Улагашев Н.У. Алып-Манаш

Информация о материале

Об авторе:

Кучияк П. и Коптелов А. Николай Улагашев, певец Ойротии
Коптелов А. Улагашев Н. У. и ойротский народный эпос

На славном Алтае,
Где вечно зеленеющий
Лес растет,
Где, звуками песен туч достигая,
Разные птицы поют;
У подножья девяти одинаковых гор,
На берегу многоводного озера
С шестью голубыми заливами,
В одно время
С небом и землей
Появившийся,
Вместе с первым лесом и травой
Выросший,
От старости
Белее лебедя ставший,
На чубаром коне ездящий,1
Байбарак2 богатырь жил.

Между глаз у него
Стада овец с тридцатью баранами
Могли пастись.
Между плеч у него
Табуны лошадей с тридцатью жеребцами
Гулять могли.
Зубы его желты, как медь,
Глаза ярче звезд,
Брови темнее тайги,
Косичка до самых колен
Доставала.

Из народа взятая,
Супруга его Эрмен-Чечен
В молодости своей
Красавицей была.
Глаза ее огнем пылали,
Голос нежнее комыса3 звенел.
Рукодельем занимаясь,
К очагу она легко садилась. 
Чего бы только ни сшила,
Все аккуратностью отличалось,
Шва не было видно.

Двух детей они воспитали:
Дочь Эрке-Коо,4
Чтобы замуж выдать;
Красавца-сына,
Чтобы наследника иметь.
Глаза девушки зарницами сияли
Брови радугой гнулись.
Красавец сын их
Силачом родился.
Назвали его
Алып-Манаш5 богатырь,
На бело-сером коне ездящий.

Покраснеть—крови ему не дано,
Умереть—души у него нет.
Нос его на сопку похож,
Брови на северный лес,6 
Глаза на огонь костра.
Плечи его тверды, 
Ноги его слабости не знают.
Родители заранее 
Кюмюжек-Ару7 красавицу,
Дочь Кыргыз-кана,8
В невесты ему выбрали,
На ней его женили.
Волосы ее 1
Мягче шелка.
На цветок маральника9
Она похожа.

Однажды Алып-Манаш богатырь
Книгу мудрости достал,
Перелистывать начал.
Захотелось ему узнать:
Что на Алтае
Есть примечательного,
Кто из ханов,
На земле живущих,
Самым сильным считается.

При свете луны и солнца
Он прочел:
«Там, где небо с землею сходятся.
Проживает злой Ак-кан,10
На бело-чалом коне ездящий.
У него в жилах крови нет,
Умереть—он души не имеет.
Шестьдесят ханов он подчинил,
Над семьюдесятью ханами
Победу одержал.
Дочь—Эрке-Каракчи11—у него растет.
Замуж он
Ни за кого дочь не отдает.
Шестьдесят силачей
Свататься ездили —
Обратно не вернулись.
Семьдесят богатырей
Со сватовством обращались —
Назад следов нет.
Видно, злобный Ак-кан
Всех женихов погубил.
Никто на земле силы такой не имеет.
Чтобы Ак-кана победить».

Узнав это, Алып-Манаш богатырь
Взад-вперед стал ходить.
С Кюмюжек-Ару, супругой своей.
Неохотно и гневно разговор вел.
Лицо его потемнело,
Брови нахмурились,
Глаза покраснели,
Алып-Манаш богатырь думал:
«Покуда не сражу Ак-кана,
Народную кровь проливающего,
Из богатырских костей
Горы кладущего,
Сильнейших богатырей губящего, —
За самую вкусную пищу не сяду,
С милой женой ласков не буду».12

Алып-Манаш богатырь
В путь собираться стал.
Отец и мать, сестра красавица,
Супруга Кюмюжек-Ару
Богатыря расспрашивают:
— Могучий Алып-Манаш,
На бело-сером коне ездящий,18
Почему за пищу ты не садишься?
Почему на мягком ковре ты не спишь?
Почему в печали ты по стойбищу ходишь?

