Афанасьев Андрей Евгеньевич - Эверест 1994
- Информация о материале
«Это слишком опасная игра»...
Рассказ об экспедиции 1994 года на Эверест на следующий день после возвращения в Россию. [20 октября 1994 г.]
Андрей Афанасьев: – Экспедицию на вершину Эвереста, в которую я попал, организовал город Иркутск. Вообще Гималаи, восьмитысячники,– это другая ступень альпинизма. Выше, чем даже высотный альпинизм в нашей стране, бывшем СССР. Это «космический альпинизм». «Космический альпинизм» начал своё существование после того, как состоялась первая «космическая» победа в 1951 году, когда французы взошли на вершину Аннапурну (8078). Вершина Эвереста была преодолена в 1953 году новозеландцем и шерпом. Сегодня уже все восьмитысячники освоены, и последней вершиной за 8000 м, на которую взошёл человек впервые, была Шиша-Пангма.
Все альпинисты, желающие и имеющие возможность, конечно же, сегодня хотят попробовать себя в высотном альпинизме, гималайском или «космическом».
Высота выше 8000 метров – самая тяжёлая высота, где трудно дышать без применения искусственного дыхания, и восхождение осуществляется с помощью кислорода, т.е. пользуются кислородными баллонами. Благодаря этому совершаются «космические» восхождения. Сейчас самый лучший кислород – русский.
Мне удалось попасть в Гималаи. По старой памяти меня пригласили друзья-иркутяне, организаторы экспедиции, которые и делали отбор. Отбор происходил не по сдаче нормативов, а просто по знакомству. Знают, что вот он альпинист хороший, в состоянии ещё куда-то лезть. Естественно, как альпинист, отказаться от предложения не мог.
В составе экспедиции были не только иркутяне, но и свердловчане, специалисты. Возглавлял экспедицию, как спонсор, Александр Яковенко – альпинист из Иркутска, и специалист, тренер Сергей Борисович Ефимов – один из первых советских первовосходителей на Эверест в 1982 году.
Александр Яковенко, когда дал мне загранпаспорт, спросил: «Вот теперь-то точно известно, что ты едешь. Какое у тебя чувство?» - «У меня не бывает восторженных чувств. Наверное, я старый. Ну, показался Эверест. Ну, дал ты мне загранпаспорт. Ну и что? Что я должен делать? Я, конечно, счастлив. Но это нормально. Нет восторга. Конечно, радуюсь. Как когда стоишь на горе. Не ощущаю я там желание прыгать»…
***
Экспедиция началась из Катманду. Почему не из Пекина? Здесь налажен сервис по обслуживанию подобных экспедиций, и отсюда просто ближе до Эвереста со стороны Тибета.
В экспедиции участвовало 12 человек: один врач-альпинист и остальные восходители. В экспедицию не был приглашен ни один шерп-восходитель, были только шерпы-киченбои, кухонные мальчики, повара, т.е. мы всё делали сами.
Сначала из Катманду выехали на автобусе, а далее на границе с Тибетом нас встретили китайские представители на «Тойотах». Заехали на Тибет с той стороны, где стоит известный монастырь Ронгбук. Сейчас он вновь стал действовать. Ещё недавно он пустовал в Китае. Сегодня же он вновь заселён монахами, они потихонечку его отстраивают. Мы посетили монастырь, осмотрели его. Это там разрешается.
С нами было всего три шерпа, ни одного шерпа-носильщика. В гималайских экспедициях принято приглашать специалистов, шерпов. Шерпы – народность в Гималаях, которая специализируется большей частью на восхождениях. Фактически весь народ там занимается альпинизмом и работает высотными носильщиками. За это они получают большие деньги и содержат свою семью. Собственно говоря, шерпы - богатый сейчас народ, благодаря альпинистам. Это одна из высших каст в Непале.
Перед началом работы на высоте 6400 м в передовом базовом лагере «ABC» шерпы устраивают культовый обряд: ставят ступу, на неё навешивают флаги с ритуальными надписями, с молитвой "Ом мани падме хум", что в переводе на русский означает «Драгоценный камень в цветке лотоса». Что это означает, известно, наверное, только настоящему буддисту. Эта молитва везде на флажках. Флажки растянуты в четыре стороны от ступы.
Ступа сооружается из диких камней, четырёхугольная. Наверху ступы ставится кислородный баллон от предыдущих экспедиций, и от него расходятся флажки. В ступе имеется окошечко, в котором устанавливают свечи или зажигают ритуальный огонь. Ступу забрасывают рисом из ладошек.
