Кучияк П.В. Адыйок
- Информация о материале
(Главы из неоконченного романа)
Кучияк Павел Васильевич (05.03.1897 - 02.07.1943) — алтайский поэт, драматург, зачинатель алтайской советской литературы.
Об авторе: Павел Кучияк
МОРОЗ
Высокий хребет взвился в небо сказочным жеребцом, взметнул в высоту косматую гриву кедрачей да так и застыл навсегда.
Солнце ушло за хребет, унося на могучих руках яркие шары раскаленного железа; окрасило тучу багрянцем, как бы свидетельствуя:
— Завтра явлюсь к вам в свой час.
Дверь ветхого аила, построенного из лиственничной коры, протяжно заскрипела. Мать Адыйока втащила в жилье сухие бревна — запас топлива на долгую зимнюю ночь. Бросив бревна на землю, она подсела к костру погреть руки. На ее указательном пальце кольцо из красной меди сначала покрылось белым инеем, потом быстро вспотело. Адыйок испугался:
— Мама! Руки обожжешь.
— Ничего, мои руки крепкие, не сгорят.
Адыйок сидел у огня, накрытый овчинной шубой, грел голый живот.
Мать оказала:
— Грейся дольше: ночью мороз будет сердитый солнце сегодня показало уши.
- Вечером солнце уши кажет — к теплу. Это оно!
мороз поймав, уносит с собой,— сказал отец Адыйока.— При восходе солнце уши кажет — к морозу: «Берегитесь, мороз несу». о
- Вы как про мороз все знаете? —вмешался Адыйок в разговор родителей, но отец с матерью ему не ответили. Они смотрели на огонь и продолжали разговаривать. Или они не слышали голоса своего сына, или не считали его за человека и не хотели ему отвечать. А может быть, они, как Адыйок, тоже о морозе думали и про все забыли?
Чем заняты их головы, Адыйока больше не интересовало. У него были свои думы. Он думал о неумолимом враге — о морозе:
«Мороза мне совсем не нужно. Пусть никогда к нам не приходит».
Если бы можно было увидеть мороз глазами, схватить руками, Адыйок померился бы с ним силой, потребовал бы:
— Теплое лето мне, голому человеку, верни скорее.
Родители молчали. Ни на один вопрос не ответили. Адыйок обиделся, отвернулся от огня. Теперь перед ним была наклонная стенка аила, черная от дыма. На стенке висел шаманский бубен отца. На рукоятке бубна поблескивали медные глаза деревянного божка. Адыйок вздрогнул:
«Почему он смотрит на меня? За что сердится? Пусть он на отца смотрит — отец умеет с ним разговаривать». Вспомнил слова отца, сказанные в прошлом году: «Когда бубен здесь, никакой злой дух в аил не войдет». Тогда Адыйок спросил отца:
— Злой дух на кого походит?
Отец ответил:
— На худого старика: лицо черное, все в морщинах... С тех пор Адыйок со страхом присматривался к старикам:
«Не этот ли злой дух?»
Однажды отец уехал камлать в соседнюю долину, а мать ушла в гости в дальние юрты. Адыйок остался один и играл около своего аила. Неожиданно за его сгонной раздался незнакомый голос:
Здравствуй, дитя мое! Отец, мать дома?
Адыйок повернулся и чуть не крикнул от испуга — перед мим стоял злой дух. Старый, страшный. Лицо черное, все в морщинах... Тот самый, о котором говорил отец. Адыйок юркнул в аил и захлопнул дверь. В аиле — старый отцовский бубен, злой дух не посмеет туда войти.
Но надежда мальчика не оправдалась — старик вошел в жилище и спросил:
— Твои люди куда ушли?
Адыйок испуганными глазами, полными слез, уставился на бубен:
«Выгоняй злого духа. Скорее выгоняй».
Бубен висел неподвижно. Холодно поблескивали равнодушные медные глаза деревянного божка.
Адыйок шмыгнул на родительскую кровать и закрылся большой овчинной шубой. Зажмурив глаза, лежал без движения. И не заметил, как уснул...
Когда вернулись родители, выяснилось, что этот старик совсем не злой дух, а старший брат матери Адыйока, хороший сказочник.
Вскоре Адыйок снова увидел своего дядю, но об этой встрече мы расскажем позднее, а пока посмотрим, как мальчик провел холодную зимнюю ночь.
Приближалась полночь. Мороз крепчал. Семья, сварив мясо, поужинала и стала укладываться на ночлег. Двух детей уложили спать недалеко от огня. Сейчас будут укладывать Адыйока. Ему не хочется расставаться с теплом костра. Самую любимую игрушку дайте — не отойдет от огня. Какая постель ждет его? Холодная яма, выкопанная в стороне от очага. Кто добровольно согласится ночевать в ней?..
