Кожевников С. Первые страницы алтайской литературы
- Информация о материале
Справка: Павел Кучияк
1
В горах Эликмонарского аймака, на Алтае, жил некогда замечательный старик — Шонкор Шунеков, что в дословном переводе означает Пламенный Сокол. Он был из сеока Тотош. Имя его, однако, было известно не только в своем роду. Старого Шонкора знали почти во всех долинах Горного Алтая. Пламенный Сокол был известен алтайскому народу, как искусный певец и рассказчик. В его аил съезжались люди из многих долин, и он пел им свои саги под звуки топшура. Сказки его тянулись долго, иногда две—три ночи. Бывали сказы, которые пел он по семь и больше ночей. И слушатели не расходились.
Старик Шонкор Шунеков, этот низкий и сгорбленный алтаец, с козлиной черной бородкой и узкими веселыми глазами, очаровывал слушателей своими смелыми и красивыми мечтами. Сквозь тонкую узорность его сказа перед слушателями выезжали на белых и игрених конях богатыри народа, которые «годовое расстояние в одно мгновение пробегают», «на месячном расстоянии топот жеребца слышат», «через желтые степи, которых орлы не перелетели, словно вихрь проносятся».
В числе наиболее ревностных слушателей Пламенного Сокола был его маленький внук. Старик любил его и называл ласкательно — Итлаш. На самом же деле имя внука было — Ит-Кулак, что означает Собачьи Уши.
Ит-Кулак родился в год кабана (алтайцы до недавнего времени не имели связного летоисчисления. Год получал название и зависимости от снова и снова повторяющегося двенадцатигодичного цикла: год змеи, коня, овцы, малой медведицы, курицы, собаки, кабана, мыши, коровы, льва, зайца и грома. Год имел двенадцать месяцев. Месяц делился на две части: новая и старая луна.), который считался в аилах плохим годом, для новорожденных. Мать боялась за жизнь сына — все ее дети умирали. И она дала мальчику безобразное имя, чтобы злой дух Эрлик с презрением отвернулся от ребенка.
Первый год своей жизни на земле Ит-Кулак провел завернутым в собачью шкуру. А потом многие годы носил клочок собачьей шерсти, продетый сквозь ухо.
Отец Ит-Кулака Чочуш Кучияк был шаманом и он хотел, чтобы сын его впоследствии стал тоже камом. Но отец умер, когда мальчику было 8 лет. Ит-Кулака отдали в духовное училище Алтайской духовной миссии. Чемальские монахи, окрестившие его, дали ему новое имя — Павел, и высчитали, что он родился в 1897 году.
Павла Кучияк хотели сделать туземным попом. А пока что его поместили в сарае, кормили объедками на кухне и заставляли каждый день, до начала занятий в училище и после них, рубить дрова и возить воду для попов и монахов, Однажды поп жестоко избил Павла за какой-то незначительный проступок. Павел сбежал из училища и стал дровосеком.
Тогда шла империалистическая война. В горы Алтая пришел царский указ — мобилизовать мужчин на дорожное строительство в прифронтовой полосе. Был мобилизован и Павел Кучияк. И он в первый раз увидел землю без гор, в первый раз узнал, что есть города, железные дороги, автомобили, пароходы.
Новая страница биографии Павла Кучияк началась после установления советской власти на Алтае. На стойбище как-то приехал представитель коммунистической организации и начал создавать комитет деревенской бедноты. Бедняк Кучияк был единственным человеком на стойбище, который умел немного читать и писать, и его избрали секретарем комбеда.
Вскоре после этого Кучияк поехал учиться в Москву, в университет народов Востока.
В КУТВе он учился четыре года, а когда вернулся в родные долины, был назначен руководителем отряда юрты-передвижки. В отряде работали: женщина врач, учитель, агроном и киномеханик. Они ездили по самым отсталым аймакам Кош-Агача и Улагана, делали прививки, организовывали колхозы и читали доклады: о гигиене и земледелии, о методах социалистического труда и советском праве. Отряд показывал фильмы, учреждал пункты ликбеза, боролся с суевериями, родильной горячкой и байской агитацией.
Юртой-передвижкой Павел Кучияк руководил два года. Это была тяжелая работа, но она была прекрасна, иногда Павлу казалось, что для такой жизни мало одного сердца. На его глазах алтайцы переходили из кочевых бедных аилов в новые дама и избы, женщины снимали чегедеки, люди впервые в жизни стали мыть лица, баи и зайсаны изгонялись из советов и кооперации. Земля становилась своей!
Именно в эти годы Кучияк часто вспоминал своего деда и его замечательные легенды (в роду Кучияк была сказительницей и его бабушка Баргаа. - Е.Г.). Старик умер в 1913 году. В последние годы он пел очень тихо, его уже с трудом понимали. Но по-прежнему внук Сокола Павел Кучияк с жадностью ловил каждое слово сказителя.
Многое, рассказанное старым Соколом, теперь уже забыто и навсегда потеряно. Но забыто и потеряно к счастью не все. Образы, наиболее любимых богатырей навсегда запечатлелись в памяти Павла. В дни, когда Кучияк вел агитацию за новую жизнь, он садился иногда около костра и так же, как дед его, под единообразное позванивание топшура пел старинные саги. Перед слушателями возникали из глубины веков богатыри: бедные и богатые, добрые и злые, жадные и благородные. Под единообразный звон топшура молодой сказитель пел о победах богатыря Башпарака над семиглавым злым Дельбегеном, о хитром бедняке Аргачи, который ожег на костре злого и жадного бая. И сколько бы ни рассказывал он легенд, в каждой из них слабые становятся сильными, бедные и забитые побеждают богатых и злых.
— Якши! ( Хорошо - Е.Г.) — восклицали слушатели. И Павел Кучияк тогда говорил:
— Вот о чем веками мечтал наш народ! Теперь настало время, когда сказки превращаются в быль.
— Якши! — подтверждали слушатели.
2.
Сказки Пламенного Сокола Павел Кучияк записал позднее на бумаге. И мы, русские читатели, впервые узнали тогда о чудесных творениях алтайского народа.
