Вербицкий Василий Иванович
- Информация о материале
Жизнь покойного алтайского миссионера, протоиерея Василия Ивановича Вербицкого служит высоко-поучительным примером того, что может сделать в глухом, заброшенном углу человек, ищущий деятельности и желающий принести посильную пользу, как окружающим его, так и науке.
Родился Василий Иванович Вербицкий в 1827 году. Сын дьячка Нижегородской епархии, по окончании курса наук в Нижегородской семинарии, он занял сначала место учителя, но вскоре же оставил его, поехал в Сибирь и здесь, 12-го января 1853 года определенный на службу в Алтайскую духовную миссию и 17-го июля 1854 г. рукоположенный в Томске во священника, всю свою жизнь (около 37 лет) посвятил миссионерской деятельности на Алтае, неутомимо трудясь в то же время по изучению местного инородческого населения.
Прослужить 37 лет в Алтайской миссии, в особенности в первые годы нищенского материального её существования, когда она не имела никаких средств, когда она питалась, большею частью, теми крохами, которые собирались по домам москвичей целый век свой хлопотавшим о миссии, незабвенным протоиереем Николаем Лавровым, когда Алтай представлял во всех отношениях несравненно больше трудностей и для миссионерского на нем делания и для жизни делателей,—поступить на Алтай в такую пору и затем прослужить на нем 37 лет, мы едва ли ошибемся, если назовем такое служение подвигом.
О трудностях миссионерской жизни сам покойный протоиерей писал однажды следующее: «Делать одно дело, делать его не год, не два, а целых три десятка лет — требует от человека постоянства и особенной любви к избранному делу. При благоприятных условиях всякое дело становится легким и даже приятным.
Не таково дело миссионерское: это—война без перемирия. Как в военное время солдатам нет возможности пользоваться разными удобствами, так и миссионеру об удобствах помышлять не приходится. Едет он и весною и осенью, и летом и зимою, и в вёдро и в ненастье, не в каком-либо крытом экипаже, а на седле, будучи подвержен всем переложениям воздушным. При ясной погоде, летом, езда безопасна. А во время дождей? Намокнет путник до костей, а тут надо карабкаться на перевал, где от страшных ударов грома на глазах валятся разбитые деревья и конь от страха падает на колена; затем надо спускаться вниз, по страшной крутизне. Подниматься в гору не так страшно, — не упадешь; спускаться же, тут-то и жди неприятности. При малейшем неверном шаге лошади путник обыкновенно падает. Хорошо, если только выпачкается в грязи, а часто бывает и хуже. Можно изувечиться, или, в лучшем случай, ушибиться, что нередко случается».
«Весною и осенью весь мокрый, дрожащий от холода миссионер жаждет, где бы отогреться и обсушиться. В этом положении расстояние делается, т. е. представляется, необыкновенно большим.
Наконец жилье человеческое — юрта. Лучше нет и негде искать помещения. Надо обсушиться. Приходится снять с себя все мокрое и сушить на огне. Благо тому, у кого есть запасная одежда. Большею же частью бывает так: пока одежда сушится, путник облекается в хозяйские одежды. Тут известные насекомые с жадностью бросаются на гостя».
«Во время поездок, и обед, и ужин, утренний и вечерний чай составляет одно кушанье: кирпичный чай с сухарями и — сухари с чаем».
«Ночлег: обсушившись и согревшись горячим чаем, насидевшись до изнеможения в беседе с хозяевами, миссионер кладет свое седло в головы, стелет потник из-под седла и одевается высушенными одеялами. Утомление берет свое: путник засыпает. Он не чувствует, как кусают его разные насекомые, не слышит отвратительной вони от развешенных конских кож, не замечает соседства собак, телят и ягнят, не слышит, как стучит над головою дождь, завывает ветер или стонет страшный буран».
«Так ночуют миссионеры, пока они еще молоды, крепки. Старики же, с надломленным, изношенным здоровьем, сверх вышесказанных неудобств, чувствуют в ненастную погоду еще более неприятностей: и голова болит, и кости ноют, и холод, и насекомые спать не дают. И длинна, длинна бывает осенняя ночь!»
«Ходит миссионер из юрты в юрту, или собирает алтайцев куда-либо в одно место, чтобы предложить им слово спасения. Если слушают со вниманием, миссионер доволен. Большею же частью слушают плохо, рассеянно, или прерывают речь проповедника разными не подходящими рассказами, вопросами или шумом. Вот и скорбь на душе».
