Улагашев Н.У. Три сестры (Юч-Кыс)
- Информация о материале
Об авторе:
Кучияк П. и Коптелов А. Николай Улагашев, певец Ойротии
Коптелов А. Улагашев Н. У. и ойротский народный эпос
* * *
Давным-давно это было. Жили три девицы. Ни матери, ни отца не имели. Только маленький братишка был у сирот, и носила его на руках Кажагай, самая младшая сестра.
Однажды пришли сестры по ягоды. Принесли с собой и братишку. А ягоды, словно бусы, на ветках блестят, словно капли зорьки красной, в траве пылают. Корзины уже полные, домой бы итти, а девицы все собирают. И так далеко зашли, что заблудились. Глядят: кедры высоки, гор не видно, ветви их густы, солнцу некуда заглянуть. А из самой чащи идет Дракон семиголовый, улыбается, семью головами покачивает, семью языками облизывается.
— Кто вас вскормивший отец, детки? — Дракон спрашивает. — Кто вас вспоившая мать?
А сестры так испугались, что языки у них онемели. Только младшая, которая всех смелее, вышла вперед и ответила:
— У нас отца нет и матери нет. Питаемся ягодой Алтая, одеваемся листьями Алтая.
— Моими детьми будете. Сыто кормить буду, тепло одевать буду, — говорит Дракон, а сам радуется, семью языками облизывается. «Вот как много нашел свежего мяса!»
Долго шли, наконец, показался аил Дракона. На палках головы человечьи без глаз торчат, кругом кошмы из волос женских разостланы. Дракон втолкнул детей в аил, напоил их холодным чаем, я спрашивает:
— Где спать ляжете, детки? Кажагай, самая смышленая, подмигнула старшим сестрам, и говорит:
— Я, взявши ведро золы, залезу на перекладину, где сохнет сыр. В золе мягко спать.
— Я тоже усну в золе на другой перекладине, — отвечает вторая сестра.
— А мне,— говорит третья, — подходяще на столбике, что ближе к порогу. Я тоже в золе привыкла спать.
Мальчик был глупым еще, взглянул на перекладины и столбик, придвинулся к Дракону.
— А я лягу с дедушкой и бабушкой! Глубокой ночью слышит Кажагай — запищал братишка. Выглянула из ведёрка и словно ветер с белков на нее дохнул; Дракон разорвал мальчику живот, выбросил внутренности на улицу и засолил тело на завтрак себе.
Долго, беззвучно плакала Кажагай. А когда злодей сразу семью головами на семи подушках захрапел, разбудила сестер.
С ведрами золы выскочили сироты на улицу. Но только успели они захлопнуть дверь, как Дракон снова распахнул ее. И в этот же момент пыльная завеса, словно туман, заволокла аил. Это младшая сестра Кажагай вытряхнула из ведра золу. Да так ловко вытряхнула, что у злодея ни одного из четырнадцати глаз не осталось не засоренным. Он взревел, зачихал, засморкался.
А тем временем сироты убежали далеко. Взбесившийся Дракон протер глаза, решил во что бы то ни стало поймать беглянок. Земля гудит под его ногами, дыхание его уже обжигает спины девиц. Тогда Кажагай выхватила у второй сестры вёдро и, как бы уставшая, остановилась. Пять голов Дракона улыбнулись, две головы ещё темнее стали со зла. Но только протянул он руки, как поднялся, словно, вихрь, столб пыли. Это Кажагай вытряхнула из ведра золу, да так ловко, что у злодея ни одного из четырнадцати глаз не осталось не засоренным. Завыл еще сильнее, зачихал, глаза до крови растер Дракон. И не успели сестры пробежать однодневного расстояния, как снова, сзади задрожала земля, повеял горячий ветер.
Дракон совсем близко. У старших сестер ноги от страха подсеклись. А смелая Кажагай схватила последнее ведро, кинулась Дракону навстречу. И только он хотел сцапать ее, как с тучами соединился, все горы закрыл черный вихрь. Четырнадцать глаз злодея заблестели в золе, словно угли. Три дня протирал их Дракон.
А сироты снова убежали за три высоких горы, за три широких реки. И вот лежит на их пути четвертая река — ни берега второго, ни дна не видно. Суетятся сестры, река глубже от слез их становится. Нет переправы!
И вдруг является из кустов старая Бобриха. Наперебой стали девицы просить ее о помощи. А Бобриха встала на задние ноги, приняла позу щеголихи и спрашивает:
— Каковы зубы у меня?
— Как весенний кандык, белы ваши зубы, — отвечает Кажагай,
— Каков стан мой?
— Как стройная береза, красив стан ваш, — снова отвечает Кажагай.
— А глаза мой с чем сравните?
— Как утренние звезды, блестят ваша глаза!
Обрадованная похвалой Бобриха вытянула из чащи на воду берестяную лодку в девять саженей, посадила в нее всех девиц и переплавила. И только она успела возвратиться с другого берега, только спрятала лодку и начала грызть кору осины, бежит запыхавшийся семиголовый Дракон.