Алтайцы на редкость поэтически одаренный народ. За многовековую историю свою они накопили богатейшие сокровища устного творчества. Но до революции их поэтические произведения почти не были известны русскому читателю. За полтора столетия, как Ойротия была присоединена к России, всего два—три человека занимались сбором алтайского фольклора. Но, строго говоря, это были не записи, а пересказы, конспекты сказок. Поэтическое дыхание легенд, их богатейшая фантазия, гиперболизм, яркость образов, их музыка вытравливались. Искажалось даже содержание легенд. Миссионер Вербицкий утверждал, что в алтайских сказках воспеваются богатые, князья и что, следовательно, устное творчество алтайцев пошло не от народа, а от аристократических верхушечных слоев.
Старая, знакомая история! Находились ведь «исследователи», которые то же самое утверждали и относительно происхождения русского былинного эпоса.
Сказки старого Сокола, записанные его внуком, были первым разрушающим ударом то реакционным взглядам на «аристократическое» происхождение народного творчества Ойротии.
Записи Павла Кучияк познакомили русского читателя с образцами героических легенд, которые слагались охотниками у дымных костров и пастухами на альпийских лугах. Герои этих сказок — бедняки. В сказках они чудодейственным образом приобретают богатырскую силу и вступают в борьбу со своими поработителями: с ханами, баями, шаманами и даже с самим злым богом Эрликом.
Поработителей народа сказки рисуют жадными, завистливыми, безжалостными, а богатырей народа — смелыми, доблестными, мудрыми и благородными.
Нетрудно догадаться, кто автор этих сказаний, чьи думы и чаяния отображены в них. «В сказках выражено, — как совершенно справедливо замечает современный исследователь алтайского фольклора А. Коптелов, — вековое неудержимое стремление народов освободиться от угнетателей-богачей и утвердить на земле свободную, счастливую жизнь».
Алтайские сказки замечательны еще «выдумкой», «изумительной способностью заглядывать далеко вперед факта» (Горький). Задолго до появления электричества богатыри сказок ловили молнии и, закрепив их в расщелинах деревьев, освещали долины и реки.
За много веков до появления самолета фантазия сказителей создала Кан-Кэрэдэ — прообраз современного аэроплана, а Пламенный Сокол в сказке «Башпарак» мечтал о ячмене, в колосьях которого «было бы по сто ячменных зерен».
По форме своей сказки алтайцев исключительно ярки, образны и величавы. В них каждое слово перевито иносказаниями, краски в них горят, как цветы Алтая, а гиперболы превосходят самую смелую фантазию.
Неоценимая заслуга Павла Кучияк в том, что он не дал погибнуть сказкам Пламенного Сокола, любовно записал и подстрочно перевел их на русский язык. Он открыл для русского читателя не известный доселе чудесный поэтический мир, мир прекрасной фантазии и музыки.
Нелегко было Кучияку вести свою работу. Буржуазные националисты, пробравшиеся в свое время в руководящие организации Ойротии, всячески тормозили обмен культурными ценностями между русским и алтайским народами. Они пытались «отгородить» алтайский народ от русской культуры и закрыть для русских богатство народного творчества алтайцев.
Одни из этих презренных врагов народа фальшиво утверждали, что алтайский язык настолько-де беден, что на нем никак нельзя изложить произведения русских классиков и советских писателей. Другие говорили: «Язык алтайцев — бедный язык и поэтому на нем не может быть устных произведений высокохудожественной ценности». А третьи выступали даже в печати и нагло заявляли, что алтайские сказки потеряли всякий интерес и значение для современной Ойротии. «Как стали не нужны в литературе Советской страны легенды древней Руси об Илье Муромце, Добрыне Никитиче, Микуле Селяниновиче и Алеше Поповиче, — писали они, — так мало кого интересуют легенды монголо-ойротского героического эпоса».
О сказках в Ойротии нельзя было тогда говорить вслух, Кучияка, записывавшего их, чуть ли не обвиняли во вредительской деятельности. Буржуазный националист Толуш Енчинов, бывший секретарем Обкома, одну из сказок Пламенного Сокола, записанную по памяти Кучияком, прямо назвал контрреволюционной.
Были дни, когда у Павла Кучияк опускались руки и он надолго прекращал свою полезную, культурную работу. Но в 1934 году ему посчастливилось быть делегатом Всесоюзного съезда писателей. Он услышал там прекрасные слова А. М. Горького:
«Начало искусства слова — в фольклоре. Собирайте ваш фольклор, учитесь на нем, обрабатывайте его. Он очень много дает материала и вам, и нам, поэтам к прозаикам Союза. Чем лучше мы будем знать прошлое, тем лучше, тем более глубоко и радостно поймем великое значение творимого нами настоящего».
Это указание окрылило Кучияка, и он с новой силой взялся за работу над фольклором. Записывал уже не только по памяти сказки своего деда, но и других сказителей, которые еще здравствуют и являются живыми хранителями фольклора. Так Кучияк «открыл» талантливого сказителя Улагашева, которого в этом году правительство наградило орденом «Знак Почета».
Новосибирское Областное Издательство выпустило две книги — 29 ойротских сказок. Из них 26 сказов — в записях Павла Кучияк. Подготовлен к печати третий сборник. В 1940 году будет издан четвертый — сказки Улагашева, записью которых занят сейчас Кучияк. В этот сборник войдет часть героической легенды «Алтай-Куучин», которая полностью поётся обычно в течение семи ночей.
3
О Павле Кучияк на его родине говорят: «Возьмет, ружье — охотник, возьмет топшур — певец». Здесь нет преувеличения. Можно было бы добавить; положит грим — актер, возьмет перо — поэт.
Да, Кучияк не только собиратель фольклора. Он сам сказитель, поэт, актер и драматург. Дарование его богато и разносторонне. Он пишет стихи, рассказы, повести и пьесы и сам играет на сцене первого ойротского драматического театра.
Сказки Пламенного Сокола Кучияк записал по памяти почти через четверть века после того, как слышал их, Это мог сделать человек, имеющий сам поэтическое дарование. Отдельные места сказок память не могла сократить, и Кучияк восстанавливал их собственной фантазией, не искажая образов сказаний, не уменьшая поэтичности оригинала. Он выступал в данном случае уже не только как собиратель фольклора, но и как сказитель, народный поэт. В сказках, которые любовно записывал Кучияк, народ многое предугадал. Но в них, разумеется, нет сказаний о том, что давно уже стало прекрасной действительностью и что наполняет сейчас сердца всех алтайцев и требует облачения в звучные строки. Павел Кучияк решил помочь сказителям создать такую сказку. И вот под его влиянием колхозник из поселка Айлу Даабы Юдаков взял топшур и начал складывать легенду о Ленине.