Плохой отдых ждет миссионера и дома: «Приезжает миссионер домой и не смеет рассчитывать на отдых: и с делом и с бездельем, постоянно приходят к нему инородцы. Один зовет исповедовать больного, другой просить лекарства, третий жалуется, что у него увезли остожье. Приходят муж с женою, оба плачут, друг на друга жалуются. Приходит старик, весь в синявицах, с жалобою, что некрещеные родственники, желая выжить его из своего улуса, пригнали на его пашню 300 лошадей, весь хлеб вытоптали, а его самого избили до полусмерти и обещались убить, если он не уедет от них.
Является татарин, просить пособить его брату, в пьяном виде упавшему в кипящий котёл и получившему большие обжоги. Тот просит хлеба, другой—корову, третий— денег на семена. Тут приносят детей для крещения, просят о повенчании, спрашивают, можно ли такому-то жениться на такой-то.
А тут приходиться ехать, иногда верст за 50, для напутствования больных. А тут, смотришь, за время поездок на столе лежать бумаги, на которые нужно отвечать немедленно. Надо писать исповедные росписи, метрики, вести разные журналы. Надо о школах позаботиться.
Если есть желающие креститься, нужно их приготовить к крещению, позаботиться и о белье для крещающихся, а затем и о водворении их после крещения. Тут слышишь, что изъявившие желание креститься колеблются, — надо их поддержать; там— крещенные в жизни своей начинают являть недобрые стороны,— нужно их вразумить».
Несмотря на такую тяжелую жизнь, неразрывно связанную с миссионерскою деятельностью, жизнь, полную труда и лишений, нравственных мук и физических испытаний, покойный миссионер горячо, беззаветно любил свой Алтай, всего себя отдав раз избранному делу, с любовью вел это дело, ни разу не отступал с того тернистого пути, по которому шел, и успел столько принести пользы и дорогому для него Алтаю и науки, что, умирая, со спокойной совестью мог сказать: «feci quod potui» [Я сделал (всё), что смог - лат.].
Свящ. Постников так характеризовал В.И. Вербицкого: «О. протоирей был прост, прямодушен и всех привлекал к себе своим обращением. Кузнецкие татары так любили, уважали и доверяли покойному, что все зайсанские печати всех черневых Кузнецких зайсанов хранились у о. протоирея до самого его выезда из Кузнецкого округа. Пользуясь таким расположением к себе народа, о. протоиерей больше всех миссионеров окрестил инородцев (более 2 тысяч).
По словам епископа Владимира, о. Вербицким, за все время его миссионерской деятельности, было обращено в христианство 2117 язычников.
К подчиненным о. протоиерей был не начальником, а старшим братом, а к меньшей братии—самым нежным отцом. Его, как начальника, не боялись, а любили и из любви к нему не дозволяли себе предосудительных поступков, чтобы не огорчить любимого старца.
У покойного не было секретов; душа его была для всех открыта.
Братий по духу о. Василий любил более, чем братий по плоти. Это знают все служащие в миссии.
Все свои сбережения покойный оставил, по духовному завещанию, исключительно миссионерам, миссионерским церквам, миссионерскому монастырю и приюту. На неоднократное предложение двух миссионеров, попеременно находившихся при больном в последние дни его жизни, уделить что-либо в пользу его родных, живущих в России, о. протоиерей отвечал: «У меня нет родных, роднее вас миссионеров».
Жизнь он вёл самую простую. Вина не пил более двух рюмок, чай пил по одному только стакану, столь имел простой. Постоянно занятый чтением или письмом, он о пище, кажется, менее всего, заботился. Я к нему заехал в июле месяце в Чемал. И что же?— протоиерей жил в палатке.
— Мы, брат, здесь кочуем, здоровьем запасаемся, чем богаты, тем и рады. Давай с радости чай пить.
Чай по-походному, с сухарями, ужин состоялся из одной просяной кашицы.
Человек больной должен бы усилить питание; но о. Василий об этом точно позабыл.
Я коснулся тех сторон характера о. Василия, которые были открыты для всех, имевших с ним сношение,— заканчивает о. Постников,— «но как будут хранить о нём память те, которые были почтены его дружбой! Они будут помнить, что дружба эта была постоянна и бескорыстна, что она выражалась не словами только, но и самим делом. Друзья его никогда не забудут его радушия, приветливости, беседы, полной одушевления, разнообразной, богатой меткими наблюдениями, анекдотами, остротами, юмором, беседы, показывающей в нём пленительную доброту сердца».
В.И. Вербицкий все время, свободное от прямых служебных, обязанностей (а его было так немного), посвящал этнографическим исследованиям, занятию то пчеловодством, ботаникой и метеорологическим наблюдениям.