Алып-Манаш богатырь,
Правую руку подняв,
Гневно крикнул:
— Там, где небо с землею сходится..
Злой Ак-кан живет.
Дочь его Эрке-Каракчи —
Первая красавица.
Человеческого лица
Никогда она не видела.
Мужская рука
Красоты ее
Никогда не касалась.
Мой очаг
Вместе с ее очагом разожжен,14
Моя постель
Вместе с ее постелью постлана.
Пока не увижу Эрке-Каракчи —
Голову на подушку не положу,
Крепко не засну.

Услышав это, Эрмен-Чечен,
Правой рукой косы свои погладив,
На правое колено опустилась;
Уговаривая сына, запела:
«Чтобы народ наш
Вечно тебя прославлял,
Мы жену тебе выбрали
Из доброго рода.
Чтобы сердце твое
Никогда не печалилось,
Мы жену тебе выбрали
Из первых красавиц.
Чтобы мог ты гордиться
Своею женою,
Мы выбрали ее
Из первых умниц.

Совет матери,
Богатырь, выслушай —
Чести своей
В народе не теряй:
Солнечную красоту
Кюмюжек-Ару
Недобрым желаньем
Своим не черни».

— Милые родители,
Вскормившие меня,
Добрая моя сестра,
За подол шубы меня не держите,
На дороге моей не стойте!
Коню, стоящему у коновязи,
Быстроты своей не показать.
Богатырю, в аиле15 сидящему,
Силой своей не прославиться.
Бело-серого коня не жалейте,
Обо мне не горюйте.
Правые руки дайте —
Попрощаемся.
Правые щеки подставьте —
Поцелуемся.

Простившись с родными,
Алып-Манаш богатырь
На бело-серого коня сел,
В путь тронулся.
Но едва успел немного проехать
Кюмюжек-Ару его догнала,
За поводья ухватилась,
Стала упрашивать,
Чтобы никуда он не ездил.
Алып-Манаш жену оттолкнул,
Быстро, следа не оставляя,
Вдаль поскакал.

Бело-серого коня не выстаивая.
Сам не отдыхая,
Алып-Манаш богатырь
День и ночь ехал.
От натуги конь
То вспухал,
То, словно сыромятный ремень.
Вытягивался.
Много морей они пересекли,
Много хребтов перевалили.
Месяца пролетали,
Годы проходили,
А конца дороги не видно.

Темносиняя река встретилась.
Волны ее, перекатываясь,
Пеной в берег бьют.
Ширину реки
На крылатом коне не перелететь,
На семивесельной лодке не переплыть
Богатырь по берегу шагает,
Переправу ищет.
Перевернутую берестяную лодку10
На берегу увидел.

Высотой она
На утес похожа,
Длину лодки
В день на коне не объедешь.
Богатырь к лодке приблизился,
Черенком плетки ее перевернул.
В оборванной шубе,
Белый, как лебедь,
Старик-перевозчик из-под лодки вылез.
Зубы его желты, как медь,
Глаза тусклы, как омут.

Слов не находя, перевозчик
С минуту молча
На богатыря смотрел.
Затем тяжело вздохнув,
Такие слова сказал:
— Родители твои, Алып-Манаш.
На первой красавице,
На умнице из умниц
Тебя женили.
Почему ты хмур?
Чего еще ищешь?

Ничего на это не ответив,
Алып-Манаш с коня соскочил,
Лодочника попросил:
— Добрый старик,
На ту сторону
Меня перевези.
Тоскливо поглядев, перевозчик
Богатыря с конем
В лодку посадил,
От берега отплывать стал.
Когда на середину реки выплыли,
По морщинистому лицу лодочника
Ручейками слезы потекли.