Он делал это так же, как все сказители. Бил по струнам топшура и напевал первые две строки глубоким грудным голосом, идущим будто из-под земли. Слова постепенно переходили в гуденье, в бессловесный припев. Припев длился минуту, иногда больше, пока под единообразное позванивание топшура не рождались следующие две строки. Юдаков и Кучияк помогали друг другу подбирать слова этих строк. Топшур переходил из рук в руки. И когда сказка была готова, Кучияк уже самостоятельно изложил ее в стихах.
Так родилась в 1934 году замечательная легенда «Зажглась золотая заря», которой открыт том «Творчества народов СССР», изданный к ХХ-летию Октябрьской социалистической революции.
«Зажглась золотая заря» — это легенда о Ленине и бедняке-алтайце Анчи. В ней рассказано о том, как «на Алтае подоблачном, в горной долине, жил-был бедный охотник Анчи. Он имел одну лошаденку, да одну коровенку и одет он был в ветошь, в худое рванье», бай, зайсан и шаман забрали у Анчи лошадь, последнюю корову. От голода умерли дети. Анчи пошел по Алтаю, чтобы узнать, «есть ли сила такая на свете на белом, чтоб зайсан перед нею стоял онемелый, не найдется ли мудрость такая — и в ком, — чтобы хан оказался перед ней дураком?»
Шесть раз Анчи обошел весь Алтай.
И увидел Анчи: богатырь перед ним
Средь бескрайних просторов, народом обильных,
Землю всю сотрясающий словом одним,
Видом — добрый из добрых и сильный из сильных!
И этот богатырь спросил маленького Анчи:
«Ты откуда явился сюда, человек,
Дни и ночи свои проводящий в печали?»
Анчи ответил, что он бедняк, что ему нечем покрыть свои голые плечи и что желудок его пуст, потому что баи, зайсаны и камы, «словно черные вороны, все расклевали». И богатырь «с огненным ликом» сказал бедняку:
«Знай, Анчи: от моих громоносных ударов
Ныне пала навеки зайсанская власть.
Обеззублена у богачей — у байларов
Их ненасытная пасть.
Ваше все то, что было доселе зайсаново.
Бедняки, стройте жизнь свою заново,
Дружной братской семьей общий подвиг творя!»
Кто этот богатырь с огненным ликом? Народ, окружающий богатыря, рассказал Анчи, что это — сын народа и «его имя великое — Ленин!» И тогда на бедняка-алтайца «полилися живые, двойные лучи»,
И почувствовал он: жизнь к нему возвращается.
И он сам от двух солнц, теплоту их беря,
Наливается силою и превращается
В молодого ойротского богатыря.
Анчи — образ Алтая, олицетворение судьбы всего народа. Над Алтаем зажег золотую зарю Ленин, зарю Октябрьской социалистической революции, и Анчи-Алтай превратился в могущественного богатыря.
«Зажглась золотая заря» — замечательная поэма. Написанная в духе традиционной эпической героики Алтая, она блещет изумительной яркостью красок, смелостью сравнений и гипербол, меткостью и своеобразием образов. Фантастическая по форме, она глубоко реалистична по своему существу. В сказочных событиях и образах она передает весь смысл ленинско-сталинской национальной политики.
Ленин в этой поэме награжден лучшими чертами самых любимых, самых могучих, самых благородных героев алтайского эпоса. Легенда о Ленине как бы замыкает огромный цикл героических сказаний, воплотивших вековые мечты народа о новой, свободной, жизни и открывает новую страницу истории алтайского народа.
4
Золотую зарю Великой Октябрьской социалистической революции алтайский народ встретил нищим, забитым и темным. Большинство народа питалось кореньями кандыка, сараны и дикого пиона. Жилищами ему служили шалаши из древесной коры. Пять человек из ста не были в состоянии иметь даже такие аилы, и они копали ямы, устилали их травой и укладывали в них своих детей. Одевались ветхо. Рубах не снимали, пока они, изношенные в клочья, сами не сваливались с плеч.
До революции в Ойротии невозможна была сколько-либо лучшая жизнь. На плодородных землях Алтая жирными пауками сидели монастыри. Баи и зайсаны, русские купцы и кулаки захватили лучшие угодья и пастбища. Алтайская беднота ютилась в горных ущельях, на «камне», и билась в лапах жестокой эксплуатации, произвола, патриархально-феодального угнетения.
Алтайский народ был окутан густой паутиной суеверий и родовых предрассудков. «Царизм намеренно культивировал на окраинах патриархально-феодальный гнет для того, чтобы держать массы в рабстве и невежестве». (И. Сталин, Национально-колониальный вопрос, стр. 61).
Особенно тяжела была жизнь алтайской женщины. Она была рабой бая, зайсана, мужа, брата мужа. Она не могла зайти на мужскую половину аила, всю жизнь не имела права снять с себя чегедек. Ее продавали как вещь, ею распоряжались как собственностью.
Первое свое самостоятельное произведение Кучияк посвятил алтайской женщине. В поэме «Арбачи» (с алтайского перевел В. Непомнящих - Е.Г.) он нарисовал тяжелый жизненный путь алтайки, дочери бедняка.
Баю Дябы нужны были бесплатные рабочие руки. Он взял девушку Арбачи замуж за своего шестилетнего сына («Отец Арбачи был у бая в долгу»).
Беднякам ли забитым тягаться с баем!
На его стороне и мошна золотая,
И шаман, и продажный зайсанский суд.
Полтора десятка лет Арбачи проработала на бая. Полтора десятка лет — тяжелой горькой жизни:
На работе тяжелой растрачены силы, Юность, радость, веселость сгорели дотла.
А когда вырос байский сын, и бай мог женить его на другой молодой девушке, он выбросил Арбачи из своего аила, словно обглоданную кость. Она пошла с жалобой к зайсану. Зайсан пригрозил ей за дерзость плетьми. Она пошла к родителям, но отец сказал ей:
Дерево там сгнивает,
Где выросло.