Мы специально, каждый из восходителей подходили к ступе и выполняли то, что делали шерпы. Этот обряд принят всеми экспедициями. Шерпы в основном проводят его сами. Те экспедиции, которые работают без шерпов, обряда не осуществляют, потому что просто с ним незнакомы.
В Непале, в Тибете – везде присутствует дух Будды. Эта вера доступна для всех европейцев. Никто из местного населения не отгоняет от своей веры, а, наоборот, приобщают к ней. Вот, например, майка, которая на мне, с всевидящими глазами Будды. И вообще очень много продаётся различных ритуальных маек.
Есть определённые символы, которые европейцу непонятны или даже бросаются в глаза. Например, свастика. Это древний символ. У тибетцев культура гораздо древнее, чем фашистская. Есть звезда Давида – иудаистский значок, но у них он тоже имеет другую значимость. А сейчас в Непале появились коммунистические флаги. Флаги СССР, серп с молотом.
***
Восхождение на Эверест было намечено совершать по пути первых попыток восхождений. До войны первые попытки осуществлялись именно отсюда, со стороны Тибета, а потом восхождение было совершено с юга. Мы зашли с северного седла и далее по северному ребру северного фасада, норд-фейс, северное лицо. А далее – обычным путём.
Базовый лагерь находился на высоте 6400 м. От него уже шёл сложный путь на вершину. Высота лагеря по памирским меркам – высота известных хороших гор. Например, высота пика Энгельса – 6500, пика Маркса – 6700, Революция – повыше, пук Маяковского – пониже, пик Отхорта – 6100.
А наш уровень, только начало, где живём, где у нас киченбои, где кухня, где нас кормят, где отдыхаем – высота 6400. Вот уж, действительно, забавно – отдыхаем на 6400. По сути тяжело просто находиться на такой высоте. Усталость накапливается по мере пребывания на этой высоте. Чем дальше – тем больше. И в очередной выход, казалось бы, когда акклиматизация уже есть, выходить-то не легче, если не сказать, что сложнее. Усталость даёт о себе знать постоянно.
Условия восхождения на этой высоте тяжёлые. Я иной раз подсчитывал. Когда идёшь быстро, у тебя дыхания не хватает. Оказывается, дыхание очень частое. У Шатаева в книге есть высказывание про категорию трудности. Что такое 7000 м? Он пишет, что это три вдоха и три выдоха на каждый шаг.
Здесь я специально считал. Как ни странно, их больше! До восьми вдохов и выдохов на каждый шаг. Дышишь, безусловно, часто. Но шаги-то получаются, двигаешься потихонечку.
***
У нас по плану было три лагеря: 7100 – это нордкол, северное седло, или Чанг-ла, перевал, как у китайцев, 7800 и 8300. Поскольку мы начали работать сразу после муссона, то на склонах был очень большой снег. Очень большие сугробы! Мы не смогли от 7100 сразу пробиться до 7800. Мы вообще не представляли, как по этому снегу надо идти… Очень сложный путь! Хотя нам и говорили, что здесь долго идти, далеко, но мы вообще не могли представить, что можно дойти до 7800 за один день по этим сугробам.
Изначально сделали лагерь на 7500. Со временем перенесли его на 7800. Весь путь провешивали перилами. По нашему маршруту сначала работали французы, потом немцы, испанцы, швейцарцы, австрийцы, и один в составе международной экспедиции даже был боливиец – сильный клаймер, который работает у себя в каком-то туристическом агентстве. Организатор международной экспедиции, немец, тоже работает в туристическом агентстве и очень сильный спортсмен. Они дошли, не считая нас, выше остальных экспедиций. Шли вдвоём, поставили палатку на крайней своей точке. Видели её остатки. Но мы прошли выше.
С другой стороны мы работали с восточного ронгбука, хотя ледник называется Ронгбук ущелье Ренгбук. Ещё три других экспедиции работало с ледника Центральный Ронгбук – норвежцы, американцы и чехи. И все экспедиции повернули раньше нас. Мы повернули последними, хотя было очевидно, что погода в этом году не желает принимать никого. Более того, у норвежцев погиб шерп в лавине – они работали по западному ребру.
Они закончили экспедицию, а мы доработали до высоты 8300 м. Это наш третий лагерь, выше лагеря на 7800. Здесь мы провели две ночи. Одну без кислорода, другую с кислородом (нам его поднесли), попытались выждать непогоду, но ничего из этого не получилось.