Вот мать взяла сына па руки и уложила в яму. Сверху укрыла овчинным одеялом, согретым у костра. Но от одеяла не было тепла: от стенок и дна ямы шел холод, как ото льда. Адыйок согнулся в кольцо, губами прижался к своим коленкам. Он весь дрожал, и зубы его стучали, будто дробили конопляное зерно.
Морозная ночь завладела всем Алтаем. Много бедных юрт в горах. В каждой юрте дети от холода стучат зубами. Если бы вое они ночевали в одном месте, то стук их зубов, сливаясь, напоминал бы треск большого пожара в густом пихтовом лесу...
Но мало-помалу Адыйок обогрел свою постель и заснул.
Ему приснился сон, будто он в тихий морозный день голый бегал возле аила по утоптанному снегу. Увидев его, соседские ребята стали кричать и дразнить:
— Стыд, стыд! Адыйок боится ходить по глубокому снегу. Стыд!..
Услышав это, Адыйок рассердился, решил показать, что он не трус, что он крепкий парень, и пошел по мягкому глубокому снегу. Но шел он недолго — к нему привязались серые щенки и стали кусать ноги острыми зубами. Он старался поскорее выбраться из этой беды, но серые щенки еще больнее кусали его.
Постепенно он стал пробуждаться и приходить в сознание. Он совсем не бегает по глубокому снегу, а лежит в аиле, в своей ямке. Но щенки продолжают кусать его. Откуда они?
Тут он вспомнил, когда-то мать советовала:
— Если с тобой, дитя мое, когда-нибудь — днем в лесу или ночью во сне —случится беда, ты кричи: «Ак-Дьайык мой, Адюган — гора моя1, от злого духа меня спасите, от горькой смерти уберегите!» Всегда тебе будет хорошо.
1 Ак — белый, чистый. Дьайык — телохранитель человека. Адыган — самая высокая гора в том районе, где родился и вырос Павел Кучияк. По представлению шаманистов, дух горы покровительствовал людям окрестных долин. Духу горы Адыган — шаманы приносили в жертву лошадей.
Вспомнив это, Адыйок крикнул:
— А-аа-.. А-а-аак-Дьайык!.. —Он совсем проснулся и открыл глаза.
В аиле было темно. Мальчик приподнялся. Огонь в очаге давно погас, только угли в золе блестели золотыми бусами. Больше ничего, даже глаз отцовского бубна, не было видно. '
«Все спят, — подумал он. — И огонь спит. И бубен тоже спит».
А щенки все грызли и грызли ноги. Адыйок хотел отогнать их и уткнулся руками в пальцы, жесткие от летней грязи и холодные, как лед. В первый миг он не узнал своих пальцев и испугался.
«Это, наверно, чужие нога! Разве крикнуть отца?.... Нет, не надо».
Кричи не кричи, а отец и мать все равно к себе не возьмут — с ними спит маленькая сестренка. Но молчать, страшно — вдруг эти серые щенки снова прибегут? Они могут загрызть до смерти. Завтра утром мать с отцом будут плакать:
«Дорогой наш сын, наверно, кричал, а мы не слышали. Такого сына где теперь возьмем? Каким он бойким был, наш мальчик! Вчера он с нами разговаривал, а мы молчали, худо это...»
Думая об этом, Адыйок неожиданно для себя крикнул:
— Отец! Отец, вы не спите?..
— Что, дитя мое? — послышался жалостливый голос матери. — Замерз?
Много времени не прошло — в аиле стало светло. Сухая береста трещала на углях, словно сало, выплеснутое в огонь. Над очагом поднялся дым, и стенки аила, покрытые инеем, показались обшитыми мохнатыми серыми овчинами.
Мать Адыйока грела руки у костра, потом прикладывала их к ногам сына, будто пригоршнями переносила тепло к нему в ямку.
Потом мать снова легла в кровать и быстро заснула. А Адыйок опять долго не мог заснуть. Он прислушивался к тому, что происходило за тонкими стенками аила. Молодые деревья от мороза пощелкивали, как пистоны отцовской винтовки. Утоптанный снег поскрипывал под копытами коров, будто они, как богатые люди, похаживали вокруг аила в новых сапогах.
«Коровы, наверно, тоже замерзли? —- подумал Адыйок и пожалел животных. У них аила нет — с какой стороны ветер захочет, с той и набежит».
Перед утром сон победил Адыйока. Мальчик уснул крепко.
— Вставай, сынок, мясо сварилось,—будила его мать.
Адыйок приподнял овчинное одеяло, и комок пушистого инея величиной с голубя упал ему на лицо. Адыйок выпрыгнул из ямки и голый бросился к огню.
ВЕСНА
Злая зима кончилась,
Весна радость принесла.
