Никифоров Н.Я. Алтай-Бучый.
- Информация о материале
Об авторе: Никифоров Николай Яковлевич
Записано от Чолтоша*).
*) Чолтош Куранаков, инородец кости Комдош житель селения Аската, в 10 верстах от Аноса, на левом берегу Катуни, старик 79 лет, ремеслом бондарь.
* * *
У богатыря Алтай-Бучыя была жена Темене-Коо,1) сестра Ермен-Чечен,2) белочубарый конь для езды по гостям, синечубарый конь железного цвета для езды на охоту, с крепкими как железо копытами, рыжий конь Тэмичи-ерен,3) две конусообразные тайги,4) одна поросшая травою чэмене5), другая белоглинистая6), две реки Умар и Тимар, два не различимых друг от друга черных беркута, две пары черных собак тайгыл, а эрдине его табунов была серая кобылица, у которой вымя было, как борбый7).
1) Темене хомутная иголка; Коо «красавица», «прямая статная женщина»
2) Ермен см. ниже; чечен «красноречивый ая», «мудрый ая».
3) Ерен—рыжий; Тэмичи собственное имя. У алтайцев демичи мелкий чин в сельской администрации.
4) Тайга—высокие горы в вершинах рек; так как они поднимаются выше верхней предельной линии лесов, то они безлесны; поэтому алтайское представление о тайге не соответствует тому, которое мы привыкли соединять со словом тайга, с представлением о густом лесе на равнине. Суру острая вершина горы, пик; острая вершина шапки. Трехрогая Белуха называется Уч-суру.
5) Чемене —ирис.
6) В тексе стоит черет, белая глина, которою красят стены.
7) Борбый большой кожаный сосуд для воды.
(Алтай-Бучый говорит):
- «Семь дней буду на охоте, буду ездить по хребту Алтая. Не отпускайте с цепей моих черных тайгылов, не отпускайте на волю моих двух черных беркутов!»
Исполняя приказания богатыря, его люди надевали колпаки на головы и на носы двух черных беркутов, двух черных тайгылов посадили на цепь. Белого сокола взял с собою.
— «Будет со мною день и ночь,—сказал он. Без меня не отлучайтесь из своих аулов и домов, будьте дома».
Опустила белого сокола. Летит белый сокол выше белых облаков, ниже белого света1).
(Видит), две серые утки плавают на реке Умар-Тимар. Два его крыла зазвенели2), луноподобные когти затрещали. Не дал уткам нырнуть, схватил их (белый сокол) и отнес их (к Ермен-Чечен), не поломав пера, не помяв мягкого пуха.
Сестра Ермен-Чечен под крыльями двух уток письмо написала:
— Жена осталась без мужа, скот остался без хозяина, народ остался без хана. Аранай, Шаранай, приезжайте!
В водоеме3) братьев Араная и Шараная плавают4) две утки.
Слуга говорит:
— Я ходил за водой, ловишь их, не даются; гонишь их, не летят, а под крыльями у двух плавающих уток есть письмо.
Аранай и Шаранай поймали уток, которые, ловишь не даются, гонишь, не летят; видят письмо на нижней стороне крыльев и говорят:
— Алтай-Бучый умер. Женщина осталась без мужа, скот остался без хозяина, и народ остался без хана.
Аранай и Шаранай, прочитав письмо, сказали:
— Едем и заберем.—
Два брата Аранай и Шаранай оседлали двух своих коней и совещаются:
— «Как бы ни было, а нужно спросить старых людей. Спросим двух отцов Алтана и Шалтана».
Приехали к отцам и, не слезая с лошадей, кричали и спрашивали. Алтан и Шалтан вышли навстречу.
— От сестры Алтай-Бучыя Ермен-Чечен и от его жены Темене-Коо пришло письмо, приехать и взять их.—
1) В тексте: «ак аяс»: аяс — вёдро, ясная погода.
2) В тексте «кыркырды» глагол, которым передается крик журавля. «Турна кыркырап ятъ», журавли кричат. По-монгольски «харкира Trusvirgo».
3) Суалгыж водоем, т. е. место, где берут воду.
4) «Jалбак», плоский камень; «jеалбандажып узуп jат, плашмя плавают, приплюснув тело к воде.
Их отцы Алтан и Шалтан сказали:
— Почему бы Алтай-Бучый должен был умереть? Вверху пребывающий Кудай создал его, а смерти его не предназначил; в муках умирать у него (такой) души нет, литься, краснея, у него (такой) крови нет.
Сестра Ермен-Чечен и жена Темене-Коо обе обманитесь. Вы теперь живы, но умрете, вы теперь здесь, но исчезнете. Вершина реки Умар-Тимар в ведении Алтай-Бучыя, низовья реки под нашим владычеством. Остановитесь Дети! Бросьте это!
— «Зубы, клыки ваши обкрошились, черные головы побелели, а что вы понимаете? Неужели не взять готовый скот, готовых жен и нижний юрт1) Алтын-Бучыя»?
Приехав, у золотой коновязи Алтын-Бучыя слезли (с коней); поспешно один за другим вошли (в аил), спросили «эзен менду»?2).
Ставили (перед ними) золотой стол о шестидесяти шести углах, (на стол) ставили пищу «алман-чикир». Два брата пищу алманчикир3) ели, крепкое вино (корон аракы) пили и спрашивают:
— Алтай-Бучыя едва ли не здравствует?—
— Ну, если вы боитесь, то мы сами найдем средство, сделаем вино со злым осадком, свалим Алтай-Бучыя, в этот миг вы приезжайте и убейте.—
Аранай и Шаранай сказали:
— «je» и уехали вниз в свой аил4).
Сестра Ермен-Чечен и жена Темене-Коо белый скот собирали, «чеген»5), делали, двоили «аракы» и приготовляли яд (корон).
1) Юрт Алтын-Бучыя назван нижним несоответственно с предыдущим указанием, что он владеет верховьями Умар-Тимара.
2) «Езень менду» алтайское приветствие, соответствующее монгольскому: «сайн менду».
3) «Чикир» сахар, в словаре, изданном в Казани «алайман чикир» сахар-леденец. Ср. монгольский «алима»— яблоко.
4) В этом случае указание на местоположение аила братьев отвечает первому показанию.
5) Выгнанную из молока «аракы» перегоняют еще раз; это по-русски называется двоить вино, которое в этом случае получается сильнее.
Спустя семь дней Алтай-Бучыя приехал, маралы и элики навьючены, дорогие шкуры приторочены, так что только хвост да грива видны у коня.
Алтай-Бучый слез с коня у золотой коновязи и вошел в аил. Жена ставила золотой стол, клала пищу алиман-чикир. Алтай-Бучый ест куски по выбору; голодный, стал чувствовать себя сытым, усталый, сделался бодрым; пьет «аракы» и «чеген», и приветствует словами: «эзен! якши».
Жена родила мальчика1); ребенок лежит в колыбели.
— Семь месяцев буду на охоте; единственному сыну привечу «тилик» и порок»2) (сказал Алтай-Бучый).
— Сейчас! сказав, «вот»! сказав, Алтай-Бучый седлает коня Темичи-ерена; «сейчас» сказав, «вот» сказав3), Алтай-Бучый отпускает с цепей двух собак Езора и Базара, отпускает двух парных беркутов.
Надевает на себя золотой чум4) о шестидесяти шести пуговицах, поверх надевает на себя черный5), как сажа, панцирь, о девяносто девяти пуговицах, навешивает на себя крестообразно6) белый меч из стали «алмас», опоясывается колчаном со стрелами, похожим на лес, оголенный пожаром, берет пику, похожую на посохшее дерево.
Вступил ногой в стремя, в трех местах перегнулся7), и вот8) взъехал на хребет Алтай, и устроил стан под кущей тополей9).
1) В тексте «керек бала» нужное дитя; девочек называют «не нужное дитя» керек joк бала.
2) Тилик (кир. джилик - полая кость с мозгом, порок «почка)».
3) Эти слова говорят, что не нужно медлить, нечего отлагать поездку.
4) Чум—короткая одежда, надеваемая под панцирь.
5) Словами «черный, как сажа, панцирь» переведены слова текста: коо куяк; коо «сажа» куяк - «панцирь».
6) Олый телий—в тексте.
7) Словами «уч экпели» текст хочет передать, что тело сидящего на коне богатыря представляет три зигзага, который образуется: 1, торсом наклоненным над передней лукой. 2, бедром, образующим угол с торсом и наконец голенью, направленной параллельно торсу.
8) В тексте только одно слово «бу», которое выражает стремительность движения; только сел на коня и вот уже на вершине горы, тут как тут.
9) Тополь—терек; чук терек - несколько тополей, растущих кучкой. В киргизской сказке Козу Курпеш спасается от врага на вершину чок Терека.
— Aй, яй, что я делаю! говорит сестра Ермен-Чечен. Отпускает на волю бывшего в колпаке серого сокола1) и говорит ему:
— Где находится Алтай-Бучый? посмотри и вернись
Серый сокол сказал: (je)! и поднялся к небу, к белому свету и в глубине неба2), обратился в Ак-Чолмона3). Видит (сокол), Алтай-Бучый стоит станом на хребте Алтая под группой тополей; двести маралов жарится на двух вертелах (эки тыш): сам Алтай-Бучый спит, седло подложив под голову, «кедим-токум» (чепрак и потник)4) подослав под себя.
Конь Темичи-ерен стоит на выстойке, два тайгыла Езер и Пазар спят друг за другом, два парных черных беркута сидят на вершинах тополей и дремлют.