Девушка там умирает,
Куда выдана.
Алтайская женщина — любимый герой произведений Павла Кучияк. Он показал ее и в гражданской войне, и в борьбе за колхозы, и в борьбе за новый быт. Но жизнь алтайской женщины в старом Алтае произвела в свое время на поэта настолько сильное впечатление, что он возвращается к ней в своих произведениях вновь и вновь. Последнее его стихотворение — «Смерть Янар», стихотворение о бедной девушке-пастушке, доведенной преследованием бая до самоубийства.
— Нет, ни за что я не дамся им!
Лови меня озеро Тюргун-Су!
И воды, мгновенный прыжок отразив,
Пред ней распахнули пучину свою.
Судьба Янар была судьбой многих женщин алтаек. Недаром и сейчас еще в памяти народа живут легенды о самоубийствах. Река Катунь в легенде — это женщина, бросившаяся со скалы, чтобы избежать преследований Бия. Хан Бий однако не оставил ее в покое и после смерти, Превратившись сам в реку, он догнал свою жертву за гранью гор.
Самоубийство — не выход. Нужно бороться. Арбачи Павла Кучияк не заплакала от горя, не бросилась со скалы:
С камнем горькой обиды на сердце,
С жаром ненависти в душе —
'По долинам с сухими глазами
Шла суровая Арбачи.
С винтовкой в руках она выступила вместе со всем народом против баев и зайсанов за новую, свободную, счастливую жизнь.
Свободная жизнь! Сквозь все угнетения, через все годы беспросветно тяжелой жизни алтайский народ пронес свою мечту о свободной жизни. Мечта эта, как мы уже указывали выше, была воплощена в героическом эпосе народа. И чаяния народа не обманули его. Алтайский народ с помощью русских трудящихся масс освободился от своих поработителей и угнетателей. Произошло это, однако, не мгновенно и стоило больших усилий, длительной борьбы и многих жертв.
В первые же месяцы, как докатилась до Алтая спасительная волна Великого Октября, баи и зайсаны «снова хотели скрутить руки народа». Они создали Кара-Корум, контрреволюционное буржуазно-националистическое правительство.
Черные дела каракорумцев и колчаковцев на Алтае Кучияк заклеймил в своих поэмах («Арбачи», особенно «Аркыт») с большой силой гнева и страсти:
Словно черные ветры чумные, угрюмо
Камы выли без умолку ночью и днем.
Волки жадные вышли из Кара-Корума,
На Аркыт собралось Колчака воронье.
(«Аркыт»)
(Поэму «Аркыт» перевел с алтайского Н. Алексеев.- Е.Г.)
В 1918 году им удалось свергнуть Советы. Началась жестокая расправа с каждым, кто котел распрямить спину, кто выступил за новую свободную жизнь:
Тварь ползучая от роду не была злее,
Как в те дни, о которых не помнить бы рад.
На тропинках шипели и ползали змеи,
Вынося на высоты накопленный яд.
(«Аркыт»).
Расправа была настолько мстительной и бесчеловечной, что алтайский народ никогда этого не забудет, никогда не простит:
Волков одичавшая стая!
Сколько замученных, сколько убитых,
Сколько ограбленных вами!.. На веки
Вас проклянут эти горы и реки,
И травы, и люди Алтая!
(«Арбачи»).
Против колчаковщины, против каракорумцев поднялась грозная волна партизанского движения. На помощь алтайскому народу приходят русские товарищи. Плотник Кареев (пьеса «Чейнеш») организует в горах партизанский отряд. В долине Аркыта (Аргута) храбро бьются красноармейские полки.
В поэме «Аркыт» есть такое обещание поэта: «Мы о героях сложим песни». Алтайский народ сложил эти песни. Песней о победах звучат и некоторые лучшие строфы поэмы Кучияк «Аркыт»:
На высотах Алтая победно горит
Знамя алое — Ленина знамя.
Словно солнце второе, с вершины горы
Все валило косыми лучами.
Средь долин, на горах потеплело вдвойне,
Посветлело вдвойне на Алтае.
И так хочется петь о родной стороне,
О житье без постылого бая.
Но свое обещание Кучияк еще не выполнил. Гражданская война на Алтае еще не нашла своего художника, героика ее не воспета, пафос ее не показан. В «Арбачи» Кучияк только упоминает о гражданской войне в чуть-чуть зарифмованных публицистических строчках. В другом произведении — в пьесе «Чейнеш» она проходит где-то за сценой, в тексте о ней говорят только в порядке воспоминаний.
В Ойротии подросло новое «поколение. Оно не участвовало в гражданской войне, оно не может сказать: «А помнишь, как мы дрались с белобандитами?». А оно должно знать о героических днях прошлого своего народа. Впереди предстоит еще много боев... Мы вправе ждать от Павла Кучияк произведений и о героическом переходе отряда ЧОН через вершины Яломанских белков, и о многих других боях и походах, в которых сказались храбрость и мужество народа, воля к борьбе за новую жизнь и уверенность в победе.
5
Советская власть на Алтае была восстановлена вновь. И в дни, когда кое-где в горах рыскали еще белые банды, декретом ВЦИК была образована Ойротская автономная область.
С того времени прошло семнадцать лет. До неузнаваемости изменились за эти годы люди и долины Алтая. Появилась алтайская письменность, алтайский театр, густой сетью школ, библиотек и клубов покрылась область. Полупатриархальный Алтай с помощью русского народа, под руководством коммунистической партии строит социализм, минуя капиталистическую стадию развития.
Люди перешли на оседлость, создали колхозы, воздвигли новые села и города, через горные перевалы провели автомобильный тракт, через реки перебросили мосты, построили гидростанции, маслозаводы, автобазы.
Ойротская автономная область — это чудесное творение национальной политики Ленина—Сталина. Увидеть в художественной литературе результаты этой политики — естественное желание и потребность каждого советского человека.
За последние семь—восемь лет в Ойротии побывало много залетных литераторов. На книжном рынке появился ряд книг и статей об Алтае. Мы терпеливо перечитали их одну за другой и — увы! — не нашли в них ответа на наш вопрос. Больше того, в некоторых из этих книг звучит что-то уж слишком странное для уха советского человека, даже чудовищное — неприкрытая тоска по ушедшей жизни.