Это увидев, богатырь спросил:
— Старый человек, о чем плачешь?
Ничего не скрывая,
Обо всем мне скажи.
Какое горе у тебя завелось?
Может, я из беды тебя выручу?
— Я правду всем говорил
И тебе, богатырь, скажу:
Близкую смерть твою оплакиваю.
Голова моя бела, как лебедь,
Зубы мои желты, как медь.
На берегу этой реки
Долго я жил.
Богатырей таких, как ты,
С глазами искрящимися,
Немало я на лодке перевез.
Но ни один из них не вернулся.
Все они на том берегу погибли.
Следы их травой заросли.
Видно, и тебя
Такая же участь ждет.

Пока перевозчик так говорил,
Лодка к берегу пристала.
Алып-Манаш богатырь
Боевой колчан открыл,
Медную девятигранную стрелу достал,
Лодочнику подал:
— Эту стрелу возьми,
Бережно ее храни.
По виду ее
О жизни моей узнавать будешь.
Если я умру
Или сильно стану страдать —
Стрела ржавчиной покроется.
Если победу одержу —
Эта стрела
Будет солнцем блестеть.

С перевозчиком попрощавшись,
Алып-Манаш богатырь
На бело-серого коня сел,
Торопливой рысцой поехал.
Топот бело-серого коня
Топоту ста лошадей
Подобен был.
Песня Алып-Манаша
Громче ста голосов звенела.
Ястребом богатырь летел.

Восход солнца
Закатом ему казался.17
Закат луны
Он за восход принимал.
Под копытами бело-серого коня,
Когда он низиной бежал, —
Кипящие озера возникали,
Когда по горам летел, —
Горы в ровную степь превращались
Когда Алып-Манаш богатырь
К земле Ак-кана стал приближаться,
Бело-серый конь остановился.
Правое, ухо он в небо уставил,
Левым ухом
Землю слушать стал.18

Богатырь спросил:
— Друг мой!
Почему ты дальше не бежишь?
Может,
Приближение смерти почуял
Или победу мою
Над врагом предвидишь?

Бело-серый конь
Такой ответ дал:
— Следа нам
В обратную сторону не рассыпать.
Только на пути сюда
След наш навеки останется.
На земле Ак-кана
Не умирающие — мы должны умереть.
Кроме этого,
Я ничего не знаю.
Ничего другого тебе не скажу.

Бело-серый конь, голову опустив,
Удила грызть принялся.
Алып-Манаш огнем вспыхнул,
Черные его глаза
Красными стали.
Лоб нахмурился:
— Недальновидный конь!
В утробе у тебя
Зеленая трава тлеет,
Шерсть на тебе
Клочками висит, —
Ты ли можешь узнать:
Где мне суждено умереть,
Где победой прославиться!

Алып-Манаш поводья натянул,
Бело-серому коню
Золотыми удилами
До самых ушей
Рот разорвал.
Богатырской плеткой,
Из десяти бычьих шкур сплетенной.
Коня стегнул,
Мясо на холках
До кости рассек.

Бело-серый конь богатырский
Сквозь густые облака
Быстрее молнии полетел.
«Погоди, Алып-Манаш, —
Думал резвый конь, —
Раны у меня на холках зарасти не успеют,
Как слова мои сбудутся».

На землю Ак-кана вступив,
Алып-Манаш богатырь
От усталости
В седле стал засыпать.
Глаза его смыкались,
Голова тяжелой становилась.
Очнувшись, он
С боевого коня соскочил,
Широкий потник раскинул.
Седло, двум холмам подобное,
Под голову положил.
Во весь рост растянувшись,
Крепко заснул.

Бело-серый конь
По зеленой траве покатался,
Белых цветов пощипал,
В звезду превратился,19
На свод неба поднялся,
Горько плакать стал.
Слезы его
Дождем на землю падали.

Однажды пастухи Ак-кана,
На бело-чалом коне ездящего,
На пастбище скот пригнали.
В долине, возле синих гор,
Где всегда стада паслись,
Продолговатый черный холм увидели.
На одном конце
Того холма
Две золотых скалы стоят.20

Между этих скал
Черная сопка виднеется.
Из черной сопки буря бьет,
С корнем деревья выдирает,
Валежник перевертывает,
Камни в толкан21 превращает.
От этой бури
Горы обваливаются,
Реки из берегов выходят,
Хребты гор, как ремень, вытягиваются.
Это увидев, ханские пастухи,
Скот побросав,
Усталость забыв,
Обратно побежали.