— Переплавь, не то убью! Бобриха как бы не слышит,3 как бы не боится. Она улыбается.
— Каковы мои зубы?
— Каковы же они, если ты грызешь осину? Кривые, косые твои зубы, — отвечает Дракон,
— Аг-га... А каков стан мой?
— О стане твоем что сказать? Горбатый, как гора, твой стан!
— О-о!.. Ну, а глаза, глаза каковы?
— На кой черт ты мне с глазами, — затрясся от злости злодей. — Узкие, мокрые, ничего не видящие, твои глаза! Сказывай, как переплыли девки?
Дракон придвинулся ближе. Но Бобриха спокойна.
— Большой ты, семь голов имеешь, а дурак, — говорит она, — Девицы-то хитрее тебя. Они привязали на спины по камню, за голенища сапог леску Насыпали, сели на две связанные дудки, и переплыли.
Устыженный Дракон молча привязал себе на спину самый большой камень, насыпал за широкие голенища песку, связал две дудки и поплыл. Уже на середине реки дудки затрещали. Дракон кричит:
— Ты утопить меня хочешь, Бобриха!
— Плыви, плави, девицы тоже так перебрались!
Сделал еще два шага Дракон, оборвался, хотел что-то крикнуть, но захлебнулся и пошел ко дну. А Бобриха стоит на берегу, любуется пузырьками на воде, и хохочет:
— Вот тебе кривые ноги, вот тебе косые зубы, вот тебе горбатый стан!...
А в это время девицы перевалили десятую гору. Долго бежали они, утомились. И вот, наконец, прибрели в урочище. Здесь и вышли замуж.
Самая младшая сестра—Кажагай—с лицом светлым, как радуга, и крупными глазами, как синие озера, полюбила волчатника Токшы. Дружно, согласно стали жить они. В горах, на промысле, очень удачлив был Токшы, аил наряжать, пищу готовить очень удачлива была Кажагай. А старшие сестры плохо работали наперстком, не умели пищу готовить.
Однажды ушли три свояка в горы, на охоту. А Кажагай позвала к себе сестер и говорит им:
— В аил мой ребенок сейчас явится.
Сестры позавидовали счастью Кажагай, пошептались, потом самая старшая сняла со стены тряпку.
— Молодой женщине не полагается сразу смотреть своего ребенка.
С завязанными глазами Кажагай не видела, как сестры отнесли в реву родившегося сына, а к ней подложили щенка. Шесть дней и семь ночей пробывший в горах Токшы возвратился домой, долго сидел на кошме возле жены.
— Когда родился—тоже щенком был?
— Когда роды были, слышала голос ребенка, а когда в пеленках посмотрела — щенком оказался.
Весна утекла, ручьями, лето отзвенело листвою деревьев, зима заскрипела снегом. Снова свояки ушли на охоту.
Ночью Кажагай опять позвала сестер.
— Стучится в наш аил другой ребенок.
Средняя сестра сняла со стены полотенце, завязала им глаза Кажагай.
— Женщине, у которой две сестры, не полагается сразу смотреть второго ребенка.
Десять дней я одиннадцать ночей пробывший в горах Токшы возвратился домой и видит: на кошме около жены — котенок. До вечерней зари сидел охотник, темным от задумчивости стал, а потом спрашивает:
—Когда родился—тоже котенком был?
— Когда рожала — слышала голос ребенка, когда в пеленках посмотрела — котенком оказался.
Однажды выдался день с перистыми облаками на небе. Свояки решили, что это сулит удачу и уехали на охоту. Сестры долго скучали без дела, шептались, и позвали Кажагай в гости. Старшая налила в один ташаур слабой араки, другой наполнила крепкой аракой. Из одного она угощала младшую сестру, из другого пила сама и наливала средней сестре.
А утром идет полем старик и видит: сидит молодая женщина без глаз и плачет. Привел он ее в урочище, поместил в аиле. Назавтра не увидела Кажагай, как подошел к ней любимый Токшы. А он долго стоял перед ней, плакал, и кое-как решился спросить:
— А где же глаза твои?
— Не знаю, Токшы, не знаю, — рыдала Кажагай. — В гостях у сестер пила араку, утром очутилась в поле, кто выкопал глаза—не знаю, Токшы...
Пришел охотник к женам свояков, а они даже разговаривать не хотят.
— Позавчера Кажагай араку у нас пила, ночью бегала по улице, собирала молодежь... Какой муж ей глаза выкопал — откуда мы знаем?
И теперь не прогнал, не стал ругать свою жену Токшы. Заменять глаза ей нанял девочку. На год топлива и мяса заготовил, опять со свояками отправился на охоту.
Дала однажды Кажагай девочке два маленьких ведерка, велела привести воды. Пришла девочка к реке и видит: на желтом песке играют два голых толстоногих мальчика.