Спавшие два тайгыла сразу вскочили, (как будто испуганные) они не просмотрели белого сокола, в основании неба5) сидящего в виде звезды Ак-Чолмона. Два уха коня Темичи-ерена навострились по направлению, и он не просмотрел белого сокола, сделавшегося Ак-Чолмоном в основании неба. Две собаки Езер и Пазар поскакали навстречу Ак-Чолмону. Два парных6) черных беркута, прижав свои крылья, загремев, понеслись к Чолмону, Где видели Ак-Чолмона, туда прилетели.
Два тайгыла и два беркута спрашивают:
— «Что случилось дома»?
Белый сокол говорит:
— Сестра Ермен-Чечен сказала: «Посмотри, где находится мой старший брат Алтай-Бучый и вернись». (Вы) не говорите Алтай-Бучыю, что его сестра посылала меня».
1) В тексте боро шонкор вместо ак шонкор, как во всех других случаях.
2) В тексте тен, ередиин тубинде - «на дне неба».
3) Ак-Чолмон—звезда Венера.
4) Кедим, монгольск. кычим, кожаный чепрак.
5) В тексте (тен ередин тозинде). (Тенгери) небо; (този) основание, у дерева комель.
6) В тексте (тюнь тюнь), как две капли воды.
Два черных тайгыла вернулись назад и полегли; два парных беркута вернулись назад и задремали. Ермен-Чечен спрашивает белого сокола:
— Что видел, белый мой сокол? —
Отвечает белый сокол:
— Устроив становище в тополях, насадив на два вертела двести маральих туш, подостлав потники и кычим, спит Алтай-Бучый. Вот что видел.
Настало время Алтай-Бучыю возвратиться домой. Алтай-Бучый теперь едет и говорит:
— Добыл я мясо и тилик; будет, чем кормить единственного сына.—
Едет домой. Два черных тайгыла и два черных беркута отправились вперед.
Аранай и Шаранай, два брата, на переправе через реку Умар-Тимар сидят, как два черных пня. Два парных черных беркута, пролетая мимо двух черных пней, два раза взглянули на них. Две черных собаки тайгылы, пробегая мимо двух черных пней, два раза взглянули на них. Две собаки тайгылы прибежав, улеглись у железного порога; два парных черных беркута прилетели, сели на (тунук) юрты и задремали. Конь Темичи-ерен остановился; передних ног не поднимает, задние не подтягивает.
— Или предвидишь смерть мою? Или предвидишь мне жизнь, конь мой Темичи-ерен?—говорит (Алтай-Бучый).
Конь Темичи-ерен отвечает:
— Когда достигнем до своего дома, не привязывай меня к золотой коновязи. Твоя сестра Ермен-Чечен и жена Темене-Коо, полагаю, наготовили аракы. Не пей аракы, довольствуйся пищей.
После этого Алтай-Бучай едет далее, переехал реку Умар-Тимар, слез у золотой коновязи. Сестра Ермен-Чечен вышла навстречу, чтобы принять конский повод. Алтай-Бучый не дал повода (сестре) и рыжего Темичи с копытами, как железо, отпустил на волю.
— Здравствуй, дитя мое!— сказал Алтай-Бучый сестре Ермен-Чечен.
Войдя в аил, поздоровался с женою словами: (Езен менду). Взял на руки своего единственного сына и ласкал его.
Темене-Коо поставила золотой стол о шестидесяти шести углах, наложила пищи (алиман-чикир) и сказала:
— Ешь! вот пища! ты проголодался. Пей, вот напиток: ты устал.
Вынула из-за золотой кровати1), из-под изголовья белый оловянный тажуур2), взяла золотой (чогочой)3). Из ста тажууров вина сделала один тажуур. Она говорила:
1) В тексте (алтын шире), золотой престол: по словам рассказчика в этом случае следует разуметь кровать.
2) Кожаная посуда с узким горлом, тоже что киргизский (турсук).
3) Чашка без вина (аяк); чашка с вином (чогочой).
— «(Я тобою) взятая, (ты) мой друг. (Я знала, что) ты (возвращаешься) голодный и усталый. Для тебя приготовила этот напиток», и держала перед ним золотой чогочой с аракой.
Алтай-Бучый даже не взглянул на нее и не вымолвил ни слова.
— Что делать? —(Говорит про себя Темене-Коо).
Сестра Ермен-Чечен, взяв золотой чогочой и держа его перед своим старшим братом Алтай-Бучыем, пела:
— На твердой земле трава растет, посохшее дерево пускает листья. Зачем противишься желанию своей жены Темене-Коо?
— О-о, неужели я не знаю, пить или нет, есть ли мне или не есть?
Ермен-Чечен передала чогочой женщине Темене-Коо. Жена Темене-Коо взяла золотой чогочой, взяла на грудь свою своего сына Эркэ-Мондура и говорит:
— Попробуй один чогочой ради единственного твоего сына!
Алтай-Бучый, взявший (чогочой) выпил.
— Нет ли еще напитка, этак же приготовленного?
Темене-Коо вынесла краснобурый тажуур, снова подала чогочой. Он стал пить; этот один чогочой подействовал, как двести тажууров аракы. После этого он стал пьянеть; тело и кости стали гореть.
Он пьет ядовитую аракы1) и стал краснобурым.
— Отпустите на волю моего коня Темичи-ерена, отпустите на волю двух черных тайгылов, дайте свободу двум моим черным парным беркутам!—говорит Алтай-Бучый.
Сестра Ермен-Чечен вышла из дома, на ноги коню Темичи-ерену надела железный треног, крепко накрепко примотала коня к золотой коновязи: привязала на цепь двух черных тайгылов, двух черных парных беркутов тоже привязала и вошла обратно.
— Отпустила ли коня Темичи-ерена? (спрашивает Алтай-Бучый).
— Отпустила,—говорит.
— Двух черных тайгылов отпустила ли? —
— Отпустила беркутов—говорит.
— Двух черных парных отпустила ли?—
— Отпустила,—говорит Ермен-Чечен.
— Нет ли еще давешнего напитка? Если есть, то подавайте. Если раз пил, то уж буду пить; если раз ел, то уж буду есть. Если есть еще, то не жалейте, не скупитесь!
Кто выпьет тот сразу будет гореть, такой яд как щелочь выпаренный из араки2), подавала жена Темене-Коо (своему мужу).
1) В тексте: (язу корон аракы) азу (клык)острое, как клык, вино.
2) Тут в переводе пропущены слова «корбос аразында», несмотря на окружающее. (?)
Выпитый яд (выходя) из рта, занимался огнем, из ноздрей сыпались добела раскаленные искры. Сестра Ермен-Чечен этот огонь затирала ногами. От этого огня занялись пожаром стены снаружи; занялась пожаром тайга с горелым лесом; по чистой долине с камышом огонь разлился рекою. Увидя этот огонь, Аранай и Шаранай сели на двух коней, прибыли к юрту Алтай-Бучыя.
Ермен-Чечен вышла навстречу.
— В каком состоянии Алтай-Бучый?—спросили.
— Теперь рубите ему шею!—сказала.
Аранай и Шаранай повскакали с лошадей, держа в руках плеть, насаженную зубами трехлетней нетели коровы, вошли в дом. Алтай-Бучый, как на огне раскаленный камень, едва живой, сидит.
Аранай и Шаранай, схватив его за косу, выволокли его из аила. Два брата Аранай и Шаранай стегали его плетями, насаженными зубами трехлетней нетели и по голове и по глазам.
Алтай-Бучый просил и умолял:
— Так-то я напился горького яду; внутренность моя и печень горят от горького яда. Возьмите мой скот, возьмите мой народ1) и оставьте мне только жизнь!—
1) В тексте: арка joн, «спина-народ».
Аранай и Шаранай промолчали и молча били плетями.
Алтай-Бучый кричал жене своей Темене-Коо:
— Спасите меня от этой (напасти)! Ермен-Чечен, сестра моя! Отними меня! Принеси мне мой белый меч, защиту моей жизни! Вот я этих зарублю!—
Жена Темене-Коо и сестра Ермен-Чечен принесли белый меч, но не дали его Алтай-Бучыю, а отдали двум Аранаю и Шаранаю.
Аранай и Шаранай, взявши белый меч, рассекли Алтай-Бучыя посредине (его тела). Текущая кровь, как река, белые кости, как тайга (т. е. как белок).
Дитя Ерке-Мондур вдруг исчез, не видали, вверх ли поднялся или вниз (ушел).
Жена Темене-Коо выбежала (из аила) и смотрит. (Вдали она заметила), дитя поднимается ползком на тайгу Сумер-Улан. Мать следом бежала и кликала:
— Хотя оставляешь меня, но пососи мои два сосца.—
Дитя повиновалось, ползком приползло назад. Мать села и дала дитяти два своих соска, и ножницами из черной стали перестригнула (ему) две ноги. Лишившись ног, дитя на двух руках уползло на тайгу Сумер-Улан.
Жена Темене-Коо отрезала у Алтай-Бучыя два больших пальца1) на руке и вьючит их на одну лошадь, ноги малого дитяти вьючит на другую.
Обросшее мхами жилище разрушили, заназмившееся место разворочали2). Белый скот погнали, народ выселяли. Двух парных черных беркута и двух парных черных тайгылов повели с собою. На коня, с крепкими, как железо, копытами Темичи-ерена садился Аранай, на охотничьего синечубарого железного цвета коня садился Шаранай и на гостиного белочубарого коня садилась Ермен-Чечен. Гоня белый скот и переселяя народ, они пустились в путь.