Одна ночёвка у нас получилась сидячая. Мы не смогли вырубить вечером площадку для палатки, поскольку оказались без кислорода и без лопаты. Рубили ледорубами, но не до конца. Когда ночевали, у нас один товарищ, Лёша Кириллов, уехал в тот аппендикс палатки, который находился над пропастью, а мы сидели на площадке. Он туда уехал и там ночевал, спал благополучно.
Утром мы его вытащили: после того, как я вылез из палатки, мы вызволили его на всякий случай, чтобы не уехал. Затем мы поставили палатку на большой площадке, принесли кислород и ночь провели уже с кислородом. Правда, не всю, а половину ночи дышали. Потом надоело дышать. Холодно там! Холодно дышать – постоянно намерзает сосулька-ледышка, лицо всё время влажное. Неудобно.
Когда идёшь с кислородом, то тёплый воздух попадает от маски под очки, очки запотевают, сдвигаешь очки на лоб за ненадобностью. А если не запотели изнутри, значит, залипли снаружи, если повернёшься лицом к ветру. Лицом к ветру повернёшься без очков – глаза забивает иголками. С маской идёшь и не видишь, куда ногу ставишь – частично закрывается обзор внизу.
Вообще с маской, как в триплекс смотришь в танке: видишь совсем немного пространства. Некоторые просто срывают маску, особенно когда надо идти вниз. Пусть маленько задохнусь, но зато останусь цел, буду видеть, куда иду.
Кстати, на спуске я чуть не ушёл прямо на Центральный Ронгбук, потому что не видел следов: Саша Яковенко убежал вперёд. Когда разобрался, повернул куда надо. Просто в некоторых местах нет верёвок, перил. Снег-то был большой, когда мы ставили первые перила и забивали снежные колья – длинные, около метра. Забивали в снег, утаптывали. Сначала разгребали площадку, а потом утаптывали.
Но потом ветер весь снег выдул, и колья просто начали болтаться в воздухе. Верхний конец перил закреплён, а колья болтаются, и уже ходим по скале. Весь сугроб, который мы месили до этого, просто сдуло. Ветер там, действительно, сумасшедший.
Помимо того, что там сугробы сдувает, у нас лагерь на 7800 тоже сдуло, когда мы были внизу. Разорвало палатки и некоторые вещи унесло вниз. Нам шерпы посылки приносили: «Не ваши ли пуховки? – «Наши, наши». Пуховки, кариматы, часть вещей, кислородный баллон в том числе. Мы никак не могли понять: как немецкий пятилитровый кислородный баллон сдуло. Тоже оказался внизу с нашей стороны! С нашей стороны ветер дул с запада на восток.
Ожидаемой смены ветров так и не произошло. Ждали, что 13 числа ветер меняется с западного на восточный. Но этого не случилось. Не уловили ни одного денька.
Ефимов так и сказал, что, просматривая всю экспедицию, не обнаруживаешь ни одной возможности восхождения. Командой всё было сделано правильно, но погодных условий не было. Не появилось ни одного хорошего денька, в который мы смогли бы совершить восхождение. Ни о чём, как сказал Ефимов, он не сожалеет. Более того, сказал, что эта экспедиция очень удачная: набором опыта, очень хороший был психологический климат.
Я не сомневался в этом, потому что это были мои старые иркутские друзья, и у нас иного климата и быть не могло. Да и не бывало. Мы жили очень дружно в этой экспедиции. Не было ругани, никто ничего не делил. Никто никому не завидовал.
Сейчас трудно отчитаться за экспедицию – она неудачная. Чисто с финансовой стороны. Основная трудность – финансовая сторона. Хотя сейчас уже ехать в Гималаи подороже, конечно, чем на Памир, но не настолько уж, чтобы невозможно было.
***
Мы дошли до высоты 8300. Могли бы по такому ветру дойти совершенно спокойно, скажем, до 8500, но перспективы-то не оказалось. Мы потом это видели – ветер не утих, ураганный ветер. Когда я сказал: «Ребята, это, наверное, 50 метров в секунду», все рассмеялись и сказали, что, наверное, поболее.
Иногда тебя просто укладывало на склон и всё. И невозможно было идти. Вот к 7800 подхожу сверху с 8300 и вижу: двое наших ребят сидят на площадке. А я к ним не могу подойти! Я к ним шага не могу сделать! Меня сдувает и всё!