Прибежала девочка в аил, воду расплескала из ведер — спешила скорей рассказать новость.
Кажагай надоила из своих грудей молока, сделала из него два круга пыштака, приготовила ташаур тепленькой арачки, две красных чашки, из двух саженей белой кошмы выкроила ковер.
Утром девочка сделала все, как велела слепая женщина. Разостлала ковер на берегу, положила на него ташаур, пыштак, расставила чашечки. А сама спряталась в кусты и ждет.
Когда из-за гор показалось солнышко, мальчики вышли из воды. Поиграли на песке, подбежали к ковру и стали его щупать. А ковер — белый, мягкий! Сели дети на него, подобрали пыштак и, словно красивыми камнями, стали играть. Младший прикоснулся к игрушке губами, съел ее. Второй мальчик посмотрел на первого удивленно и тоже стал жевать пыштак. Затем дети поиграли красными чашечками, наполнили их арачкой и выпили ее.
Прошло несколько времени, один из детей потянулся на мягком ковре и говорит:
— Горькое что-то съели, на ум мать пала.
Еще прошло несколько времени, другой мальчик говорит:
— Горько стало на сердце, плакать хочется.
Долго слушала разговор девочка, притаившаяся в кустах. Потом выскочила, словно птица легкокрылая, и понеслась домой.
— Они все съели, арачку выпили! Они уснули! — кричала она в аиле.
Услышавшая это Кажагай побежала с девочкой на берег. Спящих мальчиков крепко-накрепко завернула в ковер, девочке приказала нести за один конец, сама взялась за другой. Несут они ковер в аил, радостные, смеющиеся. А проснувшиеся мальчики громко кричат:
— Отцом бывшее белое море, матерью бывшая проточная река, нас кто-то украл, спасите нас!
И синие воды прибежали с гор, вздулась, запенилась река. Покатились на берег высокие волны, а Кажагай и девочка, хоть пор пояс в воде, но смело шагают вперед. Тогда река говорит мальчикам:
— Это ваша мать несет ковер, она вскормит вас грудью, живите у нее!
Не по дням, а по часам росли дети у ласковой матери. Через несколько дней они уже сделали себе луки и стрелы. Стреляли из птиц самых лучших, из зверей самых жирных. Бедную мать стали кормить.
Как-то, сидя в аиле, сыновья спрашивают у Кажагай:
— Мать, вы от рождения слепы или недавно ослепли?
Кажагай рассказала про сестер, про араку, которую пила у них. После этого пришли мальчики на берег, где белый ковер когда-то лежал, и стали просить:
—Бывшее отцом нашим белое море, бывшая матерью нашей проточная река, единственная мать наша, Кажагай, слепа, света белого не видит, помогите вернуть ей глаза!...
Синяя проточная река отвечает:
— Завтра до восхода солнца вниз по течению что-либо пошлю. Оно быстрее воды потечет, если поймаете — быть вашей матери с глазами!
Назавтра утром дала Кажагай сыновьям ведерко с двойным дном. Пришли юноши к реке и видят: мчится по волнам золотая шапка пены. Вскочили они в реку, опустили в воду ведерко с двойным дном и проглотило оно золотую пену. Не прошло и двух дней, а Кажагай увидела своих красавцев-сыновей. Вместо аила юноши золотой дворец построили, вместо изгороди из камыша серебряную ограду поставили.
Через десять лет, через десять месяцев, проведенных на охоте, возвратился Токшы домой. Встречают его два молодца с глазами, как море, синими, с волосами, как ночь, черными и густыми. Сняли они отца с седла, занесли в золотой дворец, а сами вышли за порог и слушают.
— Когда я уезжал, аил был из древесной коры, изгородь была из камыша, у тебя вместо глаз ямы чернели... А теперь что я вижу?
— Моих детей, — ответила Токшы жена, — в воду сестры бросили, заме-
нив щенком и котенком, глаза мои сестры выкопали. Белое море и дочь его — синяя река — все вернули, нам.
Узнавши это, свояки привели в аил Токшы своих жен.
— Решайте, сыновья, что делать с этими ведьмами за то, что они обитали Кажагай, — сказали охотники.
— Старших людей дела дети не разбирают, — ответили братья.
Кажагай подошла к сестрам.
— Двух детей моих в реку бросили, вместо них запеленали кошку и собаку, мне глаза выкопали. Кто это сделал? Вы это сделали! Кому сделали? Мне, младшей сестре вашей! Если забыли, как лучшие ягоды вам собирала, как Дракону не позволила сожрать ваше паршивое мясо — уходите из аила, из урочища. Мучить вас не буду, грязные вы...
Со слезами, с воем ушли сестры-завистницы в горы, в леса.
Сказка записана Т. Бардиным, на ойротском языке обработана Н. Куранаковым и В. Каланаковым.
Перевод Ал. Сотникова.
Перевёл в текстовой формат Е.Гаврилов, 6 ноября 2015 года.