Серая кобылица с выменем, как мешок, голова белого скота, отделившись от скота, побежала вниз назад, в свой Алтай. Аранай, сидевший на Темичи-ерен, погнался (за нею) и когда гнался, вокруг тайги Сумер-Улан, Темичи-ерен запнулся, упал и сломил себе шею около спины. Конь Темичи-ерен умер.
— Это ли конь хорошего молодца? Спешите скорее! Где синечубарый конь железного цвета?—кричит Аранай. Шаранай, сев на синечубарого коня железного цвета, погнался (за серой кобылицей), но не успел (он) еще обогнуть железную гору (Темир-тайга), синечубарый конь железного цвета пристал и лег.
— Будь же ты отцовский страшный (сурекей) конь!3) (ругается Шаранай) и бьет коня по голове и по глазам. Он снял с синечубарого коня узду и потники.
1) В пальцах была заключена жизнь или душа Алтай-Бучыя, по объяснению рассказчика Чолтоша.
2) Ближе к тексту перевод будет такой: обросший мхом (jeзе) юрт развалили, юрт с наростом (коозо нарост от навоза и другого мусора) раскопали.
3) Упоминание отца служить бранью. Рассердившись на кого-нибудь, говорит: «аданнын сени ал» отец тебя возьми.
— Где белочубарый конь? (говорит Шаранай).
Садился опять на белочубарого коня, погнался опять за серой кобылицей: белочубарый конь устал и упал.
Садились братья на двух своих лошадей; подошли тут сестра Ермен-Чечен и жена Темене-Коо.
— Где конь Алтай-Бучыя с копытами, как железо, Темичи-ерен?—(спрашивают).
— Два парных чубарых коня пристали и остались, а Темичи-ерен сломал себе шею!—(им отвечают).
— Увы, увы!1)—сказали женщины.
Жена Темене-Коо говорит:
— Не ушедшие, мы теперь уйдем, не умершие еще пока умрем. Темичи-ерен вовсе не умер, а это он вас обманул. Снова бегите и посмотрите, если Темичи-ерена нет (на том месте), то нет нам жизни, а вам быть без головы.
Аранай и Шаранай поскакали назад, посмотрели — двух чубарых—нет.
Две женщины, хлопая по обеим коленам, из обоих глаз лили слезы (и причитали):
— Не быть, видно, нам вашими женами, не быть вам нашими мужьями. Умирать-то, как-то будем умирать? Хорошо, если убьет без мучения, нашей душе было бы легче.
После этого белый скот и народ погнали (далее).
В то время, как ехали таким образом, из-под черной горы (кара тайга) выскочил желтый медведь с золотой шерстью и поскакал (прочь).
— Спустите двух черных парных тайгылов! — вскричали братья.
Спустили. Преследуя желтого медведя с золотою шерстью, (собаки) перевалили через горку (кырлан)2). Следом за ними прибежали братья и видят: медведя-то с золотой шерстью нет, да и двух черных тайгылов-то нет.
Подивившись, Аранай и Шаранай поехали домой.
Из-под ног выбежал черный марал величиной с коня3). Пустили (за ним) двух парных черных беркутов.
1) В тексте «калак ла калак».
2) Самые высокие горы алтайцы называют тайгами (тайга), горы меньшей высоты зовутся (кырлан).
3) Черный марал величиной с коня» в тексте: (атыгыр кара сыгын). В монгольских сказках встречаются формы: Атгар-хара-мангыс (Оч. с. з. Монгол., 1V-454), Хотогор хара мангыс (ib. д,) (Атхыр-шар мангыс) (ib. 513), Атхыр-шар. мангыс (529), Хотгор хара мангыс (385); см. также стр. 713.
Сбивая и сгоняя1) черного марала величиной с лошадь, два черных парных беркута перевалили через черную гриву (кара кырлан).
Следом догнавши (братья посмотрели: ни черного марала величиной с лошадь нет ни двух черных беркутов).
Когда они ехали далее, из Белого Алтая2) выскочила красная лисица и побежала. Пустили белого сокола с колпаком3). Белый сокол бьет красную лисицу (когтями) и переваливает через гриву.
1) В тексте: «кабре тебре тэпкилеп», что вернее перевести: «скучивая и разъединяя», но это идет к стаду и не подходит к одинокому животному.
2) В подлиннике: из внутренности белого Алтая.
3) С колпаком, не значит, что сокол полетел в колпаке. Томоголу «околпаченный» носящий колпак—эпитет, которым охотничий сокол отличается от дикого, не прирученного сокола.
Следом прибежали, посмотрели: красной лисицы то нет, белого сокола-то нет.
Темичи-ерен гривой и хвостом сделал яду (jада); спустил (с неба) белый снег, глубиною до головы лошади. Аранай и Шаранай остановились и устроили стан, посредством двух больших пальцев Алтай-Бучыя и двух голеней Ерке-Мондура построили шалаш (тяпаш) и живут.
Две мыши, придя в их стан, стали грызть и питаться двумя большими пальцами Алтай-Бучыя, и двумя голенями Ерке-Мондура.
Ермен-Чечен стала за ними охотиться.
— Неужели это мыши? Как похожи на двух парных тайгылов Алтай-Бучыя? Это что такое?
— Зачем сюда придут? (говорят ей). Не узнала разве мышей?
Два серых воробья прилетали к шалашу и кормятся. Жена Темене-Коо говорит:
— (Они) похожи на двух черных парных беркутов! Какие же это воробьи?
(Ей говорят):
— Что тут удивительного. В ненастный день на стан прилетели воробьи покормиться.
Два серых воробья, став двумя черными беркутами, поднялись по направлению к дну (туб) неба. Гороподобные крылья закыркали, луноподобные когти затрещали.
Схватив две голени Ерке-Мондура, они улетали. Две серые мыши, став двумя черными тайгылами, закусив зубами два большие пальца Алтай-Бучыя, поскакали вниз в рощу1).
Слезы из глаз стали озером, вода из носа стала льдом.
— Поскорей нужно добраться до места,— говорят—Пока не умерли, нужно пожить. (Говорит два брата и женщина).
Два парных черных беркута, два парных черных тайгыла достигли до костей Алтай-Бучыя. Не было (у них) средство оживить Алтай-Бучыя, не было средства вылечить две ноги Ерке-Мондура.
Конь Темичи-ерен говорит:
— Нужно искать то место, где Алтай-Бучый зародился. Видно мне идти? — говорит конь.
— Два парных черных беркута, два парных тайгыла, кормите Ерке-Мондура! —
Наказывают белому соколу: — Не допускай к костям Алтай-Бучыя ни птиц, ни червей, смотри и карауль.—
Хребет Алтая — белая тайга, дух (ээзи) Белой тайги (ак тайка) Белая старуха (Ак-Эмеген); она-то и есть мать Алтай-Бучыя.
Конь Темичи-ерен пустился в дальнейший путь. Встречает большие реки (талай) и воды, глубину и мели не разбирает; встречает высокие и мелкие горы, высоту и низменность не разбирает. Бежит прямее летящей птицы, бежит быстрее пущенной стрелы.
Достиг до хребта Алтая, до Белой тайги. Окружая Белую тайгу, бежал рысью и ржал; три года кружил вокруг Белой тайги, в конце трех лет2) на цельном месте открылась дверь.
1) Прокинуто непонятное слово переводчику «тикен», которое стоить перед словами: «арал», роща.
2) В тексте: «бажына» в голове, в начале, но тут нужно разуметь в конце.
Вышла белоголовая в белой одежде Белая старуха (Ак-Эмеген), опираясь на золотой посох.
Спрашивает:
— Как железо, крепкие копыта, Темичи-ерен, зачем явился?
— Алтай-Бучый умер. Оживить его (у нас) способа нет. Нет ли этого способа (у тебя)?
Она говорит:
— У небесного царя (Тенере-каан), у солнечного царя (Кун-каан) (есть) Белый Бурхан (Ак-Бурхан); у него три дочери. Если кто найдет (это средство), так они найдут. Если дитя Белого Бурхана Ак-Таджи (ак тади) захочет пойти, то она оживит.
Конь Темичи-ерен сказал Белой старухе:
— Отправляйтесь, посмотрите, помогите!
— Придется ехать, говорила она. Дверей Белого Бурхана (я еще) не отворяла. Пойду, посмотрю, что будет?
Села на коня Темичи-ерен и отправилась.
Белая старуха Ак-Эмеген, дух белого Алтая, поднимается в верхнюю область (устуги орон). Две передние ноги у коня Темичи-ерена пляшут, две задние ноги идут иноходью. Едет (старуха) далее, черная пыль (следом несется). Алтын-Таджи, дитя Небесного царя (Тенере кааный балалы) сидит на синесером железного цвета (коне).
Алтын-Таджи спрашивает:
— Дух Белой тайги Ак-Эмеген, вы куда поехали?
— Еду в гости к Ак-Бурхану (белому бурхану).
Алтын-Таджи говорит:
— Внутри голубого Алтая посмотрим иноходь двух (коней)?
Потом они пустили (своих) иноходцев. Белая старуха туда, сюда потрясла коня Темичи-ерена; на месте, где она стояла, сделался вихорь. Туда, сюда посмотрела, Белая старуха едет уже на месячном расстоянии. На месте, до которого старуха доехала, она подождала Алтын-Таджи.
Дитя Алтын-Таджи смотрит и удивляется.
— Мне бы на таком коне ездить,— говорит.
После того поехали далее: (навстречу им) клубиться тонкая пыль.
Подъехала Кумуш-Тадлаг (Серебренная Таджи), дочь солнца-царя.