(Алтайская поговорка)
Коровы мычали беспрестанно и требовательно: приближалась пора весенней перекочевки.
Зимовали алтайцы там, куда ветер не заходит: на северных склонах гор, где заготовлено сено, где в лесу много сухостойных деревьев — топлива для неугасающих костров. А летние стойбища были расположены на южных склонах, где зимой мало снега, а весной рано вырастала зеленая трава.
Когда на зимних стойбищах еще только журчали ручьи, на южных склонах уже зеленела трава. Коровы начали мычать.
Мать Адыйока сказала:
— Коровы рвутся на летние стойбища. Скоро будем кочевать.
Адыйок видел, как скот радовался теплому солнышку и рвался туда, где прошлым летом пасся на зеленых лугах. Там густые травы — они дадут ногам силу. Там хорошо! Может быть, там и морозов не бывает? Там вечное лето! Это сердитые хозяева неизвестно зачем пригнали их сюда, в снежный край. Скорей, скорей туда, где стоит вечное лето! ш
И сам Адыйок тоже рвался на южный склон горы. Там на лужайках с мягкой и сырой землей, он будет копать корни кандыка и золотистые луковицы саранки. Мать сварит саранку в молоке и накормит всю семью. А вкуснее саранки что может быть на свете? С кандыком мать поступит по-иному. Она испечет его в золе и потом смешает с каймаком. Слаще этого тоже трудно что-либо придумать.
В кустах вороны совьют гнезда, выведут воронят. Адыйок будет охотиться за ними. Он помнит, старики говорили, что ворона — самая худая птица: весной разоряет гнезда маленьких пташек, летом в деревне выпивает яйца домашних кур, осенью своим карканьем вызывает снег. Адыйок ненавидит ворон. Он им покажет, что такое охотник!
Как же не радоваться Адыйоку весенней перекочевке? Как не ждать ее?
Но отец говорит, что перевал еще покрыт льдом и кочевать пока что нельзя. И здесь коров нельзя отпускать одних — горы крутые, реки быстрые и от весенней воды глубокие. Адыйока поставили пастухом. Мать вооружила его длинным бичом, сплетенным из волокна дикой конопли, и он, как настоящий пастух, с утра до вечера ходит за стадом. Он любит свой бич. Если он в лесу, на поляне, размахнется во всю руку да хлестнет бичом по земле, так деревья застонут! Вот какой у него бич!
Но даже о биче Адыйок часто забывал. Быстро тающие снега всюду порождали говорливые ручьи. Под каждым кустом — ручеек, в каждой ложбинке — речка. Шум их пьянил мальчика. Он засматривался на пенистые буруны речек, и ему казалось, что вода несет утонувших белых баранов.
За стадом Адыйок все же присматривал, и до поры до времени все у него шло хорошо.
Однажды он погнал на пастбище и старых коров и молодняк — пять голов. Впереди шла красная корова, как бы опоясанная широкой белой опояской. Левый рог у нее был загнут, а правый торчал, как штык. Живот у нее был на редкость большой, и потому ее звали Кошту1.
Эта корова — приданое матери Адыйока. Она получила ее от своего отца на десятом году замужества, потому что раньше этого отец, бедняк, не мог дать ей не только коровы, но даже торбока2.
1 Кошту — навьюченная, везущая груз.
2 Торбок — теленок старше года.
За Кошту следовало все маленькое стадо — ее дочери, и внучки. Дома на стойбище остались самые маленькие из потомства Кошту — телята-сосунки. Они ждали матерей, которые принесут им молока, уже пропитанного ароматом молодой травы.
Подметая маленькую зеленую траву шершавым языком, похожим на рашпиль, Кошту шла по той тропинке, по которой можно было попасть на летнее пастбище. Адыйок шагал за стадом. С маленьких полянок ему улыбались розоватые звезды цветов кандыка. Мимо них нельзя пройти. Ведь нынче он еще ни разу не играл цветками кандыка. Как жаль, что с ним нет товарища и игру вести не с кем. Нет —так не надо, подумаешь, беда! Он будет играть один, сам с собою. Ведь у него две руки — два противника. Который цветок победит, тот будет унесен домой. Вечером Адыйак покажет его своему товарищу Окту. Завтра Окту придет с ним сюда, и уж тогда-то они устроят настоящую борьбу цветков кандыка.
Адыйок сел на полянку я стал рвать цветы. Их много, будто насыпаны они щедрой рукой. Он зацеплял цветок за цветок, словно рыболовные крючки, и дергал в стороны: один цветок отлетел, другой оставался на ножке — победитель! Через секунду победитель, волею Адыйока, вступал в такое же единоборство со вторым цветком, потом с третьим, четвертым. И так без конца. Все они, толпы цветов, были во власти Адыйока: он распоряжался ими, их жизнью. Он не видел ничего — ни леса, ни неба, ни солнца. Теперь для него существовали только цветы. И даже не цветы, а борцы — побежденные и победители. Вокруг него — вороха розоватых звезд и зеленых стебельков, а он все еще продолжает игру. Скоро в его руках будет победитель всей поляны! Но вдруг Адыйок вскрикнул:
— Ой! А солнце куда девалось?