Да, оказывается, есть такие литераторы, которым жаль уходящие в прошлое и дымный аил, и таялгу — ободранную конскую шкуру, повешенную на жерди после жертвоприношения, и глиняную посуду, и вшивую рубаху, и даже предрассудки и суеверия алтайцев.
Покойный художник алтаец Н. И. Чевалков в своих мемуарах (к сожалению, нигде еще не опубликованных) познакомил нас «с плачем души» известного областника и каракорумца Анохина. Этот «защитник» алтайского народа с грустью смотрел, как возникали в Алтае новые поселки, колхозы, скотные дворы, маслозаводы и школы. И откровенно вздыхал;
— Чем вы замените юрту алтайцев, что так же бы гармонировало с величественно дикой природой? Чем иным можно украсить склоны алтайских гор, как не шкурами после камлания? Да и какой иной жизнью можно заставить жить алтайца, когда он является истинным дополнением природы!.. Эх, Алтай девятиглавый, погиб ты своей прелестью.
Именно эта анохинская тоска звучит в некоторых книгах об Алтае. Вот, например, литератор Стонов, проскакав в 1930 году галопом по Ойротии, пришел к «мудрому» заключению, что алтайцы «не вынесут» оседлой жизни и что их следует оставить по-прежнему в юрте у дымного очага:
«Если ребенка, родившегося, выросшего в обычном доме, — философствует наш «незадачливый мыслитель, — перевести в аил, он, ребенок этот, обязательно простудится, захиреет. Детский организм не в состоянии будет перенести перемену жизни. То же бывает, когда, наоборот, жителя аила переводят в благоустроенное помещение. В аиле он круглый год живет под открытым небом, питается исключительно молочными продуктами, его желудок не знает хлеба. Здесь он вынужден сидеть под крышей, греться не у пламенного очага, а у общей печи, есть хлеб, обедать, ужинать, завтракать в определенные часы».
О советском Алтае, кроме Стонова, писало еще несколько литераторов. У нас нет ни охоты, ни желания разбирать здесь их откровения. Достаточно отметить, что одни из них в своих поспешных строчках ограничивались смакованием восточной экзотики, другие, вольно или невольно, вздыхали о «разрушаемой» человеком первозданной природе. Третьи, заметив где-нибудь в далеком ущелье осколок старой жизни, приходили от этого зрелища в умиленье, в слюнявый восторг.
Но все они вместе перевирали историю Ойротии, бесцеремонно расправлялись с этнографией, путали географию области. Реки они заставляли течь в другом направлении, озера перемещали из одного места в другое, изменяли высоту гор, переименовывали города и села.
Исключением являются, пожалуй, только произведения А. Коптелова. Этот писатель вообще много сделал для познания Ойротии. Недаром его роман «Великое кочевье» — единственная из многих книг, написанных об Алтае, переведена на алтайский язык и издается ойротским издательством. На каждой странице этого произведения чувствуешь, что автор прекрасно знает Алтай, быт народа, совершающего свое великое кочевье от полупатриархального быта в социализм. Но даже в этом произведении сказывается, что оно написано «со стороны».
Впервые мы почувствовали подлинный Алтай в произведениях Павла Кучияк. Он показал его нам не со стороны. В рассказах, пьесах и стихах Кучияк — Алтай, который видит, слышит, чувствует сам алтаец.
В творчестве Кучияк пульсирует живая действительность Алтая, являющаяся для алтайского народа совершенно органичной. В стихах и прозе Кучияк (в прозе, нам кажется, он сильнее чем в стихах, хотя, возможно, его стихи не нашли еще своего переводчика) мы видим подлинный колорит той области, в которой он родился, живет и работает. В рассказах его мы слышим настоящую алтайскую речь, видим подлинные жесты алтайцев, чувствуем их темперамент. Почти на каждой странице мы узнаем ту или иную черту быта, обычаев, навыков и национальных особенностей алтайцев.
Фигурально выражаясь, можно сказать, что Кучияк пишет об Ойротии и алтайцах для алтайцев. Поэтому его произведения тем ценнее для читателей других национальностей своей подлинностью, тем ярче своим национальным колоритом, тем интересней познавательными сведениями, которые читатель узнает не в порядке «принудительного ассортимента» к сюжету, а «совершенно незаметно», как неотъемлемую часть повествования.
В настоящий сборник произведений Павла Кучияк входят три рассказа, повесть и одна пьеса. Каждое из этих произведений совершенно самостоятельное и законченное. В каждом из них свои герои. Но в то же время по внутреннему содержанию своему они звучат как единый, многоглавый роман, как единая художественная летопись Ойротии за последние, примерно, четверть века. Правда, летопись далеко еще не полная, в ней недостает очень многих глав. И не вое главы из написанных равноценны по своему качеству.
В поэмах «Арбачи», «Смерть Янар», в пьесе «Чейнеш» писатель доказывает досоветские времена Ойротии. И прошлое ее встает перед читателем не в лживом ореоле Ойрот-хана, не как мифическое родовое «единство» алтайского народа, каким его пытались и пытаются изобразить буржуазные националисты, а как трагические дни порабощения трудового народа и алтайскими баями и зайсанами, и русскими кулаками и царскими чиновниками.
В пьесе «Чейнеш» Кучияк «посветил в лицо» каракорумцам, в очень неприглядное лицо. Кара-Корум на деле — это не «общенациональное единство» всех алтайцев — и бедняков и баев, каким пытались изобразить его буржуазные националисты, а все те же «старые добрые порядки»: союз и единение баев, камов, и зайсанов, и русских купцов, и белогвардейцев против трудового народа; обман, насилия, эксплуатация и кабала.
Кучияк показывает в своей пьесе, как народ в первые же дни понял истинную природу Кара-Корума. Правда, в первом, действии пьесы бедняк Садон не уверен в своих силах («Руки у меня очень короткие») и покорно говорит: «Воля неба послать дождь и снег, воля зайсана судить и карать бедных людей». Но вскоре же, в ходе дальнейшего развития событий, бедняки Садоны почувствовали, что руки у них сильны и воля тверда. С помощью русского народа, под руководством большевиков, они разгромили колчаковско-каракорумские банды.