Они меня тоже не видят, потому что не могут повернуть в мою сторону голову. А Кириллов там ещё, за мной. Потом уже я его жду. Пока он ко мне не подошёл, не смог его увидеть. Я «вслепую» шёлкнул фотоаппаратом – и удача: он попал мне в кадр. Из ямы. Там был лагерь. Яма была выкопана в снегу, утрамбована. Там ещё можно было как-то сидеть. Потом, когда он пришёл, мы встали и еле вышли. Никак не можем. Ногу сдувает! Её не поставить – сдувает. Она в сторону убегает!
И все верёвки в ту сторону прогнуты от точки крепления до точки крепления, многие уже верёвки перетёрлись, лохмотья валяются. Подойдёшь к перилам, а перил-то и нет. Пешком пробираешься. Вот это сложный момент: потому что по такому ветру пробираться пешком сверху трудно.
Внизу на 7100, когда подходили к первому лагерю, был интересный момент. Там надо было подниматься в гору. А ты настолько намучился, что в гору несколько шагов тяжело сделать. Но тут ветер вроде попутный. В гору был поворот, а ветер – слева на спуске. Думаешь: вот сейчас ветер мне поможет – дует же в спину.
А он дует порывами. И не помогает, а мешает, тебя вверх толкает, но рывками. Подбросит и отпустит. Не успел ногу поставить, а завалился обратно назад. Тяжело с таким ветром бороться. Уж больно он сильный! Ураганный.
***
Ноги мёрзнут постоянно. Мы не знали, как с этим бороться. Я уж купил там бахилы за 40 долларов у чеха. Лучше, но всё равно ноги мёрзнут. Они у меня ещё до сих пор не отошли, пальцы. Не чувствуют ничего. А начали они отходить, когда мы из Катманду улетали. Там всем вино предлагают в полёте. Вино красненькое. Выпил его, и у меня начали пальцы отходить. Да так больно! Они у меня не обмороженные, только чувствительность потеряли. Обморожение первой степени.
Потери всей экспедиции – всего один палец. Это хорошо. Отрежут его Максиму Кривошееву в Иркутске.
11 октября наша четвёрка вышла на высоту 8300. А ещё пятеро восходителей не смогли выйти в этот день. Мы вышли передовой группой. Ничего страшного, мы могли штурмовать вершину вчетвером. Кислород у нас уже был заброшен до этого. Мы делали заброску, всё провешивали…
Интересный момент: столько экспедиций было, даже с нашего Восточного Ронгбука, а провешивали только мы. Как обычно. Нам испанцы приносили верёвку: вот, возьмите, парни, верёвку, вот вам снежные колья надо, у вас кончились – берите. Крючья надо – пожалуйста! Только провесьте. Мы и провешивали…
Замечаю: «Сергей Борисович, они, наверное, к нам, как к монстрам, относятся. Конечно, вы русские – что вам! Значит, вы всё и должны сделать». Или шерпы, или русские. Одно из двух. А у нас шерпов не было, мы сами работали…
***
Командовал, как я сказал, у нас Александр Яковенко. Поскольку я ехал бесплатно, то выполнял приказы. Я привык их выполнять. Мне это понятно. Непонятно, когда демократию разводят в таких случаях. Пошёл в пургу сознательно. Знал, что мы не залезем в «чучу», как у нас называется, в этот ветер. Шёл работать. Если бы он говорил, что надо идти на гору, до того момента, пока сознавал, что это не смертельно – шёл.
Кстати, у нас один парень не пошёл. Коля. Но у него были проблемы со зрением, сетчатка отслаивалась. У него и до этого были проблемы со зрением. Не пошёл, испугался за зрение. Хотя физически чувствовал себя хорошо.
И мы повернули обратно – приказ. Конечно, обидно. Вот она гора, рядом. 500 м осталось по вертикали. Но это как сказать – не рядом. 500 по вертикали – это здесь хорошо, внизу, а там – далеко. У нас три баллона кислорода на человека. Нужно идти. Если дышать из расчёта 2 л в минуту, то хватит часов на десять.
Но у меня 2л/мин никак не получалось. Не хватало воздуха. Или у меня редуктор с маской такой, или глотаю его, но мне и трёх литров было мало. Включал четыре. Этого мне не хватало даже на 2 часа.
Лично я до 8500 собирался идти без кислорода, а только потом его включать. Иначе бы его не хватило. А идти без кислорода – скорость уменьшается в три раза.