Он посмотрел кругом — нет ни солнца, ни коров.
...В сумерки коровы одни, без пастуха, пришли на стойбище. Их привела Кошту по прямой тропинке.
Адыйок метался по лесу. Ему удалось найти следы стада, но вскоре он снова потерял их. Пришел домой поздно, взглянул на стадо — красно-пестрой коровы, четырехлетней дочери Кошту, не было. Она потерялась. Поздно вечером пришли соседи и сказали, что они видели труп коровы: дочь Кошту оборвалась с горы, скатилась к реке и разбилась о камни.
Отец был склонен простить Адыйоку его поступок, но мать настаивала:
— Драть его, драть! Сколько его ни прощай, все равно из одного девять сынов не вырастет. Драть его!
Отец, не зная, чем наказать сына, обвел глазами стены жилья и спросил:
— Почему плохо коров пас? Где ты был? Почему молчишь? Говори скорее. Не окажешь — из трех мест у тебя мясо вырву...
— Цветки кандыка бороться заставлял, —сквозь слезы ответил Адыйок. — Цветков было много... Я хотел победителя найти...
— Ме-е, — прервал Адыйока плач теленка.
— Ты слышишь, теленок плачет? — закричал отец и схватил попавшуюся на глаза пилку-ножовку. —Щенок паршивый! Я тебя на три части распилю.
Когда он взмахнул рукой и пилка блеснула в воздухе, Адыйок потерял сознание.
Очнувшись, он почувствовал, что из рук его течет кровь и что болят все части тела. Мать словно курица-наседка, защищающая своих цыплят от коршуна, закрывала его шубой и отталкивала рассвирепевшего отца:
— Дурной человек и наказывает по дурному! — кричала она испуганным голосом. — Люди пилами только дрова пилят, а ты — ребенка. Такого человека во всей долине не сыщешь... Единственного сына убьешь, что тогда будет?..
— А почему ты кричала: «Драть, драть»?
Почувствовав себя виноватым, отец бросил пилку и выбежал из аила.
Адыйок семь дней пролежал в постели. Поднявшись на ноги, он еще долго страдал, но уже не от побоев, а от жалобного мычания осиротевшего теленка, привязанного на веревку неподалеку от аила. Теленок тосковал по теплому материнскому молоку. Как только теленок начинал мычать, так у Адыйока невольно падали слезы. Ему казалось, что теленок хорошо знает вину Адыйока и потому так укоризненно смотрит на него, будто спрашивает: «Зачем мою маму погубил?»
И Адыйок мысленно отвечал ему: «Я виноват перед тобой... Лучше бы отец совсем убил меня, чем теперь мне смотреть на тебя да слушать, как ты плачешь...»
И он все больше и больше заботился о теленке: то приносил ему сочной зеленой травки, то молока, подогретого на костре.
Мать Адыйока дала теленку кличку — Сиротинушка.
ПЕРЕКОЧЕВКА
Уже давно настало время перекочевки на летнее стойбище. Месяц кукушки1 приближался к исходу, но луна все еще не была полной.
1 Месяц кукушки — май.
Если этим вечером луна покажется во всей своей полноте, то утром можно будет кочевать.
«Только взрослая луна должна видеть, как мы кочуем на летние стойбища, — говорили старики. —Луна полная — и жизнь на новом месте тоже будет полной».
Наконец-то пришел долгожданный день перекочевки!
— Мы утром раньше вас поднимемся кочевать, — заранее похвастался Адыйок перед своим товарищем Окту.
— Зря ты так думаешь о нас, — оказал Окту. — Мой отец еще вчера говорил: раньше всех будем там! Ты еще не успеешь проснуться, а у нас на новом стойбище уже огонь заиграет!
Адыйок и Окту были ровесниками.
Отец Окту, низкорослый человек со светло-коричневым лицом, был мастером по изготовлению седел. А мать была мастерицей на все руки. Она хорошо выделывала кожу, овчины и шила баям сапоги и шубы. Они работали прилежно, но зарабатывали столько, что едва могли прокормить шестерых детей.
Окту был у них четвертым ребенком. Все дети уродились в отца — молчаливые и тихие. Один Окту — в мать: быстрый, белолицый и черноволосый. И голос его похож на голос матери — веселый и звонкий. Плечи у него широкие, мускулы на руках крепкие, как наросты на березах. Глядя на него, люди вспоминали великого родоначальника сеока чапты.
