойти по маршруту 2б, честно скажу: мне стало страшно. Не смог рискнуть на 2б, который хотел пройти Петя. Я его, собственно говоря, ходил. Маршрут там очень серьёзный.
Там одна верёвка пятёрочного лазания – автор Белоусов Виталий Михайлович (лидер первого поколения иркутских альпинистов, основатель альпсекции Спортивного клуба Армии Забайкальского военного округа). Весь маршрут состоит из опасного снежного склона и верёвочки пятёрочного лазания, больше ничего особенного.
И я пошёл простой маршрут 2а к/тр. Прошёл, не разматывая верёвку, было просто. А туда, на 2б, побоялся.
Сходил на Башню.
Потом, думаю, давай я сейчас замахнусь, как это говориться «на Уильяма нашего, Шекспира». На вершину Домашнюю, 4а к/тр. Собственно, это моё первопрохождение и название горы Домашняя – тоже моё. Но, тем не менее, маршрут четвёрка. Давай попробую. Я его ходил, поэтому знаю. И пошёл смело.
Причём, тогда заметил, что мог бы пройти его вообще без верёвки. Но в одном месте пошёл так, как мы проложили маршрут во время первопрохода и размотал верёвку. А сверху обнаружил, что это место можно было обойти лазанием, без применения верёвки, страховки.
Когда спустился, заметил, что верёвка в средней части перетёрлась, сердцевина грыжей вылезла сквозь оплётку.
А мне идти на 5а, в. СОАН, кстати автор тот же Белоусов – спасибо! А у меня вся страховка настроена на узел Маршара! Система: беседка, грудная обвязка, на ней блочок – всё завязано таким образом, что когда ты падаешь, срабатывает этот узел. А когда лезешь, всё идёт через ролик и узел отталкивается блочком и не схватывается. Система достаточно мудрая.
Веревка должна быть без узлов и утолщений, чтобы схватывающий узел не захватился за расширение. Никакой торчащей сердцевины быть не должно. Более того, когда оплётка пострадала, то и прочность верёвки теряется.
Я понял, что прочность верёвки уже потерял – деваться некуда, но надо опять засунуть сердцевину под оплётку, удалить грыжу. И я заштопал эту верёвку обычными сермяжными чёрными нитками таким же косым крестом, как оплётка на верёвке. Штопал и заталкивал сердцевину внутрь. И мне это удалось. Аккуратненько заштопал и когда шёл по пятёрке, то в этом месте узел не заклинивало, нормально спокойно проходил.
И после всего этого пошёл на СОАН. На гору вышел в 9 часов вечера. Разработал тактику хорошо и смело. Почему вечером, а не утром? Потому что ещё лежали снега. А снега схватываются вечером морозцем и по ним можно пройти. А если выйду с утра, а я люблю поспать в самое холодное время, то буду потом месить по слякоти, по самое «не хочу».
Днём эти снега одному не пройди в принципе, или надо быть уж действительно сильно упёртым. Я не такой упёртый и поэтому решил, что лучше пройти по ледовой корке. И мне это удалось. Я действительно «поймал» погоду. Корка схватилась. Когда вышел на снега, они были твёрдыми.
В 21 час вышел из зимовья, подошёл под стену в 24 часа, всего за три часа. Это очень хорошее время. Подошёл под стену, здесь потерял час на разматывание: сбрую одевал, верёвку готовил, железо. У меня был примус, нагрел чайку, хлебнул на дорожку. Потому что неизвестно было: сколько лезть, работать безо всякого потребления пищи? Действительно, пришлось работать, как папе Карло.
В час ночи начал маршрут. Луна ещё не взошла, работал с фонариком. Но фонарики не такие были как сейчас, когда можно работать с одним зарядом много часов. Мне надо было продержаться с фонарём часа два-три до восходящей луны. Я, кстати, поймал ещё и луну. Потом через два часа она уже нормально светила, правда сквозь дымку. Значит, приближалась непогода. Однако гроза грянула два дня спустя, когда я, наловив клещей, ночевал в Тункинской долине.
Ночью спокойно работаю, долблю крючья, лезу, спускаюсь, опять лезу. Соло восхождение, механика работы на стене: туда – сюда - обратно. А 5а по сути 5б. Правда коротенькая - 400 м перепада. Зато по сложности сильнее некоторых 5б в Азии.
Получается, что сначала ты лезешь вверх, страхуешься, как тебе положено, только верёвка у тебя идёт от тебя, а не от страхующего. А на страховке стоит, грубо говоря, рюкзак. Сам по себе рюкзак ничем не страхует, ничего не делает, а просто там станция, на которой он висит. (На конце верёвки у страховочной станции отпускал короткую петлю и дополнительно встёгивал монтажный амортизатор разрывного типа.) Ты идёшь с промежуточными точками страховки, простёгиваешь верёвку в карабины, а на тебе она проходит через схватывающий узел Маршара, завязанный от беседки.
Когда заканчивается верёвка, ты опять делаешь станцию, спускаешься и выбиваешь все крючья промежуточные, чтобы не мешали, потом выбиваешь станцию, забираешь рюкзак и поднимаешься с ним по своей верёвке. Это получается третий раз. Вверх, вниз и опять вверх.