Ханского дворца достигнув,21
Все за скобу схватились.
Дверь отворив,
На колени стали,
Кану доложили:
— Великий кан! Беда случилась.
В долине, где скот пасется,
Черный холм появился.
Из того холма ветер подул,
Злая буря поднялась.

Это услышав, Ак-кан
С богатого ковра поднялся,
Белую саблю
Правой рукой взял,
Подобно туче загремел,
Подобно железу зазвенел.
—О том, чего я сам не знаю,
Как вы могли узнать?
Зачем мне лжете?
Злой хан одним ударом
Трем пастухам головы смахнул.
Когда над головой четвертого пастуха
Саблю занес —
Своего верного слуги,
Семиглавого Дельбегена31
Голос услышал:

— Чем всем пастухам головы рубить,
Лучше позволь мне
Долину осмотреть.
Может, правду пастухи говорят.
Чтобы взмах сабли
Даром не пропал,
Ак-кан злобный
Четвертому пастуху голову срубил,
Дельбегену ответил:
— Поскорее в долину съезди,
Слова пастухов проверь!

Семиглавый Дельбеген-людоед
Из ханского дворца выбежал,
Топор, полумесяцу подобный, схватил,
Десять вязанок розг
За пояс заткнул,
На синем быке
В долину помчался.
Когда пастбища достигать стал,
В лицо ему
Обломки деревьев и камней полетели.
Оплывина24 его подхватила,
За собой понесла.
От страха
Синий бык громко замычал.
Дельбеген, испуганно крикнув.
Сознания лишился.
Очнувшись, увидел,
Что в пропасти, лесом обросшей.
Он лежит.

Но оглядеться не успел —
Буря его подхватила,
Через десять гор,
Через сто озер
Перебросила.
Три дня синий бык не мог подняться,
Дельбеген-людоед
Не мог опомниться.
На четвертый день
Дельбеген силы набрался,
На синего быка сел,
Ко дворцу Ак-кана тронулся.

У синего быка
Весь зад в назьме был,
А грудь слюной облита.
Едва седока он вез.
У Дельбегена-людоеда
Все четырнадцать глаз
От страха выпучились,
Все семь косичек расплелись
С семи своих голов
Шапки он потерял.
По его лицу сопли и слюни
Потоками бежали.
Ко дворцу Ак-кана подъехав,
В течение трех дней
Он слова сказать не мог,
Только глухо мычал.

На четвертый, день
Кое-как вымолвил:
— Много лет я на земле прожил,
Никогда так не пугался,
Чуда такого не знал!
Видно, к какому-то богатырю
В нос я попал.
В ту пору богатырь чихнул,
Как порывом бури,
Через десять гор,
Через сто озер
Меня перебросил.
От испуга я чуть не умер.
Слова пастухов правдой были.
Великий хан! На твою землю
Беда пришла.

Это услышав, Ак-кан,
Точно скала, потускнел,
Темнее земли стал;
Из дворца выбежав,
Гневно крикнул:
— Шестьдесят одинаковых
Моих силачей,
Семьдесят непобедимых богатырей,
Многочисленные,
Темному лесу подобные,
Войска мои, —
Скорее ко мне собирайтесь!
Голос хана услышав,
Богатыри, силачи,
Многочисленные войска
Ко дворцу сбежались.

Ак-кан злобный,
Все силы собрав,
За собою в долину повел
Немного проехав, они
Около синих гор,
В белой долине
Черную сопку увидел».
По знаку Ак-кана
Многочисленные войска.
Все богатыри и алыпы
Острые стрелы свои
В черную сопку выпустили.
Так без отдыха
День и ночь они стреляли.
Стрелы их
Возле черной сопки
Высокой горой легли.