— Таким же силачом вырастет, как его далекий дедушка, — говорили в долине.
И Окту действительно был крут и силен: рассердившись, он мог побить своих старших братьев.
Камни Окту кидал так ловко, что казалось, они вылетали из меткого ружья. Адыйок побаивался меткости своего сверстника и старался ничем не обижать его. Когда Окту грубовато и задиристо ответил на его похвальбу о перекочевке, он сказал ему мягко и тепло:
— Мы оба из сеока чапты. Два товарища — два брата. Как это хорошо!
— А что тут хорошего? — опросил Окту прежним задиристым тоном.
— Нас, двух братьев, даже сын Баичака — косоглазый Манзу — поколотить не осмелится.
— Ты один его боишься, — усмехнулся Окту, как взрослый. — А я и без тебя вздую на его лбу шишки.
Адыйок отошел от сверстника.
...Четырнадцатое явление луны в месяц кукушки минуло прошлой ночью. Утром на стойбище залаяли собаки, замычали коровы, заржали кони, зазвенела посуда.
Адыйок спросонья, едва приоткрыв правый глаз, выбежал из аила. Первым делом он взглянул на аил отца Окту, и сон его прошел. Отец Окту уже двинулся в путь. Все пожитки семьи были навьючены на единственного рыжего коня. Три сына сидели поверх вьюка. Четвертого, маленького, отец посадил себе на загривок. Пятого, грудного, взяла мать. Окту гнал единственную коровенку.
Адыйок повернулся и всполошено крикнул в аил:
— Отец! Они уже откочевали.
Отец сидел у костра и пил соленый чай.
Сын подбежал к нему.
— Мы почему так долго спали?.. Они уже далеко уехали.
— Пусть кочуют. Мы с ними не связаны, — спокойно ответил отец и напомнил старую пословицу: «Сядешь мясо есть — не спеши, на коня вскочишь — не останавливайся».
Адыйок посмотрел на отца глазами, полными слез.
«Неужели он не собирается нынче кочевать?»
Мать, взглянув на сына, начала торопливо укладывать посуду в большую кожаную сумину.
Они двинулись в путь самыми последними.
Отец с матерью были спокойны. Их не смущало, что они выехали с зимнего стойбища позднее всех. И они не торопились...
Впереди шла Кошту, навьюченная разным домашним скарбом. За ней шатали ее дочери и внучки. За долгую зиму злой мороз пронизал их насквозь — они шли пошатываясь. Набежит ветер — свалит с ног.
Кругом зеленели деревья. Прилетные птицы, летние гостьи, каждая на своем языке песнями славили приход весны. Возле дуплистых деревьев заливались веселые скворцы. Над полянами звенели жаворонки.
Кочевники спустились в тесную, как ящик, долину и, миновав ущелье, стали подыматься на высокую гору. На подоле горы отец Адыйока остановился и стал что-то шептать. Сын посмотрел на него. На лице отца, который обычно ничего не боялся, появилась тень страха.
Затаив дыхание, Адыйок услышал, как отец упраши вал горного духа, хозяина этого перевала:
Если будет впереди глубокая речка,
Мелкий брод нам укажи.
Если встанет высокая гора,
Низкий перевал нам укажи.
Закончив молитву, отец сказал Адыйоку. — Коров в кучу не сгоняй, пусть они идут вольно.
Кошту опять пошла впереди стада по узенькой тропе. Отвисший живот ее то и дело задевал низенькие кусты, пригибал их к земле, и на них оставались хлопья красной и белой шерсти.
За перевалом пошли навстречу солнышку. На открытом склоне обласканная солнцем молодая трава улыбалась ясному небу.
Слева от тропинки зиял обрыв глубиною в пять стволов лиственницы. Внизу, приняв снеговые воды, бушевала река Кыралой. Она билась о скалы и вековые лиственницы, орала шестьюдесятью глотками, пела сотней голосов.
Оглянувшись, Адыйок посмотрел на отца. На лице у него не было ни кровинки. Оно казалось холодным и синим. Адыйок глянул вниз, и холод пронизал его от ног до головы и, казалось, поднял волосы, как щетину. Он схватился за шапку — не упала бы.
Придя в себя, он подумал:
«Чего отец боится? Ведь он не первый раз проезжает здесь».
Мальчик взглянул на Сиротинушку. Теленок шел возле самого обрыва и спокойно рвал молодую травку.
«Теленок и тот не трусит», — подумал он.
Когда миновали крутой обрыв, лицо отца порозовело.
Спереди доносился жалобный крик. Кто-то звал на помощь. Адыйок с отцом поспешили туда.
Возле тропы над обрывом лежала завалившаяся корова. Хребет ее увяз под толстой колодиной.