В.И. Вербицкий, мало того, что первый ввел в Алтай (в Кузнецком округе) пчеловодство, но и поставил ведение его на вполне рациональную почву.
Как опытного и рационального пчеловода, В.И. Вербицкого знали не только все пчеловоды в Сибири, но и весьма многие в Европейской России, о чем свидетельствуют многочисленные письма пчеловодов, просивших у него указаний и советов. По справедливому замечанию доктора Л—ского, «Алтай потерял в нём светоч рационального пчеловодства, а печатный орган последнего — дельного и сведущего указателя».
Изучение флоры Алтая покойный протоиерей также посвятил много лет своей жизни, ведя постоянную переписку с известным ботаником Анненковым, в продолжении многих лет помогавшим В.И. Вербицкому в изучении ботаники. В.И. Вербицкий, в свою очередь, посылал ему все свои ботанические наблюдения и заметки, и большая часть их вошла в ботанический словарь Анненкова.
Но особенно плодотворны и ценны для науки были труды В.И. Вербицкого в области лингвистики и этнографии. С самого начала своего поступления в миссию, В.И. Вербицкий, прекрасно сознавая, что без знания языка местных инородцев немыслимы ни успешная среди них миссионерская деятельность, ни столь тесно связанная с нею для каждого миссионера деятельность в области этнографии, горячо принялся за изучение алтайского языка.
Результатом этого изучения явилась сначала его «Краткая грамматика алтайского языка», а потом, по накоплении достаточного материала, собиравшегося непрерывно в продолжение 30-ти слишком лет, он дарит этнографию капитальным лингвистическим трудом, обнимающим около 500 страниц, под заглавием: «Словарь алтайского и аладагского наречий тюркского языка».
Насколько ценен этот труд, свидетельствует, между прочим, следующий о нем отзыв преосвященного начальника миссий, известного знатока алтайского языка: «Алтайско-аладагский и русский словарь составляет ценный вклад в отечественную библиотеку тюркской литературы и — честь Алтайской миссии. Он есть плод многолетних трудов ветерана миссионерской службы, не безызвестного для местных печатных органов по многим этнографическим и другим статьям. После словаря г. Будагова, словарь протоиерея Вербицкого имеет право занять первое место по капитальности труда и добросовестности его исполнения».
Рядом с собиранием лексикологического материала у В.И. Вербицкого шло и всестороннее изучение быта алтайских инородцев. В многочисленных статьях В.И. Вербицкого, печатавшихся по разным изданиям (в «Вестнике Имп. Русск. Географ. Общества», «Православном Обозрении», «Душеполезном Чтении», «Томских Губ. Вед.», «Томск. Епарх. Вед.», «Памятных книжках Томской губ.», «Восточном Обозрении» и в приложении к нему— «Литератур. Сборнике») этнография впервые обогатилась ценными для неё сведениями о кочевниках Алтая.
О важности их для этнографии может судить каждый по сборнику «Алтайские инородцы», в который не вошли только «Краткая грамматика алтайского языка» и «Словарь алтайского и аладагского наречий тюркского языка», как вышедшие отдельными книгами.
За свое сотрудничество ученым Обществам В.И. Вербицкий был избран действительным Членом Императорского Русского Общества Акклиматизации животных и растений, членом — сотрудником Западно-Сибирского Отдела Имп. Рус. Геогр. Общества и действительным членом Томского статистического комитета. В последние годы своей жизни покойный состоял помощником начальника миссии Томской епархии.
Скончался протоирей В. И. Вербицкий 12(24) октября 1890 года, на 63-м году от рождения, в Улалинском стане Алтайской духовной миссии.
По объяснению доктора Л—ского, с которым покойный вел переписку о своей болезни, последняя явилась следствием многолетних, сопряженных с различными трудностями, опасностями и лишениями, поездок по Алтаю на верховой лошади. Объяснение это будет вполне понятно, если принять во внимание, что в течение 37-летней миссионерской своей службы В.И. Вербицкий изъездил 36,000 верст верхом и притом, большею частью, по такой сырой местности, какова Кузнецкая чернь.
Ал. Ивановский
Портрет В.И. Вербицкого художника М. С. Вольского, лично знавшего покойного миссионера. Портрет сделан Вольским с фотографического снимка, снятого с В.И. Вербицкого А. М. Головачевым в Чемале в 1890 г., т. е. в год его смерти.
Переведено в электронный формат и отредактировано в соответствии с современным языком 23 февраля 2013 года Евгением Гавриловым.
Ссылка на сайт обязательна!