Жалкие остатки каракорумцев бродят еще и сейчас по урочищам Алтая. Маскируясь, двурушничая, извиваясь, они пролазят в колхозы, в руководящие органы и пытаются повсюду сеять яд отравы, совершают акты разрушения. Их подлую деятельность Кучияк показывает в рассказе «Ямы». Рассказ срывает маски с проповедников мифического Ойрот-хана, с защитников старинных обычаев, т. е. отсталости, темноты и грязи. Рассказ призывает к бдительности.
Лучшее, наиболее зрелое произведение Кучияка — «Аза-Ялан». Эта повесть о возникновении колхоза, о жестокой классовой борьбе, которая развернулась в долине Аза-Ялан, о возникновении и росте социалистических форм хозяйства в Ойротии, о расцвете социалистической личности, о самоочищении человека в ходе социалистического строительства от всей скверны, которую он принес как наследие из старых времен.
Рост и формирование нового человека писатель показывает и в своих рассказах «Тойчи» и «Железный конь».
Язык, которым написаны произведения Кучияк, прост и ярок. Слова, образы, сравнения он черпает из народной речи и из народного творчества, к которому он приникает всегда, как к материнской груди. Язык его персонажей изобилует фольклорными элементами и народными речениями, пословицами, поговорками:
— Лучше иметь маленькую кучу зерна, чем большой ворох соломы, — говорит герой повести «Аза-Ялан». — Из маленькой кучки целая гора зерна вырастет, к восьми членам товарищества тысячи других присоединятся.
— Верно, — поддержал старик Челпан. — В связке дров тепла больше, у народа, собравшегося вместе, силы больше.
В другом месте эта же мысль выражена такой прекрасной поговоркой:
— Сила — с силой, лыжа — с лыжей.
Алтайские пословицы и поговорки щедро рассыпаны на всех страницах рассказов Кучияка:
— Сегодняшняя печенка слаще завтрашнего сала.
— Шею зверя режут пули, шею человека — бедность.
Все эти народные речения органически входят в ткань повествования, делая его более образным, доходчивым. Ведь известно, что пословицы или поговорки являются выражением жизненных наблюдений широких народных масс. И они часто короткой образной фразой заменяют целые страницы изъяснений.
Народными речениями автор пользуется настолько свободно, часто и к месту, что можно со всей уверенностью сказать, что он заимствует их не из записной книжки, а они являются органичными его собственной речи.
Часто и так же умело Кучияк использует в своих произведениях народные сказки.
Приведенная к месту, народная сказка заменяет иногда целые главы повествования. Вот одна из таких сказок, которую излагает Кучияк в повести «Аза-Ялан». Председатель колхоза «Новый путь» Керек-Йок долго не хотел ехать на курсы. «Как я оставлю колхоз, — думал он, — не справятся без меня». Его едва уговорили. Через год он возвращается с курсов и видит с горы свой разросшийся цветущий колхоз.
— Вот летучая мышь, - невольно вырывается у него восклицание.
Где? — отделяется Зырянов.
— Сказка у нас такая есть. Надоел зверям царь медведь, решили они переизбрать его. Объявили всеобщее собрание. Все звери собрались, не явилась только летучая мышь. Послали за ней. Она в темном ущелье сидит, крылья-когти по скале распластала. «Почему на собрание не являешься?» - спросили «Не могу я днем летать, — ответила летучая мышь, - я скалу держу, без меня она обвалится». Вот так же и я тогда: «не могу ехать учиться, без меня колхоз развалится».
«Зырянову очень понравилась сказка», — заключает автор. Сказка эта, несомненно, понравится всем читателям. Это очень остроумная и поучительная сказка.
Произведения Кучияк отличаются свежестью и своеобразием образов, сравнений, метафор. У него зоркий глаз художника, острый слух любознательного человека.
В лесу чирикает маленькая синица. Это — к весне. Писатель прислушивается: «Диль-кель, диль-кель!» — чирикает синица. А по-алтайски это значит: «Весна, приди! Весна, приди!»
«Лицо у нее, как промытая дождем старая береста, белое», — пишет он про старуху Баланку.
Об электрофонарях в горном поселке, который увидел ночью шутник с горы, Кучияк пишет: «Диргалу показалось, что темно-синее небо с яркими звездами спустилось к земле, а звезды как будто собрались в кучу».
Корчага расхваливает председателя колхоза (замаскировавшегося врага) за доброту и мягкосердечие. — «Погоди хвалить, — вдруг прикрикнул Темир, — Когда волк хочет жеребенка зарезать, он катается по земле, дурашливый, ласковый такой. Жеребенок подойдет посмотреть, а волк ему — зубы в горло».
Образы и сравнения Кучияк берет из повседневного быта народа, из природы, которая его окружает, из производственных процессов алтайцев,
Если бы читатель не имел перед собой рассказов Кучияк, а прочел бы только выписки из них народный речений, пословиц, сказок, сравнений, песен, он легко мог бы определить быт народа, которому рассказы посвящены, строй его речи, род занятий, природу, в окружении которой живут «герои произведений.
6
Кучияк прекрасно знает жизнь, быт своего народа. Он написал цикл произведений, который мы назвали художественной летописью Ойротии. Но надо прямо сказать, что летопись эта и далеко не полная, и недостаточно еще глубокая.
Дело тут не в том, что он не написал о том или ином этапе советской Ойротии, о том или ином явлении в ее жизни. Кучияк не историк, не этнограф, и не его обязанность писать историческую хронику. Но как писатель он обязан показать всю глубину происходящих изменений в жизни алтайцев. Вот этой художественной глубины и нет пока в произведениях Кучияк.
Кучияк сообщает читателю много интересных сведений, характерных деталей, бытовых черт. Он делает это, как мы уже отмечали, умело, с большим знанием ойротской действительности. Все это очень важно, все это придает его произведениям большую ценность. Но от художника мы вправе требовать большего. Он должен изображать не внешние явления жизни, а показывать их изнутри во всем разнообразии, в движении, в динамике.