Спрашивает:
— Дух белого Алтая, Ак-Эмеген, куда вы едете?
— Еду в гости к Бурхану, отвечает (Ак-Эмеген).
— Иноходь немножко посмотрим?
Ак-Эмеген тряхнула рот коня Томичи туда,—сюда, на том месте где она стояла, лишь вихорь остался; туда сюда посмотрели, Эмеген едет на двухмесячном расстоянии.
— На таком бы коне чтобы нам ездить!
На месте, до которого доехала, Ак-Эмеген дождалась двух девиц.
Едут далее; среди белого Алтая опять пыль клубится. Подъехала дочь Ак-Бурхана Ак-Таджи.
— Дух белого Алтая—Ак-Эмеген, куда едете? - спрашивает.
— Иду в гости к Ак-Бурхану,—отвечает.
— Немножко пустим иноходью, посмотрим?
Ак-Эмеген рот коня подернула туда и сюда, на том месте остался лишь вихорь. Туда и сюда посмотрели, Ак-Эмеген едет на трех месячном расстоянии.
На конце трехмесячного расстояния Эмеген дождалась трех девиц.
Три девицы ехали и рассуждали:
— Что если б эта старуха дала своего коня на три дня поездить? Даст ли?
Приехали к дверям Ак-Бурхана и слезли у золотой коновязи с шестьюдесятью отрослями.
(Ак-Эмеген) вошла в золотосеребряный орго, пожав руку Ак-Бурхану, приветствовала его. Села на белый ковер в шестьдесят слоев.
— Дух белого Алтая Ак-Эмеген! мои двери еще не отворяла, — говорит Ак-Бурхан.
Ак-Эмеген говорит:
— В гости приехала.
— В гости это хорошо, моя милая. Поставили стол о шестидесяти углах, принесли пищу алиман-чикир. Вспоминая прошлое, завели беседу, вспоминая старину, завели разговоры. Дочь Ак-Бурхана Алтын-Таджи говорит (старухе Ак-Эмеген):
— Дайте мне своего коня. Немного поезжу, один раз, посмотрю иноходь.
— «А-а, конь устал»—сказала (Эмеген), «но что ж делать, поездите».
Три девицы одна за другой побежали. Алтын Таджи, дочь Тенере-хана говорит:
— «Я человек немного постарше, вперёд поеду, посмотрю».
Дочь Тенере-хана села и вдруг, делая «тап», побежала иноходью. Только хотели взглянуть, а она уже на трехмесячном расстоянии. Возвратилась назад иноходью. Говорит:
— «Раз севши, потом не хочется спуститься (с коня)».
Дочь Солнечного хана Кумуш-Таджи.—
— «Постойте, я сяду, посмотрю»!—сказала.
Делая «тап», поехала иноходью. Только раз очувствовались, как уже очутились на шестимесячном расстоянии.
— «Зачем же (говорит) такого хорошего коня Ак-Бурхан не создал нам»?
Дочь Ак-Бурхана Ак-Таджи говорит:
— «Я поезжу, посмотрю».
Ак-Таджи дочь Ак-Бурхана, села. Две передние ноги у коня Темичи-ерена пляшут, а две задние ноги идут непрерывной иноходью. Обоими глазами играет, головой до ребер мотает. Девица Ак-Таджи запела, как свирель (сыбыски).
Опомятавшись, оказалась на семимесячном расстоянии.
(Конь Темичи-ерен) удила из черной бронзы (кулер) заложил под корень семи клыков, а голову заложил между передних ног: вытянув тело1) бежит на вершину Алтая.
1) Чабаб - говорится о коне, который скачет, вытянувши тело в растяжку.
Девица потеряла чувства. Бежит (конь) быстрее пущенной стрелы, прямее птичьего полета; у костей Алтай-Бучыя остановился.
Девица Ак-Таджи пришла в сознание. К костям Алтай-Бучыя приехала.
Конь Темичи-ерен говорит:
— «Только ради души (Алтай-Бучыя) я привез тебя».
Дочь Ак-Бурхана Ак-Таджи брала золотой платок.
— «Я не знавала греха», говорит.
Через лежащая кости Алтай-Бучыя она туда и сюда перешагивала. Умерший Алтай-Бучый встал, потирая две ладони, говорит:
— «Аданын...1) ну и спал же я»!—
Ак-Таджи, дочь Ак-Бурхана подает руку Алтай-Бучыю и приветствует его.
Между тем дух белого Алтая, Ак-Эмеген, вдогонку за ними спустилась (с неба).
Она говорит:
— «Угасший огонь загорелся, умершее тело ожило. Ради тебя я много постаралась, ради тебя я сваталась у Ак-Бурхана. Но после этого умей сам (обойтись без моей помощи). Коли опять пойдешь на какую войну или наткнешься на неприятность,2) не называй моего имени (т. е. не зови более)».
После этого Алтай-Бучый лечит две голени своего сына Эрке-Мондура. Не пройдет полдневки, не переменится несколько поколений, прикладывает к ногам лекарство «томын».
Эрке-Мондур исцелился. Нет коня ездить ему.
Алтай-Бучый говорит:
— «Конем ездить тебе будет конь с крепкими, как железо копытами Темичи-ерен». —
Где конь Темичи-ерен стоял, то место есть, а самого коня не оказалось.
Через три (дня?) спустя в небесной пазухе (теперенин койнында3) заклубился черный туман. Раздался небесный гром, раздался звон железа, конь с крепкими, как железо, копытами Темичи-ерен прибежал к ребенку Эрке-Мондуру4) и остановился.
Убежав к богу Учь-Курбустану, конь переродился в (молодого) четырехлетнего коня. Как сажа, черный панцирь в тороках; черный арагай - лук во вьюке.
Надел (Эрке-Мондур) золотую курме5) с шестьюдесятью пуговицами, сверху надел черную, как сажа «чумь» с девяносто девятью пуговицами.
1) Аданын— бранное выражение.
2) Катту - собственно «твердый» «жестокий», жесткий, жестокое обстоятельство.
3) Небесная пазух— небосвод.
4) Можно перевести также: «к трем богам Курбустанам».
5) Курме—китайская короткая, опускающаяся немного ниже пояса, одежда с рукавами.
Белый меч из стали (алмас) привесил сзади и спереди, препоясал колчан; как посохшее белое дерево пику взял в руки. Ногою вступил в стремя, в три перегиба перегнув тело, уселся и поехал. Черный лук Арагай взвалил на спину. Стрелы (в колчане) кажутся на подобие Аба-тиша1). Если спереди смотреть, то (богатырь) кажется гладким утесом.
Золотой, серебряный свой Алтай оббежал кругом рысью; (Алтай) благополучно живет. Золотую, серебряную тайгу вокруг объехал рысью. Реку Умар-Тимар на ту сторону и на эту переехав, приехал.
Алтай-Бучый восстановил свой золотой орго и стал доить серую кобылицу с выменем, как борбый; держит чеген2) в архыт и3) высиживает аракы.
Алтай-Бучый говорит:
— «Сын мой, Эрке-Мондур! Пока я не приеду, живи здесь. Есть у меня долг отомстить обиду».
Надевает на синечубарого железного цвета (коня) серебряную узду, кладет (на его спину) потники величиною с поля и елани4), бронзовое арташ-седло кладет (на лошадь), тридцать подпруг подтягивает.
1) Аба-тиш, Аба-джиш или Аба-иш «отец чернь»—называется район на правом берегу Катуни, орошаемый реками Кондомой, Мрасой и Томью и покрытый глухим хвойным лесом. Местные туземцы различают следующие районы: Аба-Тиш, Ак Чолышпа, Ерен-Чуй и Аг-Алтай.
2) «Чеген»—сквашенное молоко, из которого сидят «аракы».
3) «Архыт»—большая кожаная посуда.
4) Большая степь (в роде Гоби) по алт. «чоль»; небольшая —кубэ; чистая поляна, прогалина— «jалан» (у сиб. крестьян—елань).
Надевает (на себя) золотой чумь с шестидесятые шестью пуговицами, поверх надевает черный, как сажа, панцирь с девяносто девятью пуговицами, навьючивает (на себя) черный, как арагай, лук, кладет белый меч из стали, крепкий как алмаз, садится на синечубарого железного цвета (коня). После этого поехал.
Через топучую реку переехал, радужные горы перевалил, к слиянию рек Умар и Тимара, которым владеют Аранай и Шаранай, на перерез подъехал и слез (с коня) у железной коновязи. Отворил створные железные двери, вошел—там сидит жена Темене-Коо.
— «Куда ушел твой хороший муж, найденный в нечистой земле»? (спрашивает Алтай-Бучый).
— «Сказал, на охоту пойду так ли, нет ли»? — (отвечает женщина).
Сидит (Алтай-Бучый) и видит, из-под девяти рядов постели виднеются подошвы сапог. Схватив за две ноги (Алтай-Бучый) вытащил, выволочил (Араная).
Дрожит Аранай, как таловый куст от (волнующейся) воды; самое сердце его перепугалось.
На месте, в которое уперся ногой1), стала яма; загнув (ему) голову вниз, подняв ноги вверх, втоптал (Араная) в землю.
Выбежав (из аила Араная), побежал в аил Шараная.
— «Где твой хороший муж, единственная моя сестра?»— спрашивает.
— «На охоту за зверями и птицами поехал»,— говорит (женщина).
Алтай-Бучый видит под девятью рядами постели виднеются подошвы сапог.
Вытащив (Шараная) наружу, головой вниз, ногами кверху, втоптал его в землю.