И следующую верёвку точно таким же образом. И вот так все 400 м. Получается 10 верёвок, но на самом деле их больше, потому что 400 – только перепад, а суммарно с гребнем было набрано 12-14 верёвок. И ещё на 3 надо умножить.
В средней части есть небольшой карнизик, сантиметров 30 выступает над вертикальной стеной, и через него надо было переползти. Поскольку у меня опыт хождения, в двойке или в группе, спокойно его начинаю переползать. И тут понимаю, что лазанием я его пройду, но над карнизом вижу: зацепки маленькие и могу сорваться.
Когда страхуешься снизу, то кричишь «Внимание!» и в наглянку, внахалово идёшь на абордаж. Если сорвёшься, то напарник тебя поймает. А тут у меня во главе страховочной линии узел, который не очень-то и проверен на моём кедре. Проверено, но надёжи маловато. Лучше не срываться. Кинулся было внаглую, но потом думаю: сейчас от лесенки оторвусь, а там вдруг сложно, то как в неё назад попаду? Я в неё могу ногой не попасть и придётся падать, если пойду в отказ.
«Нет, – думаю, – лучше я забью ещё крючок». Забил ещё один крючок и потом уже на «авось» больше не ходил. Шёл так, чтобы надёжно. После карниза перешёл на лазание, начались попроще, сравнительно пологие, градусов 70 скалы и травянистые кочки. Пригодились уроки друга и учителя по Нурекгэсстрою Капитанова Олега Викторовича : «Самое сложное, Андрюха, переходить с зальцуга на лазание и с перил на одновременный ход, но надо - ради скорости». И вот на одной из полочек, которую я выбрал, чтобы можно было хорошо присесть, решил отдохнуть. Повесил рядом рюкзачок. Было место для примуса, поставил его и пообедал. Хорошо, как раз было солнышко. Пообедал. Супа не варил, конечно, но чаёк и что-то ещё засунул в себя.
Потом двинулся дальше.
Есть там такой момент. Когда я пролез выше, то увидел, где некоторые восходители уходили траверсом вправо. Этот вариант мне показался не интересным. Подошёл полностью под нависание и там под нависанием ушёл лазанием в откидку по отщепу вправо, к вертикальной, так сказать, «пагоде». Вертикально стоящие камни, один на другом. Стоит их целая верёвка. Все, кто там проходит, изумляются: почему она стоит ещё эта «пагода», почему не падает. Они, крупные камни-блоки, кажутся «живыми».
Лез по этой «пагоде», трепеща. Наверху, когда вышел с «пагоды» уже с кулём, потерял свой основной зажим, которым работал по перилам. Он улетел с концами вниз.
И вот здесь наступили сумерки. Подумал, что пора вставать на ночёвку. Часы показывали девять часов вечера. Ровно сутки, как вышел из зимовья. Сутки, не покладая рук и головы, работал. Всё, пора отдыхать! На выходе к 3б, не доходя метров 20-30, (она сейчас классифицирована как 3а) повесил гамак, тряпичный, хороший, в одну точку вешается, и уснул сразу мёртвым сном.
Утром проснулся и вышел на «тройку». Снаряжение собрал, верёвку сверху рюкзака закрепил и иду пешком. Думаю, что тут простая тройка. А потом как начал двигаться, понял, что тут ещё работать надо, страховаться! Снял рюкзак, верёвочку достал и давай страховку налаживать по этому гребню, который, в принципе, пологий. Даже там встретился маленький дельферочек.
Поскольку путь спуска лежал через вершину, то я её не стал обходить. Обычно, когда делаю соло и спускаюсь в том же направлении откуда поднимался, то на вершину не захожу. Из суеверных побуждений. Мало ли что. Гора обидится, что я так надругаюсь над принципами, которые люди, собственно, придумали. На самом деле я прошу у неё прощения, что имею наглость ходить в одного.
Прошёл через вершину. Не помню, чья была записка, но помню, что у меня был зелёный карандаш и на обороте этой записки, которая там лежала, написал дату свою, 14 число.
Потом спустился с горы к зимовью, переночевал и 15 уже спускался в долину. И подхватил клещей. Но это уже не интересно…
ЗАЧЕМ ЧЕЛОВЕКУ СОЛО?
Во-первых, сам себе демонстрируешь свои возможности.
Во-вторых, узнаёшь, насколько ты психологически слаб, не в ущерб другим людям.
В третьих: во время борьбы за свою шкуру так соскучишься по населению планеты, что некоторое время ещё любишь окружающих просто за то, что они есть. А потом опять становишься плохим, невнимательным, важным, гордым даже. Человеку вообще полезно регулярно получать, как говорится, «по соплям». Дабы уважать других. Только получать, желательно, маленькими порциями, чтобы не обломаться.
Так вот, соло – это лучший способ самовоспитания на благо человечества.
Но ведь восхождения в одиночку совершать очень опасно?
Возможно, хотя скорее страшно, чем опасно. Альпинизм любого качества и в любом количестве является опасным занятием. И субъективный фактор несчастных случаев довлеет над объективно опасными процессами. Или, скажем, гибнет вся группа по вине одного. Пусть уж лучше бы шёл он в одиночку.
Нет такой статистики, которая учитывает процент несчастных случаев от общего числа восхождений в одиночку, чтобы сравнить насколько соло опасней обычных восхождений.