В Ойротии происходит ломка вековых устоев, старинных традиций, предрассудков и суеверий. Процесс этот сложный, подчас болезненный. В изображении же Кучияк все это происходит очень просто. Вот только один пример. В «Аза-Ялан» есть такие строчки:
«Эзе первая из всех алтаек Йолду и Морчале сняла унижающий достоинство женщины чегедек, была первой, кто решился мыться в построенной бане... Около сорока лет не умывавшаяся Эзе вышла из бани неузнаваемой. Тарпаган (муж) надеялся, что она хоть за ушами и под подбородком оставит грязь. По старинному алтайскому поверью, в этой грязи кроется счастье человека и смывать его нельзя, но Эзе смыла и это «счастье».
И все. Разумеется, в жизни это было не так, а значительно сложнее. Но может быть поступок Эзе подготовлен предыдущим повествованием? Да, Эзе в изображении Кучияк — передовая алтайка. Но как она стала передовой, почему и как она так легко переступает старинные обычаи, порывает с поверьями, писатель не показывает, не раскрывает.
В рассказах Кучияк нет резко очерченных типов, глубоко нарисованных характеров. Это вторая его слабость и для художника слабость немалая.
Перед нами мелькают имена пастуха Темира Амырова, предколхоза Керек Йока, батрака, а потом командира конных разведчиков Кара, старика Чалпана и многих других. Автор сообщает нам много интересного о их работе, знакомит с их биографиями. Но, разумеется, всего этого недостаточно, чтобы перед читателем встали живые люди. Мы не видим их индивидуальных особенностей, их психологии. Автор ограничивается только пунктирной наметкой образов, а не дает его во всем полнокровии.
* * *
А. М. Горький мечтал о расширении поля зрения советской литературы. «Старая наша литература, — писал он в 1930 году, была по преимуществу литературой Московской области, почти все классики и многие крупные писатели наши были уроженцами Тульской, Орловской и других соседних с Московской губерний. Жанр и пейзаж — быт и природа — в которых литераторы воспитывались, довольно однообразны. Решающие впечатления детства были ограничены действительностью Московской области, и эта узость поля наблюдений определенно отразилась впоследствии на творчестве классиков... Урал, Сибирь, Волга и другие области остались вне поля зрения старой литературы».
В своей литературной деятельности практического работника и организатора литературы Алексей Максимович добивался расширения «поля наблюдения» литературы, охвата ею всей действительности нашей огромной и многонациональной страны. «Я не навязываю художественной литературе, — писал он, — задач «краеведения», этнографии, но все же литература служит делу познания жизни, она — история быта, настроений эпохи, и вопрос о том, насколько широко охватила она действительность свою, этот вопрос может быть поставлен».
Мечты А. М. Горького осуществились. Советская литература охватила всю страну. Русские писатели берут «в поле своих наблюдений» и центральные области РСФСР, и ее окраины, и национальные республики, и далекие автономные области. Кроме того, общий фонд советской литературы обогатился произведениями писателей, выросших в национальных республиках и областях. Достижения литературы каждого народа превратились в достижения всей страны, всего Союза.
Произведения Павла Кучияк открыли перед читателем жизнь целого народа. Он показал ему «жанр и пейзаж, быт и природу» Ойротии. На его произведениях лежит яркий колорит Алтая. Но этого мало. Мы вправе ждать от писателя следующего шага — выйти за пределы бытовизма, вывести свое творчество за пределы только интересных эпизодов и своеобразия местного колорита.
7
В сборнике произведений Павла Кучияк, кроме прозы, печатаются его стихи. Это — «Зажглась золотая заря», «Арбачи», «Смерть Янар», «Аркыт», с которыми мы уже познакомили читателя, и цикл его последних стихотворений, который можно было бы озаглавить двумя словами: человек и природа.
Кучияк пишет стихи около десяти лет. Первым толчком к поэтическому творчеству его были новые народные песни.
Раньше было распространено мнение, что песен в Ойротии нет. «Не любят песни алтайцы». Это, разумеется, глубоко не верно. Алтайцы любят песню, умеют ее петь и умеют ее складывать. Они — замечательные импровизаторы. И как только начала расцветать в Ойротии новая жизнь, стали бурно рождаться новые песни. Народ откликался песнями на все события нашей яркой жизни. Он стал петь о счастливой новой жизни, о социалистической родине, о дружбе народов, о любви к нашей славной, родной партии и к мудрым вождям Ленину и Сталину. Родились песни о колхозах, о советах, о Красной Армии, пограничниках, комсомоле, о радости социалистического труда.
Восхищенный сказочным преображением своего края, его хозяйственным и культурным ростом, Кучияк взялся за перо, чтобы, по примеру народных песен, воспеть в стихах то, что наполняло его сердце и просилось в песню.
Кучияку не легко было начинать свой литературный путь. Перед ним не было литературных образцов. В истории алтайского народа он был первым литератором.
Еще совсем недавно не было даже литературного ойротского языка, не было грамматики, не было письменности. Алтайский народ был почти поголовно неграмотным. Об этом, между прочим, бытует в народе чрезвычайно остроумная легенда. В ней рассказывается о том, что на Алтае была некогда одна книга, которую народ очень любил и бережно охранял. Но однажды обладатели этой книги переезжали через реку. Вода в тот год была высокая. И когда всадники были на другом берегу, они увидели, что книга промокла. Они положили ее посушить, а сами легли и заснули. В это время подошла корова и съела книгу.
В Ойротии не было письменной литературы и народ заменял ее устным творчеством. На алтайском языке никогда и никто не писал стихов, но были народные тесни. Кучияк начал учиться на этих песнях так же, как, сочиняя свои легенды, он учился на старинных образцах героического эпоса.
Учеба на первых порах была не критической. В первых его стихах не было ничего своего, индивидуального. Единственным композиционным приемом Кучияк было контрастное сопоставление новой жизни со старой. Он злоупотреблял одними и теми же образами и эпитетами, заимствованными из фольклора. Параллели и повторы, на которых почти целиком строится народная песня, Кучияк полностью перенес в свои стихи.
Все это было в какой-то мере издержками роста, неизбежным этапом учебы. Сейчас этот период пройден, поэт нашел свой голос, свои образы.
Тема Павла Кучияк, которая проходит через все его последние стихи, — это человек и природа. Основное настроение его поэзии, его поэтическое чувство — чувство хозяина Алтая, преобразователя и украшателя его. Наиболее ярко этот лейтмотив его поэзии выражен в стихотворении «Алтай»:1
1 С алтайского перевел И. Мухачев.
Пролетает песня над тобой,
Нет ни слез, ни жалоб в песне той.