Схватил жену Темене-Коо, спрашивает:
— «На что хочешь садиться (верхом), на кинжал (кынырак) или на нерожавшую кобылицу?»—
— «Состарившему человеку нужно сделать «кааргыш»2) - ему годится кинжал» (отвечала женщина).
1) В подлиннике: «пнул».
2) Кааргыш—инструмент для прижигания шерсти на шкуре в том месте, где приходится делать шов.
(Алтай-Бучый) стал кинжалом срезать (с неё) тело, отмеривая кусками в большой палец, стал проливать её кровь, отмеривая ложкой.
Сестру Ермен-Чечен спросил:
— «Что (тебе) нужно, кинжал или нерожавшую кобылицу»?—
— «Нужна кобылица ездить», отвечала.
Он привязал четыре (её) конечности (сан) к хвостам четырёх кобылиц и дал разорвать (ее) на четыре части.
Обросший мхом юрт развалил, заназмившийся юрт раскопал. Белый скот погнал, поданный народ заставил кочевать. Пришел в аил Алтана и Шалтана. Два старика кланяются и говорят:
— «Вдвоем говорили (им он)—не послушались».—
(Алтай-Бучый) говорит: «Гоните свой белый скот и поезжайте. Умрете, кости ваши я похороню»: —
Белый скот (сам спешит) вперед на свою родину; уже полпути прошел, возвращается домой.
(Алтай-Бучый) поставил табуны на кормовые места, поставил свой народ на дровянистые места. Белый скот остановился на своем Алтае, народ1) привольно2) водворился.
Ерке-Мондур говорит:
— «Мать моя, Ак-Таджи. Нет ничего, чтобы ты не знали. Нет ничего, чего бы ты не видала. Нет ли девушки, которую я взял замуж? Где есть, не слыхала ли?»—
Ак-Таджи, открывши золотосеребряный ларец (кайрычаг), смотрит; ни днем, ни ночью не отрываясь, три дня смотрит на письмена в золотой книге, и говорит:—
— «На мужской стороне (половине)3) есть золотая тайга о восьмидесяти восьми углах. Перед дверью4) стоит серебряная тайга о семидесяти семи углах. В основании (тозь) неба и земли стоит юрт Алтын-каана. Уже семь лет прошло, как тебе следовало бы ехать и взять дочь Алтын-каана Алтын-Чачак».
1) В подлинники: арка joн, «спина народ».
2) В тексте: токунаб, располагаясь поудобнее.
3) Левая со входа половина алтайской юрты считается мужской, правая женской; соответственно этому и небесное пространство делится на две половины или стороны, на мужскую и женскую. Так как алтайцы ставят свои юрты дверями на восток, то мужскою половиной неба будет юг, а женскою—север.
4) Т. е. на востоке
Он услышал (эти слова), и ему все равно было, как коню, которому весною в ухо кукушка скуковала.
— «Спокойно да живет мой народ, да будет здоров мой белый скот. Ак-Таджи, моя мать, Алтай-Бучый, мой отец, дайте мне одинаковое благословение».—
Говоря (такие слова) и кланяясь, (Эрке-Мондур) просил (Алтай-Бучыя).
Надевал на коня Темичи-ерена серебряную узду, клал потники (великие), как степи—елани; бронзовое «арташ» —седло накладывал: тридцать подпруг подтягивал; золотую «курме» о шестидесяти шести пуговицах на себя надевал, черную, как сажа, чумь поверх надевал, черный, как арагай, лук накрест1) взвалил на плечи, крепкий, как «алмас», стальной белый меч на себя набросил2), колчан, как «курыскан», препоясал, как сухое дерево, бледную пику в руки взял, в стремя ногу вставил и, изогнувшись в три перегиба, поехал.
Реку с плывущим по ней снегом3) переехал, буранистую тайгу перевалил. Приближение лета узнает по плечам, наступление зимы узнает по вороту. Большие, большие горы встречает, пробегая рысью, высоту их и низость не замечая. Большие, большие реки переезжает, глубь и мели не разбирая.
Едет. Шум черного, как сажа, панциря подобен грому синего неба. Шум лука, черного, как арагай, как эхо раздается в Алтае и Хангае. Высокие, высокие горы россыпями рассыпаются, большие, большие реки плещутся, из яров выплескиваются4). От ударов задних копыт Темичи-ерена моря, озера бурлят от ударов передних копыт образуются мелкие горки (межелик); если задевает (копытом) скалы, огонь высекается.
Сказать о белом скоте (Алтын-каана), то он проник до основания Алтая; сказать о народе, то он окружил Алтай. Из когтистых никто не угрожал (ему), из живых существ никто (зла) не думал: в среду людей5) война не вторгалась, в пастбище гибель6) не спускалась.
1) В тексте «аркий теркий».
2) В тексте: Олый, телий. Олый—неправильно; телий—изменчиво.
3) В тексте шуурмакту-талай. Шуурмак— снег, который несется по реке осенью перед рекоставом.
4) В тексте: реки из яров, как из сум (каб) выливаются.
5) В тексте: в телегу (терге) война не вступала.
6) В тексте: чак «время», а также чума, падёж, мор.
Оказывается, этот был такой облагодетельствованный хан, оказывается, это был такой снабженный эрдине бий. Конь Алтын-каана Ак-Сары с золотою шерстью стоит на выстойке у золотой коновязи.
Эрке-Мондур приехал и спустился с коня. Видит коня Ак-Сары с золотою шерстью. Во время клыков был же конь!
Уже прожил полвека своего, надглазицы (кабага) затвердели; в прежние времена был конь молодцеватый, а теперь, как видно, состарился.
(Ерке-Мондур) своего коня Темичи-ерена, с копытами, как железо, подвел рядом, сравнивает и смотрит.
Сравнив, видит: (Темичи-ерен) на четверть выше ростом, на локоть спина длиннее.
Взял тажуур с вином, взвалил на плечи пищу на блюде, золотой шлем—шапку зажал под мышкой, отворил в створчатые золотые двери вошел и сел подле огня со стороны дверей1). Коленями — был зятем, языком—был сватом.
Держа в руке золотой чочогой, вышел перед Алтын-каана и преклонил одно колено (чогодо):
— «Буду твоим...
..., буду твоей дрессированной собакой2).
Если попадешь в беду3), буду твоей защитой4); если будешь всходить на высоту, буду твоей опорой»5).—
Алтын говорит:
— «Когда вверху (обитающий) Бог творил, тогда же (он) выкраивал ваши пуповины, вытягивал ваши ресницы. В течение семи лет он дал ей свободу играть6)—
1) Буквально «в ногах огня», от аякка.
2) Ближе к тексту: «буду науськанной собакой», тукургажый ит. Тукур «усь».
3) В тексте: «в твердое место», кату jерге.
4) В тексте: «крепостью», шибэ.
5) В тексте: «посохом», таяк.
6) Т. е. в течение семи лет она оставалась девицей, не выходила замуж.
Насидели вина наподобие реки, накрошили мяса наподобие горы. От порога питались собаки, от (улазы) пьют юноши.
Девятилетний пир (той) сделали, семь лет продолжалась игра. Тощий человек до того разжирел, что уши исчезли, а худая собака до того разжирела, что хвост стоял торчмя.
Девять лет пир продолжали, семь лет игры тянулись и окончили.
Но окончании пира от Алтын-каана, тестя отца, пришел посол и говорит:
— «Велел придти».
(Ерке-Мондур сел на коня Темичи-ерена).
— «Зачем меня требует Алтын-каан?»—думает.
Приехал к золотой коновязи, которую коню не окружить.
Шестьдесят богатырей взяли у него коня, семьдесят богатырей поддержали его под руки. Вошел в золотой орго, прошел в («тор») передний угол и сел на белый ковер в шестьдесят рядов. Золотой стол поставили, пищу— «алиман-чикир» положили.
— «По какой нужде потребовали, какая нужда явилась»? — говорит.
— «Когда отдавал единственную дочь, говорит (Алтын-каан), я желал видеть услуги зятя. Мой золотой - серебряный орго погнил. По ту сторону семи Алтаев есть зверь каракула; доставь два клыка каракулы, исправь мое жилище».
Пущенная стрела не воротится от Камня, посланный не вернется с дороги.
Ерке-Мондур вышел оттуда и сел на коня Темичи-ерена. Золотое мое бойзы1) пришло в орго.
1) Монг. пайузы—металлич. пластинка.
Жена Алтын-Чачак спрашивает:
— «Зачем требовал хан отец»?
— «Мой золотосеребряный орго сгнил»— говорит,— «Доставь, сказал, клыки каракулы и исправь мой орго».
— «Обещался съездить или отказался»?
Пущенная стрела не ворочается от камня, посланный не ворочается с дороги.
— «Хотя и состарился, по черносерую душу все еще не оставил»?
Жена Алтын-Чачак сказала:
— «Ушедших (туда) следы—то есть, а следов воротившихся нет. Не умерший пока, сам умрешь, не ушедший (из этого мира) сам уйдешь. Не ходи». — сказала.
— «Раз пообещал, нельзя нейти»!—сказал. — «Конь не золото, чтобы не умереть; молодец не вечен, чтобы не умереть. Кости коня разве выбирают Алтай, кости молодца разве выбирают землю? Хорошее предназначение будет, вернусь, худое предназначение будет, умру».
Надевает золотой чумь с шестьюдесятью шестью пуговицами, надевает черный, как сажа панцирь с девяносто девятью пуговицами. Черный лук арагай кладет крестообразно, колчан препоясал; стрелы кажутся лесом, оголенным пожаром. Белый меч из стали алмас кое—как1) набросил, как посохшее дерево бледнобелую пику взял в руки. Вступив ногами в стремя, согнувшись втрое, поехал.