Корову держал за рога бедный кочевник Малчи. Жена его рубила колодину. Дети плакали на дороге. Черная собачонка смотрела на корову и облизывалась.
Отец недоумевал, как могла корова упасть под обрыв с широкой тропы. Малчи рассказал. Ехал навстречу сын
Баичака — злой Манзу, он толкнул корову. Она перевернулась, Манзу захохотал и умчался на гору.
У Малчи дрожали ноги в коленях, как тальник в быстром весеннем потоке.
Адыйок первым подбежал ж корове и схватил ее за ухо.
— Отец! — крикнул он. — Иди скорее, поднимать надо.
Но отец стоял на месте и опять что-то шептал. Закончив свои нашептывания, вразвалку подошел к корове.
Когда единственная корова Малчи была поднята на тропу, дети кочевника бросились обнимать ее, стали целовать в холодный нос. Теленок уткнул морду в ее вымя.. Все радовались. Только черная собачонка разочарованно обнюхивала место, где лежала корова.
Адыйок спросил Малчи:
— А вы почему не побили Манзу?
— Что ты дитя! — удивился кочевник. — Разве я могу с ним справиться?
— А мы с Окту не испугались бы его.
— А его отца — Баичака — вы тоже не испугались бы? — спросил отец Адыйока.
— Вырастем большие — и его бояться не будем!
— Кто по железу не бьет, у того молот всегда легкий, — сказал отец и поехал дальше.
Адыйок не понял отца. Про себя он решил — рассказать о Манзу своему другу Окту и навсегда запомнить проделки сына богача.
Когда двинулись дальше, жена Малчи повела корову за повод. Двое детей шли по сторонам, третий шагал позади.
Малчи крикнул отцу Адыйока:
— Вашей помощи не забуду! Корова даст молока — привезу вам ташаур араки.
— Твоим словам бог свидетель, — сказал отец Адыйока, взглянув на опрокинутое дно неба.
Они свернули к подножию высокой горы, и перед ними раскинулась полянка, засыпанная яркими цветами. Тут было летнее стойбище.
...Летнее стойбище находилось возле слияния двух рек. Шум воды, ударяющейся о камни, веселый птичий гомон, аромат трав и цветов — все действовало на Адыйока опьяняюще. Ему хотелось прыгать с камня на камень, кружиться по полянке, носиться с пригорка на пригорок, но отец не разрешил:
- По приезде на новое место всегда полагается молиться богу.
В аиле развели костер. Отец всем дал по пучку можжевельника. Сам тоже взял пучок можжевельника и тихим голосом начал славить неугасающий огонь:
На золотом ты коне
Скачешь, мать-огонь!
В жаркой шубе,
Быстрая, как молния!
Сырое ты варишь,
Мерзлое оттаиваешь.
Зрачки глаз наших
К тебе тянутся.
Блеск свой
Ты к синему небу кидаешь.
Зола твоя пусть талканом будет,
Талкан ты, как золу, поджаришь.
Каменный очаг твой
Пусть всегда раскаленным будет!
Чугунный казан твой
Пусть всегда полным будет!
Закончив хвалу огню, отец первым бросил можжевельник в пламя. Вслед за ним бросили можжевельник в костер все члены семьи.
БЕДА
Наслушавшись сказок дедушки, мальчик представил себе, что он, Адыйок, богатырь, и стал всюду носить с собою лук и стрелы. Частенько он подымался на вершину высокой горы. Там вскидывал руку, и ему казалось, что он, подобно богатырю, чертит пальцем по дну неба, прокладывает линии, по которым ночью пойдут звезды.
Ростом мальчик был в полтора аршина, но, назвавшись богатырем, он чувствовал себя таким же высоким, как одинокие старые сосны.
Увидев стаю воробьев на березе, он говорил себе, что всех убьет одной стрелой, что они окажутся нанизанными на стрелу, словно кусочки мяса на вертел или бусы на нитку. Но серые воробышки разлетались от стрелы в разные стороны и скрывались в чаще леса. Мальчик не огорчался. Он говорил себе, что стрела очень короткая и потому не могла нанизать на себя воробьев. Их много. Очень много. Но все те, что сидели на березе, все убиты и сейчас падают на землю по другую сторону горы, словно бусы, из которых выдернули нитку. Если пройти на ту сторону горы, то убитых воробьев можно набрать столько, что одному не унести. Придется звать отца на помощь. Отец придет, взглянет на добычу и улыбнется: «О, да ты у меня охотник, настоящим богатырем стал!..»
От такой удачливой охоты Адыйок всегда был навеселе, словно гость, выпивший несколько чочоев крепкой араки.
Богатырская охота продолжалась с утра до вечера, изо дня в день. Адыйок забывал о луке и стрелах лишь тогда, когда сон смыкал его отяжелевшие веки.