Когда хан Ак-кан
И все войска его
Приблизились к черному холму,
То сильно удивились:
Стрелы, ими выпущенные,
О богатырские доспехи Алып-Манаша,
Будто трава, смялись.25
Ак-кан злобный
Подобно туче загремел,
Подобно стали зазвенел:
— Могучие мои воины,
Стальными саблями
Шею ему, как волос, перережьте,
Шестисаженными мечами
Грудь пронзите.

Это сказав, Ак-кан
Острую саблю из черной стали
Правой рукой взял,
По шее Алып-Манаша рубанул.
Черная сабля
На десять частей разлетелась.
Алып-Манаш богатырь,
Не шевелясь, спать продолжал.
Все ханские войска,
Силачи и богатыри
По удару нанесли —
Сабли их сломались.
Пробовали мечами колоть —
В крючья мечи согнулись.

Хан Ак-кан злобный
Еще один совет дал:
— Девяностосаженную яму выройте,
Богатыря в нее спустите.
Силачи и богатыри,
Многочисленные войска
Совет хана принялись выполнять.
В девять долгих дней
Девяностосаженную яму вырыли.
Сонного Алып-Манаша
В нее столкнули.
Но подседельное покрывало,
На широкую степь похожее,
На поверхности осталось.
Лунновидное седло
Золотой скалой на месте лежало.
С семьюдесятью двумя тетивами
Железный лук,
Шестидесятисаженный меч
Новыми горами в долине высились.

Сам Ак-кан злобный
И все войска его,
Силачи и богатыри,
Как ни старались,
Доспехов Алып-Манаша
Поднять не могли.
С потрясенными сердцами,
С унылыми лицами
Домой уехали.
На свою тень озираясь,
Каждый думал:
«С невиданным богатырем
Пришлось нам встретиться.
Плохо всем нам будет,
Когда он проснется».

Алып-Манаш богатырь
Девять месяцев
Непробудно спал.
Проснувшись, увидел,
Что лежит он
В глубокой пропасти,
Дерном накрытый.
Ноги и руки его в девяти местах
Железной цепью связаны.

Сил у богатыря не хватило,
Чтобы цепи разорвать,
Из пропасти вырваться.
В горе он запел:
«Если бы родных я послушался,
В этой яме теперь бы не лежал.
Бело-серый конь мой
Всю правду мне предсказывал.

Жалею, что его ругал,
Жалею, что его бил.
Отец мой, Байбарак богатырь,
Мать моя, Эрмен-Чечен,
Супруга моя, Кюмюжек-Ару,
Сестра моя, Эрке-Коо,
В горе меня услышьте,
Руки ко мне протяните!
Хвост свой, бело-серый конь,
В яму ко мне спусти!
Где ты, Алтай мой,
Вечно зеленый?
Где вы, милые птицы?
Почему вы теперь не поете?»
Песня Алып-Манаша
По Алтаю эхом пронеслась.

Услышав песню богатыря,
С раздвоенными копытами звери
Сильно опечалились.
Детенышей своих побросав,
К яме они сбежались,
Песню слушают.
Быстрокрылые птицы,
Гнезда свои позабыв,
К яме прилетели —
Песню слушают.
Звери и птицы,
Слезы проливая,
Алып-Манаша жалея,
Вокруг ямы кружатся.
Месяца пролетали,
Годы проходили.
Птицы и звери не в силах были
Из девяностосаженной ямы
Богатыря выручить.

Однажды высоко над землей
Гуси стаей летели.
Песню богатыря услышав,
Крылья свои раскинув,
На землю они опустились,
Около ямы ходить стали.
Чтобы богатырю помощь оказать,..
Одного гуся к нему столкнули.
Алып-Манаш богатырь
В руки его взял,
Серебристые перья ему погладил.
Широкие крылья расправив,
На одном из них
Указательным пальцем
Начал писать:26

«Милый дружок мой,
Громогласная птица-гусь!
Плавая по воде,
Ты не тонешь;
Выйдя из воды,
Сухим бываешь.
Письмо, на твоем крыле написанное,
Моим родителям унеси.
Слова, мною сказанные,
Моей матери передай.
Сестре моей Эрке-Коо,
Что вместе со мной росла,
От меня поклон унеси.