— «Будь здорова, моя взятая! Если я умру, то увидимся на месте алтыги толбу. Если буду здоров, ворочусь домой».
У жены Алтын-Чачак слезы лились из глаз, как озеро, вода из ноздрей стала льдом.
После того Ерке-Мондур пустился в путь далее. Шум черного, как сажа панциря, был подобен небесному грому, шум от черного лука арагай, был подобен эху Алтай-Хангая.
В течение семи дней ни днем, ни ночью не прерываясь, ушам подданным был слышен шум черного, как сажа панциря, как звон колокольцев. Реки и воды, расплескиваясь, выходили из берегов; тайги и горы, трясясь, рассыпались черными корумами2).
1) Олый телий.
2) Россыпь.
Вот (он) проезжает уже семь Алтаев.
У основания неба и земли стоит Темир-тайга (железная гора). На хребет железной горы (он)едва достиг в течение семи дней.
(Он) осматривает вокруг поверхность Алтая, тщательно кругом осматривает поверхность земли. Ни одна живая душа не дает знать о себе, не видно никого из дышащих.
За семью тайгами на конце семи степей видна черная, как сажа гора (Коо кара тайка); щетинящихся дерев не видно, блестящих камней не видно. На конце черной, как сажа горы, виднеются два круглые черные озера, а между двумя черными озерами спускается маленькая черкая горочка. На конце черной, как сажа, горки играет черный туман.
Конь Темичи-ерен спрашивает:
— «Что увидел, когда смотрел»? —
— «Ничуть ничего глазам моим не было видно. Как сажа, черная гора виднеется, да виднеются два круглых черных озера. Необыкновенная гора, необыкновенные озера; Это что будет»?—
— «Необыкновенная гора, говоришь, это и есть тот зверь, на которого ты поехал. Два круглых озера говоришь; это его два глаза. Говоришь, черная горка—это будет его нос; если черный туман повертывается (перед горкой), это его дыхание».
Безбоязненный он сам (т. е. Ерке-Мондур) перепугался: само сердце замерло. Как тал, от прибоя воды, он трясется.
— «Знал бы это, сюда бы не поехал».
Каракула с месячного расстояния учуял запах, встал на ноги, зарычал, слышно было в верхних областях (устуги ороп). Три Курбустана услышали (его рычание). Улегшись, зарычал, в нижних областях стало слышно. Народы шестидесяти царей всё слышали.
Дух Алтая поверх земли говорит:
— «Отчего он рычал? Кто родился на этом Алтае, который бы мог его напугать»?—
Гадатели гадали, книжники рассматривали книги.
— «Единственный сын Алтай-Бучыя один только Ерке-Мондур может. Кроме него туда некому идти».
Клыки и пасть (мурду), открыв, Каракула идет на встречу, на одном клыке насажены присохшие кости семидесяти богатырей: на другом клыке насажены присохшие кости шестидесяти коней.
Конь Темичи-ерен сказал:
— «Скорее слазь! Спасая жизнь, убегаю».
Не было другого выхода, (Ерке-Мондур)слез. Коня Темичи-ерена отпустил.
(Темичи-ерен) прилип к основанию неба под видом белого Чолмона.
(Ерке-Мондур) одной рукой оторвал от земли горку и держал в руке, другой рукой держал черный камень, величиной с юрту и дожидался.
Каракула подбежал к Ерке-Мондуру подле Железной тайги.
— «Закройся, пасть»! сказал (Ерке-Мондур) и бросил внутрь пасти черный камень, величиною с юрту, а маленькой горкой ударил по обоим глазам и ослепил (Каракулу).
Каракула сделал три круга.
(Ерке-Мондур) с хребта Темир-Тайги насел на спину Каракулы и схватил за оба уха.
Каракула, оборачиваясь, хочет схватить (Ерке-Мондура), но падает ничком; хочет схватить, сбочась, (голова) заворачивается. Задевают за тайги, остаются только их основания; задевают реки и воду, по дну их ходят. Живущие на земле ближайшие ханы кочуют подальше.
Кроткий Ерке-Мондур начинает сердиться, не гневливый—начинает гневаться.
— «Хотя ты и почитаемый зверь», говорит, «но когда пошло на ссору, я ценю тебя менее двухлетнего теленка».
Одной рукой схватился за хвост1), а другой рукой—за оба уха2). В три отдыха поднял Каракулу вверх и (к основанию Темир-Тайги посредине железной степи плашмя придавил его).
Рев Каракулы один раз было слышно на верху, другой раз было слышно в нижних областях.
— «Не губи мою красную душу»! говорит (Каракула). «Загубив меня, чем ты от меня поживишься? Какого пути3), какое твое имя? ты, пришедши, меня держишь».
1) В тексте: табылай туты. Шабы—подпруга; схватить за хвост «шабылай» значит схватить, пропустить руку под живот коня и между его ног.
2) В тексте: схватил кабра; кабра —пара ушей.
3) Т. е. какой твой путь?
— «Я буду Ерке-Мондур на коне Темичи-ерен! Пущенная стрела от камня не ворочается, посланный посол с дороги не возвращается. Я пришел по просьбе тестя Алтын-каана; не по своей душе я пришел вредить. Алтын-каан сказал мне: «выдернув у Каракулы клыки, принеси мне и исправь мои золотосеребряный орго».—
Каракула говорит:
— «Нет нужды меня убивать! я от земли зародившийся единственный человек1). Будем двое клятвенными друзьями: на то место, где твоя смерть, непременно я должен придти; где я умру, ты должен придти. Возьми то, зачем пришел; четыре клыка возьми ты, а четыре останутся при мне».—
Конец пики нюхали, лезвиё меча лизали.
(Ерке-Мондур) выдернул четыре клыка, навьючил их на коня Темичи-ерен. Когда, бывало, навьючит на Темичи-ерена двести маралов, спина его не гнулась, а когда завьючил четыре клыка, спина Темичи-ерена погнулась.
День и ночь скакал Ерке-Мондур, думая поскорее достичь до злато-серебряного Алтая.
Приехал к юрте Алтын-каана, спустился с коня у золотой коновязи. Раскалывая четыре клыка, подновлял и устраивал золотосеребряный орго.
Построил оргоо, который не сгниет за целый человеческий век и не придется более мучиться.
— «Отец и мать мои состарились (говорит Ерке-Мондур). Кто имеет землю, должен ехать в свою землю, кто имеет юрт, должен ехать в свой юрт».
Алтын-каан говорит:
— «Огонь моих глаз, кровь моего сердца2), Алтын-Чачак, единственная моя дочь (?), возьми половину моего скота, возьми половину моего народа».
— «Скот и хлеб на что мне»?—говорит Алтын-Чачак.
— «Лежащий под подушкой бледно-белый тулун3), если отдашь, взяла бы. Нужен будет, когда насыпать талкан4).
1) Т. е. Каракула только один родился не от матери, а от земли.
2) В подлиннике не джурек, а когысь, область сердца, а также разум.
3) Замшевый (тулун) мешок, сделанный из шкуры, снятый рукавом, без продольного разреза по туше зверя.
4) Жареная, ячменная мука.
Алтын-каан старик и жена его старуха, отвернувшись плакали, повернувшись смеялись.
Подали бледно-белый тулун, «езень-менду»! - сказали.
Ёрке-Мондур заседлал для Алтын-Чачак белого соловка с золотою шерстью. Благополучно и в здоровье отправились в путь. Белый скот ржал, ничего живого не осталось (при Алтын-каане) все (животные) пошли вслед за (Ерке-Мондуром). Народ (Арка jон), бормоча (ушел); ни одного не осталось; все вереницей пошли.
В золотом орго старик и старуха остались только вдвоем.
Жена Алтын-каана выбежала из аила и жалобно кричала:
— «Если признаешь нас за отца и мать, хоть раз обернись лицом»!
Алтын-Чачак повернулась лицом назад; половина белого скота, половина народа отстали.
Бежали вскачь, не зная ни дня, ни ночи.
Ерке-Мондур раз встряхнулся, сделался белопестрой рысью и поскакал; во второй раз встрепенулся, сделался черным аттыгыр маралом и поскакал; в третий раз встряхнулся, сделался чернопегим беркутом и полетел выше белых облаков.
Жена раз встряхнулась, сделалась золотым платком и обвила шею и плечи (Ерке-Мондура); во второй раз встряхнулась, сделалась красной лисицей и побежала трухней (мелкой рысцой); в третий раз встряхнулась, сделалась золотой кукушкой и над головой коня по обе стороны кукует.
Уже видны им реки Умар и Тимар. Приехали в свою землю, к своему народу: скот стоит благополучно, народ здоров.
Алтай-Бучый построил золотосеребряный орго. Наподобие реки собрал вина, наподобие горы накрошил мяса.
Говорит (Алтай-Бучый):
— «Пусть будет пир на девять лет, на семь лет пусть будут игры».
Худой человек ругается лежа, худая собака лает лежа, не могут встать, разжиревши.
Девять лет был пир, семь лет продолжались игры. На пастбище не было бедствия, к порогу (торге) не подходила война. Сам не злодействовал, не ходил на войну и к нему, злодействуя, не приходила война. Спокойно и мирно жил.
Примечания Г.Н. Потанина
Эта сказка была в первые записана Н. М. Ядринцевым у черневых татар, Кузнецкого уезда и напечатана в моих Очерках С. 3. Монг., IV, 369.