Тот пастух, что был нуждой томим,
Нынче стал хозяином твоим.
Для него ты широко раскрыл
Все, что прежде в недрах гор таил:
Золотые по ручьям пески,
По откосам черных руд куски.
Видишь, чувствуешь, что ты любим
Молодым хозяином своим.
И недаром красоту твою
В песнях, сказках славят и поют.
Вот и я, бродя из края в край,
В честь твою прошел, родной Алтай!
Природа Алтая — исключительно красива, девственна и величественна. Горы Алтая древни и богаты, озера многоводны, реки стремительны, водопады шумны, алтайские луга безграничны. В складках гор и увалах — непроходимые заросли ягод. Весной по долинам и ущельям гор ветер разносит тонкими струйками пьянящий аромат черемухи и кремового шиповника.
Природа Алтая давала великолепные краски поэтическому воображению народа, и он чудесно воспел ее в своих легендах. Но в жизни алтайцы не только не были хозяевами природы, они боялись ее, жили в постоянном страхе перед нею.
На перевалах через горные хребты алтайцы клали пирамидой камни или привязывали ленточки к деревьям — подарок горному духу, который, если его не задобрить, может не разрешить спуститься вниз, столкнет коня с обрыва или сбросит сверху камень.
Самую высокую гору Алтая — Белуху — они овеяли грозными легендами, и ни один алтаец не только не смел взойти на нее, но даже приблизиться к ней.
На Алтае вечно живая и кристаллически чистая вода. Но алтайцы боялись умываться ею, считая, что она навсегда уносит счастье. Ягоды оставляли гнить на корню, цветы не собирали.
Алтаец не мог наслаждаться красотой своей горной природы. Она была для него непонятна и грозна.
Самая мощная и красивая река Ойротии — Катунь. Кучияк нашел замечательные краски в обрисовке этой реки:
Если с берега на тебя погляжу —
Ты походишь на белое пламя.
Размываешь ты синий песок,
Лижешь синие камни.
Как стрела, ты быстра. На порогах,
Точно темная лава, кипишь.
Разбиваясь, тяжелые волны
Сеют серебряный блеск.
|Но еще совсем недавно красоту реки не замечали: Перед грозной силой твоей
Веками в страхе дрожал народ.
(«Катунь»)
Пейзаж кажется печальным всегда, когда печален человек. В стихотворении Кучияк «Смерть Янар» девушка-пастушка, доведенная баем до самоубийства, поет в своей предсмертной песне:
Бесхитростно-нежных цветов поля,
Цветов прозрачных, словно стекло,
Всегда молчаливая скала,
Поросший березами горный склон
— Все так же печальны, как я, как я...
И мог ли алтаец наслаждаться природой Алтая, когда
Жалобы и стоны тут и там Эхо разносило по горам.
(«Алтай».)
Сейчас в Ойротии, как и во всей стране, родилось иное, новое, отношение к природе. Алтаец впервые по-настоящему увидел красоту своей горной природы. («Весна».)
По перевалам и ущельям гор проложен величественный Чуйский тракт, и по нему смело водят машины шофера-алтайцы.
Через быстрые реки человек перебросил мосты, на порогах воздвиг плотины и построил гидростанции. Он разведал недра гор и открыл там веками таившиеся богатства. Человек побывал на грозных вершинах Белухи, создал лагерь альпинистов у подножья Чуйских альп. Он проводит орошение Курайской степи и выращивает новые культуры хлебов и трав в Чуйской пустыне.
На Кучияка, который совсем еще недавно сам трепетал перед горным духом и грозной Катунью, все это произвело сильное впечатление, И он по-иному увидел природу, по-иному почувствовал ее. Новое отношение к природе стало основой его поэзии.
Грозная Катунь, перед неукротимой силой которой «веками в страхе дрожал народ», в восприятии Кучияка присмирела, «с большевиками дружбу ведет»:
Над твоей волнистой спиной
Длинный мост не смолкая гремит.
Ты ж звенишь тяжелой волной:
«Много сил есть у меня,
Все отдам я их человеку»,
Чемал, стремительный, пенистый; тысячелетия летел по ущельям, «ревя и ворочая камни». Но вот пришли на его берега советские люди и укротили его:
Рукой большевистской, могучей
Тебя обратали, Чемал!
Ты нашим работникам лучшим,
Ты нашим помощником стал.
Сколько поэтов писали о природе! И сколько их, начиная от Тютчева, воспевали природу, как воплощение абсолютной и вечной красоты, в отличие от «временных» ценностей, создаваемых человеком.
Победы социализма развивают у людей иное, новое, ощущение природы. Природа для советского человека не является каким-то грозным божеством и владыкой, а становится ареной для приложения труда, фантазии, творчества.
Находятся, правда, еще и сейчас такие поэты, которым жаль нарушаемой человеком эстетики «нетронутого бытия», стихийной мощи девственной природы. Кучияк не принадлежит к их числу. У него совсем иное ощущение природы. Наиболее ярко это, пожалуй, сказалось в его стихотворении «На сенокосе»:
На тучных лугах налитые травы
Цветами пылают в июльскую синь.
...........
Как много цветов в этих травах могучих, Кивают, смеются, горят, как огни!
Колхозная бригада косарей срезает и траву, и цветы. Но они не жалуются: ;
И кажется шепнут: «Чем осенью стынуть
От рос ледяных и погибнуть в снегах,
Не лучше ли сеном душистым и сладким
Лежать нам в колхозных стогах»,
В стихах Кучияк есть еще много недостатков. Темы их не совсем конкретны, материал иногда подавляет образ, в некоторых стихах чувствуется растянутость, не всегда удачны и изобразительные средства, которыми он пользуется. Но Кучияк уже сделал большой шаг в сравнении с тем, как он писал три—четыре года тому назад. Он приобрел свой поэтический голос, нашел свою тему. Он открыл первую страницу алтайской поэзии, так же, как он открыл первую страницу алтайской прозы и драматургии.
С. Кожевников.
Источник.
Кучияк, Павел Васильевич. В родных долинах / П.В. Кучияк. - Новосибирск : Новосиб. обл. изд-во, 1939. - 238 с.
Перевёл в текстовой формат Е. Гаврилов, 22 сентября 2015 года.