По утрам Адыйока будили те же серые воробышки. С первыми лучами солнца они прилетали к аилу и, весело чирикая, садились у дымохода на концы жердей, заглядывали в аил и о чем-то переговаривались. А иногда какой-нибудь озорник даже осмеливался юркнуть вниз и описать над костром два-три круга. Адыйок знал это и с вечера клал стрелы и лук возле себя. Проснувшись, он схватывал свое оружие и начинал целиться в воробьев... Но, если сказать правду, Адыйок увлекался охотой меньше, чем его сверстники. Только в осеннюю пору, когда старшие начинали собираться в тайгу на большую охоту, его охотничье сердце не давало ему покоя, и он принимался за изготовление самострелов и ловушек. Ему не хватало дней — он по ночам, сидя у костра, работал своим острым ножом.
Ловушки, сделанные другими, ему не нравились. Он их не брал. Все для себя делал сам. Лишь один младший брат отца мог угодить ему и сделать такую ловушку, которая приходилась по душе молодому охотнику.
Младший брат отца очень хорошо выгибал для самострелов луки из сучьев старой пихты. Если взять острую-острую стрелу да зарядить ею такой самострел, то, пожалуй, и козла можно свалить...
Жаль, что Адыйоку еще не приходилось видеть близко живого козла. Но убитых козлов он видел много. Их зеленоватые глаза, тонкие черные ноздри, мягкая летняя красноватая шерсть, стройные уши-лодочки, тонкие красивые ноги, острые копытца, словно выкованные из стали, — все Адыйоку казалось милым, и при взгляде на убитого козла сердце сжималось больно-больно: «Такого красивого зверя зачем вы убили, охотники?» И ему хотелось пройти по всем горам, остановиться возле каждого козла, погладить его и сказать: «Иди в свою долину, туда, где ты вырос, бегай, прыгай вольно».
Так думал Адыйок. Но жареное козлиное мясо он есть любил.
Охотники поехали в тайгу — на осенний промысел. Адыйок, оставшись дома, решил стрелять куропаток, слетавшихся на дикую коноплю, что росла на месте старого зимовья. Для этой охоты он приготовил остроконечные стрелы. В воробьев он обычно выпускал стрелы с тупыми концами. Если стрелять воробья остроконечной стрелой, то его можно убить, а тупая стрела только оглушит птичку. Тогда птичку можно взять в руки, привести в сознание и потом кормить в аиле.
Над дымовым отверстием зачирикали воробьи. Адыйок обрадовался:
«К счастливому охотнику птицы подлетают сами...»
Позабыв, что в его руках остроконечная стрела, мальчик схватил свой лук и стал натягивать тетиву. Но пальцы его раньше времени сорвались с тетивы, и стрела, потеряв направление, полетела на женскую половину, где стояла бабушка, пришедшая навестить сноху.
— Йо-о! — крикнула напуганная старуха и повалилась на землю.
— Бабушку... Бабушку убил! — закричали все, кто был в аиле.
Адыйок бросил свой лук и юркнул в двери.
— Держите-е его!.
— Догоняйте, догоняйте!.. Он бабушку застрелил!..
— Неужели правда это?!. Бабушку убил?! — переспросил отец у женщин, выбежавших из аила. — Да я ж его!.. Я его!..
Адыйок услышал позади себя тяжелый топот. Оглянулся. За ним бежал отец, высокий и толстобрюхий, в разорванной рубахе, готовой свалиться с плеч. В руках у отца — пучок таловых прутьев. У Адыйока похолодела спина. Затем мороз тронул шею, засыпал лицо колючим инеем и пал на сердце.
Адыйок бежал, как вспугнутый горный козел. Ноги его, казалось, не касались земли.
Ему послышалось, будто бы за ним бежит уже не один рассвирепевший человек, его отец, а большая толпа, которая вот-вот сомнет его. И он побежал еще быстрее. Прыгал с камня на камень. Изрезанные ноги его ныли от боли, колючий шиповник хватал за бока, ветки деревьев хлестали по плечам...
Вдруг все стихло, и таежный сумрак остановил испуганного мальчика. Он прислушался — ни голосов, ни топота, значит далеко убежал от своего жилья. И солнце уже скрывалось за гору — скоро навалится ночь. Первая ночь в густом лесу, в одиночестве... Горные духи проснутся и пойдут на вершину горы, оттуда — вниз, всю ночь будут кружиться по лесу. Водяные духи поднимутся из ручьев... Что тогда делать? Где спастись от них? Увидев толстую лиственницу, поваленную бурей, Адыйок заполз под нее, прижался к земле, вспомнил молитву, слышанную от матери, и прошептал:
— Адыган-гора моя с белым пламенем снегов! От беды меня спаси, от черных духов обереги...