Затем записаны два алтайских варианта, один мною в долине Урсула (этот вариант вместе с другими сказками отправлен в Географическое Общество в Петербурге и еще не напечатан), другой записан г. Никифоровым в долине Катуни и помещен в этом собрании.
Вариант той же сказки есть и у телеутов; он записан г. Токмашевым в Бочатском районе. Главное лицо в телеутской сказке называется Алтай-Куучуны вместо Алтай-Бучыя. Вариант этот еще не напечатан.
Сюжет сказки «Алтай-Бучый» — неверная сестра (или жена) поит зельем брата (или мужа)—тот же самый, что у монгольской сказки о Ховучу. (Оч. С. 3. Монг., II, 175) и у сойотской о Ханчавае. (Оч. С. 3. Монг., IV, 583).
В монгольской сказке сестра богатыря Ховугу сговаривается с богатырем Хадыном-Дзюге погубить брата; с этой целью она притворяется больной и посылает брата достать сначала сердце змеи Абрыг-могай, потом сердце чудовища Хара-мангыса; по дороге туда Ховугу проезжает мимо белой юрты, в которой живут три девицы1); они отговаривают его от опасной поездки.
1) Рассказчик дал девицам имена: Цаган-Дара, Ногон-Дара и Нар-Ханджит; первые два буддийские богини; это свидетельствует о том, что девицы эти небесные.
Ховугу, вопреки ожиданиям сестры, возвращается из поездки целым.
Тогда сестра спаивает его вином и Хадын-Дзюге нападает на пьяного; чтобы доставить Хадыну верх в борьбе, сестра подсыпает под ноги брата шарики верблюжьего помета, а под ноги его противника муки.
Ховугу убит; его конь Солонго (солонго по монг. «радуга») привозит на своей спине зараз трех девиц, живущих в белой юрте при дороге, и они оживляют убитого богатыря.
В сойотской сказке Канга-карат, конь Хангавая, после того, как его хозяин был зашит в мешок и брошен в море, убегает к сестре Хангавая Чечин-кыз, выданной замуж за одного из трех братьев; сестра и три брата едут (вероятно, все вместе на одном коне) спасать Хангавая; они вылавливают кости богатыря со дна моря, складывают их на берегу и Хангавай воскресает от ржания коня Канга-карата.
Сходный сюжет записан у бурят А. Д. Рудневым (Хорибурятский говор. Сиб. 1913—1914, вып. 3. Сказка «Лодой-мерген», стр. 01). Жена изменяет своему мужу Лодой-мергену; её любовник убивает Лодой-Мергена; конь последнего Ухант-улан привозит дочь Тэнгри-хана (небесного царя) и та оживляет Лодой-Мергена.
Кроме сказки о сестре изменнице, девицы, одаренные способностью воскрешать, выступают в сюжете, в котором вероломной сестры нет; напротив сестра изображается любящей брата. Эта сказка записана у бурят г. Хангаловым. (Записки Вост.-Сиб. Отдела Геогр. О-ва по этн., т. I, в. 1, стр. 32—61), у якутов Худяковым. (Верхоянский Сборник в Зап. Вост.-Сиб. Отд. Геогр. О-ва, т. I, в. 3, стр. 110) и у алтайцев г. Радловым. (Proben, 1, 12—28).
У убитого богатыря есть хорошая сестра; чтобы возвратить брата к жизни, сестра одевается в его платье и едет свататься за трех девиц, одаренных воскресительной силой. В якутской сказке эти три необычайные девицы—дочь Солнца, дочь Месяца и дочь Плеяд; в алтайской дочь Солнца и дочь Месяца; третья, по-видимому, сказочником забыта; в бурятской—это три дочери Эсеге-Малана.
Эсеге-Малан в бурятском предании занимает то же положение, как Хормустен-хан у монголов. Следовательно, три девицы, которые могут воскрешать людей, были дочери Хормустен-хана. Это представление о трех дочерях Хормустен-хана не было чуждо и монгольскому преданию. В монгольской повести богатырь Гэсэр имеет трех сестер, живущих на небе. Когда Гэсэр попадал в опасное положение, сестры спускались на землю и выручали его.
В двух случаях мотив сходный; оба богатыря—Алтай-Бучый и Гэсэр получают помощь с неба; Алтай-Бучыю, как я думаю (см. в моей книге Сага о Соломоне, стр. 118) помогает звезда Чолмон, для чего она превращается в коня, и привозит девицу, одаренную властью воскрешать. Гэсэру помогает какая-то небесная комбинация, состоящая из трех членов или трех фигур.
В алтайской сказке «Алтай-Бучый» и в сойотской о Хангавае к телу убитого богатыря доставляется не три девицы, как в бурятской, а одна, но число три все-таки есть в обоих случаях; в алтайской сказке три сестры; одна из них привозится к трупу богатыря; в сойотской три брата, которые вместе с женщиной едут выручать богатыря, брошенного в море.
В северном Тибете, в монастыре Гумбум, от монголки от озера Хухунор я записал сказку, очень похожую на вышеприведенную о Ховугу (Тан. Тиб. окр. Китая, II, стр. 157). На месте Ховугу стоит богатырь Дончжи-Молум Ердени; на месте Хадын-Дзюге—богатырь Уту-Шара-Боко: изменяют две женщины: жена и сестра; жена притворяется больной.
Дончжи-Молум едет добывать сердце небесного сивого быка (Куку-Буха); живущие на дороге две девицы Ногон-Дарехе и Цаган-Дарехе подменяют сердце быка овечьим.
Уту-Шара-боко убивает богатыря Дончжи-Молум. Два коня (один из них солнце—беломолочная лошадь) бегут к девицам, виденным на дороге и привозят их к убитому. Девицы машут рукавами и богатырь воскресает.
Дончжи-Молум убивает богатыря Уту-Шара-Боко и казнит женщин.
Озеро-Хухунор, на берегах которого родилась монголки, рассказавшие эту сказку, находится на расстоянии 2000 верст от стойбищ Хотогойто, откуда был рассказчик, сообщивший сказку о Ховугу. Несмотря на это расстояние, в обоих вариантах сохранилось указание, что девицы эти были Ногонь-Дара и Цагань-Дара.
Сказка о матери и жене изменнице есть и у русских. (Афанасьев. Н. Р. С. Москва, 1897 г., II т. «Звериное молоко» варианты a, b, с, d: «Притворная болезнь»—а, b). Вероломная женщина, как и в монгольской сказке притворяется больной и с той же целью; но богатырь только в некоторых убит, в других же ему только готовится смерть; девица—спасительница находится только в двух вариантах («Звериное молоко» вариант в, «Притворная болезнь» вариант а).
Ближе к восточному образцу, вариант в сказке «Притворная болезнь»; богатырь Иван Царевич, сын матери изменницы, по дороге за целебным средством встречает девицу.
Когда он был убит, две собаки, данные ему невестой, относят его кости к ней и она оживляет богатыря живой и мертвой водой (стр. 16 II). В русских сказках этим девицам — спасительницам не приписывается сверхъестественной природы; этим они отличаются от восточных ордынских, тогда как в монгольских сказках это или дочери небесного царя или богини Цаган-Дара и Ногон-Дара.
Статуи и иконы последних двух богинь распространены по всему северному буддийскому миру; их по всюду можно встретить и в Монголии и в Тибете, и в Китае. Таких следов древнего культа в русских сказках о женщине—изменнице не сохранилось.
В этом отношении сказки западных славян интереснее. В словацкой сказке убитого богатыря оживляет «Святая неделька», в хорватской «Велика-млада неделя», в черногорской «Вила».
Следовало бы поискать других случаев появления в сказках «Святой Недельки» и сравнить их с легендами о Цаган-Даре и Ногоне-Даре.
Тема о женщине—изменнице содержится в русской былине о «Иван Годиновиче»; соперником его в одних вариантах называется Афромей или Вахромей, а в другом варианте Кощей Трипетович или Кощей-бессмертный.
В моих Восточных мотивах сред. эпоса, в главе ХХVII (ст.660) указана литература, как об Иване Годиновиче, так и о тюрко-монгольских соперниках Ховугу (Ак-Кобок, Ак-Кибяк) и Хадыне (Кодоне, Кидене, Котяне). В русском Вахромее слышны звуки из монгольского Кормусту, а Кощей как будто отголосок монгольского Гэсэра, который также имеет изменницу жену и казнит ее сходным образом, разрубает её тело на мелкие куски и разбрасывает их по степи.
Монгольская повесть о Гэсэре, как сказано, дает Хормустен-хану трех дочерей.
У алтайцев мною записано два показания. (Оч. С. 3. Монг., IV, 69); по одному Ульгень, который у алтайских шаманов занимает место Курбистана, имеет двенадцать дочерей; по другому—семь.
На буддийской картине Гансарийн-Курдэ (мировой круговорот) под престолом Хормустен-хана изображается двенадцать его дочерей.
Но, по-видимому, прочнее с именем бога было связано число три; это число прибавлялось и к имени самого бога; сибирские турки к имени Курбистан прибавляли турецкое учь или уш, «три»; буряты и монголы—гучин-гурбы; гучин «тридцать, гурбы «три»1).
1) Усложнение в монгольском, я объясняю так. В монгольском встречаются международные сочетания в роде Гал-От-хан; так называется бог огня в монгольской молитве огню. Вероятно, к имени Хормустен-хан прежде прибавлялось двуязычное сочетание учь-гурбы, но потом монголы непонятное для них учь заменили понятным гучин.