Подруге моей, из народа взятой,
Кюмюжек-Ару красавице.
Чьи волосы мягче шелка,
От Алып-Манаша богатыря
Пламенный, как солнце,
Привет передай.
Обо мне всем так скажи,
Что в глубокой яме я лежу,
По рукам, по ногам
В девяти местах цепью связан.
Белое лицо мое27
От сильных мук потемнело.
Огненные глаза мои
От страданий тусклыми стали.

Милый друг мой,
Громогласная птица-гусь!
Когда ты по воде плывешь —
Легко покачиваешься.
Когда вылезешь из воды —
Ровной походкой ходишь.
До свидания, дружок мой!»

Алып-Манаш богатырь
Друга из ямы выпустил.
Быстролетный белый гусь
Вокруг девяностосаженной ямы
Девять раз пролетел,
С Алып-Манашем богатырем
Попрощался.
Махая широкими крыльями,
В сторону стойбища Байбарака богатыря
Быстрее стрелы пустился.

Однажды Эрке-Коо
Два кожаных мешка взяла,
Из аила по воду пошла.
На берегу немного постояла,
К целебной реке спустилась.
Когда черпать воду стала,
Отплывающего от берега,
Серебряными перьями блестящего,
Гуся увидела.
Поймать его
Не успела.
Мешки бросив,
В аил отца вернулась.

Торопливо дверь отворив,
Промолвила:
— Милый отец мой!
На быстрой реке, среди белой пены,
Гусь серебристый плавает.
До сих пор в наших краях
Такой птицы
Я не видывала.
Чтобы узнать,
Откуда она прилетела, —
Надо ее изловить.

Это услышав, старый Байбарак
Аил оставил,
Быстрее молодого к реке побежал,
В берестяную лодку сел,
За гусем погнался.
Поймав птицу,
В аил вернулся.
Всей семьей гуся разглядывать принялись.
На широком крыле
Письмо Алып-Манаша увидели,
Все стали читать.

Точно дождь,
Слезы у всех закапали.
— Подобный тигру, конь мой
Прежнюю силу свою потерял.
Я, Байбарак богатырь,
Богатырскую мощь утратил.
Если бы конь мой был моложе,
Если бы сам я стариком не был,
Тогда бы я
Дальнего пути не испугался,
Хан Ак-кан злобный
Меня бы не устрашил.
Никогда, видно, мне
Бело-серого коня не погладить.

Алып-Манаша, милого сына,
Никогда не увидеть. —
Старый богатырь так сказал;
Выхода не видя,
Тяжело вздохнул.
— Когда спокойно и мирно
С Алып-Манашем мы жили,
Он тогда
С богатырем Ак-Кобеном28 дружил,
Как родного брата
Его любил.
Нельзя ли нам
Богатыря Ак-Кобена
На помощь позвать? —
Сквозь слезы, слабым голосом
Кюмюжек-Ару сказала.

Старый богатырь слова снохи
Разумными нашел.
За богатырем Ак-Кобеном
Посоветовал гонца послать.
Кюмюжек-Ару красавица
Брата своего
Кан-Чурекея29 богатыря,
На светло-рыжем коне ездящего,
На стойбище Ак-Кобена
Отправила.

Услышав весть от гонца,
Ак-Кобен богатырь
Быстрее сказанного слова
К Байбараку в аил примчался.
Кюмюжек-Ару
Ак-Кобену, в путь едущему,
Зимой не замерзающую,
Летом не портящуюся
Пищу приготовила —
На семь лет ее хватит.
Эрмен-Чечен, из груди своей
Молока надоив,
Два кусочка вкусного сыру
Состряпала.
Золотой ташаур30
Аракою наполнила.
— Ни капли не проливая,
Ни крошки не теряя,
Все это Алып-Манашу увези.
Если силы у тебя хватит,
Выручить его постарайся.
Вместе с ним домой приезжайте, —
Эрмен-Чечен сказала.