Не лучше ли, пока не стемнело, спуститься в долину, вернуться в аил, а там будь что будет?...
Он выглянул из-под лиственницы.
Над лесом пролетала стая галок. Птицы летели и разговаривали, где они будут ночевать. Все вместе. На нескольких соседних деревьях.
Потом пролетели три сороки. За ними — четвертая. Она летела и упрашивала:
«Меня не оставляйте! Вместе ночевать будем на высокой лиственнице с сухой вершиной... «
Птицы будут ночевать вместе. Как им хорошо!..
А Адыйок — один. Разве в самом деле пойти ему домой?
Нет, он не пойдет. Что бы с ним ни случилось, он останется в лесу. Будет тут жить.
Ведь там, на стойбище, его считают убийцей бабушки. А если правду сказать, он не виноват. Виноват дядя, который сделал такой тугой лук. Виноваты воробьи. Кто их просил прилетать и садиться у дымохода?..
А, может быть, бабушка жива? Может быть, она даже не ранена, а упала так, от испуга?..
Адыйока бросало то в жар, то в холод.
Он уже был не прочь идти домой. И пошел бы, если бы не соседские ребята. Они видели, как он убегал в лес, и теперь стоят на полянке, не идут есть мясо, пить чай: останется Адыйок в тайге или придет домой?
Впереди всех стоит сын бая Баичака — косоглазый и гордый Манзу. Если он увидит, что Адыйок возвращается домой, он первый припрыгнет от злой радости.
«Адыйок — трус. Адыйок — заяц. У Адыйока куриное сердце. Адыйок — баба!» — так он будет кричать везде и всюду. Будет кричать все лето, всю зиму.
Нет, у Адыйока крепкая душа — он не пойдет домой. Пусть горные духи душат его, он не вылезет из-под этой лиственницы, не вернется на стойбище.
В ушах зазвенело. Сердце сжалось от страха.
Мальчик закрыл глаза.
Горные духи посмотрят на него, подумают, что он умер, и не тронут его.
Вот один, слышно, подходит к лиственнице. Вот уже близко-близко... Адыйок не откроет глаз. Адыйок — мертвец.
А утром Адыйок встанет, улыбнется всему окружающему. Утром он может и на стойбище вернуться. Соседские мальчишки не посмеют над ним смеяться. Он один ночевал в тайге! Он не трус. Он не боится ни людей, ни горных духов.
В долине будут говорить:
«Семилетний ребенок один ночевал в лесу. Вот это да-а!..»
Если бабушка не умерла, то завтра она со слезами на глазах будет целовать Адыйока.
«Милое мое дитя! Как же ты один в лесу ночевал? А я тебя искала по всей горе и не могла найти. Ты у нас смелый человек!..»
Стало прохладно, значит, ночь спустилась на землю. Адыйок сжался в комочек.
Какие-то страшные черные существа подходили к нему со всех сторон.
Откуда-то приближался страшный шум и звон, словно по лесу шел шаман и дико бил в огромный бубен.
Неужели это отец? Идет по лесу и шаманит, чтобы скорее найти своего сына?
Нет, это ему послышалось. Это стучит его сердце. Этот звон — у него в ушах.
Бабушка говорит, что если человек в беде поплачет, ему станет легче. Разве попробовать?
Нет, по слезам никто не найдет его.
Да и родная мать не раз ему говорила:
— Ты не девчонка — не должен плакать.
Он не будет плакать.
Но что же делать?
Не миновать ему смерти — горные духи задушат.
Утром соберется народ. Обыщут весь лес, обшарят все кусты. Его, мертвого, не скоро найдут под этой толстой лиственницей. У отца на глазах будут слезы:
«Где я теперь возьму такого сына?..»
А бабушка будет кричать на всех:
«Что это за худые люди? Напугали ребенка и угнали в лес...»
Где-то недалеко раздался протяжный, мягкий голос:
— Адыйок! Бала-ам!
Мальчик узнал, что где-то близко идет его отец, но не отозвался, не открыл глаз.
Шелестели кусты. Это отец ощупывал их.
— Пойдем домой, балам!— звал он своего сына. — Бабушка жива. Она только испугалась маленько. А теперь нас ругает: «Зачем ребенка так перепугали?..»
Теплая, мягкая рука просунулась под старую лиственницу.
— Вставай, пойдем домой.
Адыйок выбрался из своего логова.
В темноте он не видел ни глаз, ни губ отца, но чувствовал, что отец смотрит на него и улыбается.
Источник: В долине дьявола: проза, сказки / П. В. Кучияк ; сост. и послесл. А. Коптелов. - Горно-Алтайск : Горно-Алт. отд-ние Алт. кн. изд-во, 1972. - 262 с.
Перевёл в текстовой формат Е.Гаврилов, 9 октября 2015 г.