В сонме звезд число три находится при имени созвездия Ориона. Состояний из трех звёзд его пояс, называется по-монгольски Гурбу-марал, «три маралухи», по-алтайски учь-мыйгак, то же самое; по-киргизски уш-аркар, «три каменных барана».
Это все имена зверей, как будто созвездию имена давал зверолов, а не мифолог.
У русских для Ориона в числе других имен название Коромысло.
При усвоении монгольских слов турками, монгольское х переходит в к, монгольское окончание прилагательных ту переходит в лу, поэтому монгольское хормусту в турецком перейдет в кормуслу, что близко к русскому имени Ориона, но это может быть очень счастливое, но все-таки случайное совпадение.
Тут мы натыкаемся на вопрос, что легче допустить, переход ли архаического варварского имени созвездия на предмет домашнего обихода, или, на оборот переход имени домашней вещи на созвездие?
Первые звуки имени тюрко-монгольского бога слышны в имени героя киргизского эпоса Козу-Курпеша.
Для эпических сопоставлений между Хормусту и Курпешем нет материалов; Курпеш, конечно, действующее лицо в сказании, но Хормусту в сказаниях лицо без действия; он только в центре событий, они около него совершаются, но он только наблюдает их, он зритель.
Историю Курпеша нельзя сравнивать с историей Хормусту, потому что о Хормусту, собственно о нем лично, никаких историй не рассказывается.
Хотя эти персонажи стоят на различных плоскостях и не подлежат сравнению, но некоторое взаимное отношение между ними все-таки можно усмотреть.
В киргизском Козу-Курпеше есть намеки на монгольскую повесть о Гэсэр-хане. (Танг. Тиб. окраина Китая, II, 119). Сходство не в общей схеме, а в одном отдельном эпизоде и в некоторых подробностях.
По некоторым вариантам во время отсутствия Куриеша Джиты-бай угоняет его скот и уводит в рабство его мать; Козу-Курпеш отнимает свой скот и реабилитирует мать.
В Гэсэриаде этому эпизоду отвечает рассказ о Чотоне. Козу-Курпеш принуждает свою мать выдать тайну, зажав её руку с горячим ячменем; тоже делает и Гэсэр.
Козу-Курпеш приходит к Сары-баю служить под видом пастуха, и спит в юрте его дочери; Гэсэр также приходит к царю под видом нищего и пристраивается у его дочери.
По-видимому, конец Гэсэриады, в котором находятся эти параллели, составляли прежде отдельную сказку, в роде сказки о Козу-Курпеше.
В монгольской повести Гэсэр назван сыном Хормустен-хана; в ордынских преданиях замечаются случаи, когда имя отца переходит на сына или наоборот. В монгольском эпосе сын назван Гэсэром, а форма Хормус отнесена к отцу, в турецком же эта форма изменена в Курпеш и присвоена сыну.
Имя коня Тэмичи едва ли следует сводить с алтайским Демичи—сельский чин в алтайских стойбищах; это вероятно архаическое слово, на что указывает форма Темучин, Тамачи, встречающаяся в монгольских преданиях. Темучин первоначальное имя Чингис-хана.
У Алтай-Бучыя две собаки: Езер и Базар.
Другие перечни мифических собак см. Потанин, Танг. Тиб. окраина Китая, II, 118. Очерки С. 3. Монг., IV, стр. 284, 399, 505, 514, 670; Radlow Proben, II, 394—396, 410). В одном случае стоит сочетание Харчин-Борчин; в книге «Сага о Соломоне» я привел ряд других подобных сочетаний (Арджи Борджи и др.). См. «Сага о Соломоне», стр. 77.
Вещий конь—Демичи-Ерен поднимается на небо, превращается в звезду Ак-Чолмон (Венеру), а потом снова спускается на землю и принимает конский вид. Сказочник принимает конскую природу этого персонажа исконною; конь одарен способностью временами принимать вид звезды.
Слагатель сказки, вероятно, понимал эти превращение иначе; звезда Ак-Чолмон была покровительница богатыря Алтай-Бучыя, и чтобы доставить ему разные блага, превращалась в рыжего коня.
Такое предположение вызывается сопоставлением этой сказки с буддийской легендой об Ойо—бодисатте. (См. Г. Потанин «Сага о Соломоне», стр. 117, 119. Томск 1912 г.).
В легенде Бог Бурхан-бакши принимает вид коня и привозит невесту для Ойо—бодисатты. В «Этнографическом Обозрении» (кн. IX, 1891 г. № 2, стр. 74, в статье Пилигрим) сделано сближение легенды об Ойо-бодисатте с индийским сказанием об Авалокитешваре, принимающим вид коня Балаха, чтобы спасти людей от смерти.
Конь, который приводит небесных сестер к Гэсэру, носит названия Билигиин-гер (гер— по-монгольски гнедой).
Сказка «Алтай-Бучый» пополняет легенды об Ойо-бодисатте и о Гэсэре и бросает на них свет.
У сестры Алтай-Бучыя не один как в других сказках, а два любовника, Аранай и Шapaнай; или может быть и один, который носит парное имя Аранай-Шаранай. (Саран—по-монгольски луна).
Имена любовника в других сказках не напоминают это парное сочетание, за исключением сойотской сказки о Хангавае, где любовник носит имя Ир-Сары.
В вотчине Алтай-Бучыя упоминается река Умар-Тимар. Имя Умар турками Томской губернии прилагается к реке Оби. Не будет ли это парное в роде другого парного Идыль-Джаик? Джаик по-алтайски—разлив, наводнение. Может быть умар-тимар значит «большая разлившаяся вода». (См. Г. Потанин «Сага о Соломоне», стр. 10).
В тюркских и монгольских сказках нередко упоминаются рядом гора Сумеру и Молочное море. В других местах настоящего собрание упоминается река, которая движется и не движется.
(См. по индексу выше).
В представлении о реке, которая движется и не движется и о комле железного тополя, не следует ли видеть «млечный путь и полярную звезду»? Последняя часто представляется у ордынцев железным колом.
В киргизских сказках нередко упоминается Темир-терек «железный тополь» или Бай-Терек «богатый тополь», стоящий уединенно на берегу. В некоторых народных преданиях «Полярная звезда» представляется коновязью, к ней привязана одна или две лошади. В монгольском предании — это золотая коновязь. (Танг. тиб. окраина Китая, т. II. стр. 330).
В одном предании золотую коновязь похитил вор (Танг. тиб. окр., т. I, стр. 123).
По-алтайски коновязь чакы: в одной киргизской сказке злое чудовище Джал-маус, соответствующее алтайскому семиголовому чудовищу Джельбегеню, бережет золотую бабку. Может быть, и здесь под Алтын-чака следует разуметь не бабку, а Алтын-чакы, золотую коновязь, т. е. полярную звезду, по-монгольски Алтын-хатысын?
Детскую воду, Бала-су, которая находится у Уч-Курбистана, ср. с водой якутских сказок Сюлюгай. (Танг. тиб. окр. Китая, т. II, стр. 386; Известия Вост.-Сиб. Отд. Геогр. О-ва, т. ХV,№5, стр. 43).
Богатырскому луку в этом собрании повсюду придается имя «арагай»; сходная форма была известна и монгольскому преданию.
В сказке Олётов на озере Хухунор богатырь Дончжи-молум имеет золотой колчан—аргуй. (Танг. тиб. окр., т. II, стр. 160).
У Алтай-Бучые, кроме земной матери есть еще другая на небе Ак-Эмеген, «белая старуха». В монгольской повести у Гэсэра также кроме земной матери есть на небе бабушка; в бурятской версии она называется Анзан—гормо отодо.
Сын Алтай-Бучыя Ерке-Мондур увозит свою молодую жену Алтын-Чачак из дома тестя. Женщина не берет себе ни одной головы из отцовского скота, а просить «тулуп» (замшевый мешок) и за ней уходит весь скот.
В сказке сибирских татар скот уходит за конем Цзал-куйруком (Radlow Proben. т. IV, стр. 443); в сойотской—за Колду-бурханом (Очер. С.-З. Монг.. т. IV, стр. 416).
Тот же мотив в башкирской сказке о Туляке (Вестн. Рус. Имп. Геогр. О-ва 1858 г., ч. XXIV в отделе «Смесь», стр. 313). Во всех этих случаях часть скота возвращается назад, когда женщина оглянулась.
На стр. 25 тесть, посылает Алтай-Бучыя привезти 4 клыка Кара-гулы.
В сойотской сказке Аролбай-хан посылает своего сына Хэрэк-Кирвеса привезти 8 клыков от чудовища Чекана (Оч. C.-З. Монг., вып. IV, стр. 614), чтобы подпереть ими железную крышу дворца.
Кара-гула или Кар-кула какое-то чудовище, которому приписываются звериные черты. В алтайском предании о звере Маны Кара-гула является в числе его семи сыновей, имена которых звериные (Оч. С.-З. Монг.. IV. стр. 177, вар. в).
В настоящем собрании на стр. 47 шестихвостый Кара-гула выставлен духом Алтая; в другом месте Кара-гула назван восьмихвостым стр. 38). Тут же он назван жеребцом, в другом месте—это кобыла. (См. ниже в примечании к сказке «Алтын-Мизе»).
В Словаре алт. яз., изд. в Казани, карагула— лев. (См. также Оч. С.-З. Монг., т. IV, стр. 185 и 186).
Источник:
Никифоров Н. Я. Аносский сборник. Собрание сказок алтайцев с примечаниями Г. Н. Потанина. Омск, 1915
Переведено в текстовой формат и отредактировано к современному русскому языку Е.Гавриловым, 17 октября 2015 года. Ссылка на сайт обязательна!