В хорошую погоду можно дойти до вершины за три часа с кислородом. Если ставить 3л/мин, то за 3 часа доходят спокойно до этой высоты даже с 8200. А когда ветер, конечно, это не 10 часов, а часов 16.
Однозначно нам надо было идти вниз. У нас уже сил не было. За две ночёвки на 8300 человек иссякает. Это космическая высота. Если холодная ночёвка без палатки на этой высоте – смерть. Бывают редкие случаи. В прошлом году выжил Лопатников с Камчатки, переночевал на горе. Герман Буль, известный первовосходитель на Нангапарбат. Ночевал на вершине. Выжил. Но не в такой ветер. У Лопатникова ветер был, но идти можно было...
***
Не было просвета. Не было надежды. Надежда кончилась. Если бы мы ещё один день подождали, то мы могли бы не спуститься. Так бы и было. Ещё бы ночь переночевали – и не спустились, потеряли шанс к спуску.
Там получилась интересная история. Когда мы спустились, мы ещё не знали, нам потом уже рассказали, что на следующий день, 12 числа, после нас вышла двойка Виноградский и Николай Горбунов. Вышли наверх, прошли какое-то расстояние и не смогли пробиться сквозь ветер, вернулись. Не смогли к нам пробиться. А у нас замёрзла батарея, не работала радиостанция, и связи не было два дня. 11 и 12.
Ефимов ничего внизу не знал. И ребята на 7800 тоже не знали. Они совершили эту попытку, посовещались, что в такой ветер не выдержат палатки, а лагерь уже был разорван, значит, к ним ночью придёт смерть. Если палатки разорвёт ночью – всё, конец, замерзай. Как знаешь. Они не рискнули ночевать, и ушли 12 числа вниз.
А про нас ничего не знали, так как связи-то не было. И мы ничего не знали о них. А когда начали спускаться – на 7800 лагеря нет. Только ямка, где ветер свищет. Правда, наши вещи сложены аккуратно в ямке, где ветер не задувает. Мы их забрали. У кого что было. У меня газовая кухня была.
Спустились на 7100, нас здесь ждут. На 7100 ещё оставались люди: Виноградский нас ждал с Витей Трифоновым. Они, как оказалось, получили от нас сигнал, когда у нас заработала станция, нагрелось питание. Утром 13 была первая связь.
***
Если бы мы пошли дальше – всё. Это был момент, когда туда заходим, а обратного пути нет. Это тот самый момент, когда надо чётко осознавать, что туда нельзя. До этого места прошли и обратный путь – всё было нормально. Мы понимали, что отсюда можем спуститься. Но дальше – красный свет. Точка, откуда нет возврата.
Вспоминаю Каратаева Вову, которому отняли полступни. Он туда залез. И обратно вышел. Ему это удалось. Но это – редкий случай. Скорее, можно не вернуться. А в принципе, у нас сил бы хватило до горы. Только до горы.
И опять же неизвестно, какой там ветер. Там-то он поболее. Всё-таки 500 м. Он мог быть таким, что просто сдувает. Были случаи, когда человека просто сдувало. В частности, на пике Коммунизма. Человек выходит на гребень – и его просто сдувает.
***
Конечно, любому человеку, тем более альпинисту, хочется на гору. Хочется быть на вершине. Это, наверное, нормальное человеческое желание. Но у альпиниста это ненормальное желание. Это его жизнь. Это его.
Я не так расстроен, как Александр Яковенко. Ефимов просто счастлив, наоборот, что мы нашли в себе смелость вернуться. Потому что он понимает, что человек-альпинист может себя загнать туда, откуда нет возврата. Он сказал нам: «Отлично! Я знаю, что вы – разумные парни. Можно с вами работать в другой раз».
Неразумный уже давно выпал в осадок - так скажу. До Эвереста. Это слишком опасная игра, чтобы проявлять неблагоразумие.
***
Мы не бросали монетки, чтобы вернуться обратно. Но мы дарили монетки всем нищим. Там весь Тибет ходит с протянутой рукой. Мы столько монеток подарили! Может быть, это прощальный знак. Обидно за великий народ, который создал такую большую цивилизацию в Тибете, где на каждом холме какой-то старый разрушенный храм. А сейчас они ходят с протянутой рукой. Довели…
Что такое Эверест в двух словах? Нет… Это очень много... "Ом мани падме хум" – «Драгоценный камень в цветке лотоса». Вот, пожалуй, в двух словах. Это гора! Это вершина планеты. Мечта каждого альпиниста!
(Записано и переработано со слов А.Афанасьева Е.Гавриловым)