Когда Ак-Кобен в путь тронулся.
Все родные Алып-Манаша
Стоя провожали его.
Игрений конь богатыря
В муху превратился;
Быстрой стрелой летя,
В тумане исчез.
Где он стоял — следы остались,
Куда ускакал — следа нет.

Ни днем, ни ночью
Коня не расседлывая,
Нигде не отдыхая,
Ак-Кобен богатырь
К широкой реке подъехал.
Седой перевозчик
На другой берег реки
Богатыря вместе с конем
На лодке перевез.
От той реки Ак-Кобен
Быстрее прежнего помчался.
Вот он
К девяностосаженной яме
Приближаться стал.

Алып-Манаша увидев,
Насмешливо свистнул,
Злобно крикнул:
— Родителям своим привет посылая,
Почему ты Ак-Кобена забыл?
Сестре своей Эрке-Коо,
Супруге своей Кюмюжек-Ару
Посылая поклоны,
Почему ты обо мне не вспомнил?

Голос друга услышав,
Алып-Манаш богатырь
Ослабевшие руки поднял,
Из глубины ямы закричал:
— Богатырский конь
Иногда спотыкается.
Богатырь иногда
Не обо всем помнит.
Единственную вину мою прости,
Из этой пропасти
Меня выручи!

Ак-Кобен друга не пожалел,
Высокую гору с места сорвал,
В девяностосаженной яме
Алып-Манаша богатыря
Этой горой придавил.
Два кусочка вкусного сыру
Сам съел.
Араку из золотого ташаура
Сам выпил.
От этого
Силы его удвоились,
Кости увеличились,
Лицо красоту приобрело.
На Алып-Манаша
Он стал похож.
Высохшие кости богатырей,
От руки Ак-кана погибших,
К седлу приторочил,
В обратный путь поехал.

«Кюмюжек-Ару красавица
Моей теперь будет», —
Улыбаясь, он подумал.
Вот к широкой реке,
Где белая пена кипит,
Ак-Кобен подъехал.
Перевозчика подозвав,
В берестяную лодку сел,
Переплывать реку начал.
Лодочник тусклыми глазами
Кости, к седлу притороченные,
Внимательно оглядел,
Дрогнувшим голосом спросил:

— Глаза у тебя, богатырь, огненные.
Плечи сильные, —
Скажи мне — какого богатыря кости
К седлу ты приторочил?
— Я — друг Алып-Манаша богатыря.
Никогда в жизни
Ему не изменял.
Услышав, что он в беду попал,
Я выручать его поехал.
Но друг мой
Убитым оказался.
На рукава своей шубы упав,
Алып-Манаш на поле битвы
Навеки заснул.
Бело-серый конь его,
На гриву свою упав,
Навсегда околел, —
Ак-Кобен богатырь
Перевозчику говорил.

Словам богатыря не веря,
Вытирая слезы, лодочник
Девятигранную стрелу
Из сумины вынул,
Разглядывать стал.
Ржавчины — знака смерти —
На стреле не оказалось.
Ак-Кобен из рук старика
Стрелу вырвал,
В быструю реку бросил,
На игренего коня сел,
Домой направился.

Седой лодочник
На ногах устоять не мог,
На траву камнем упал.
Не имея силы
Слезы сдержать,
Точно малый ребенок,
Заплакал.
Затем он
Девяностосаженным неводом
Девятигранную медную стрелу
Начал вылавливать.

Бело-серый конь богатырский
С небесного свода спустился,
Гору, на яму положенную,
Одним ударом копыта
Далеко отбросил.
Воздух в яме освежился.
В золотую волосинку превратившись,
Бело-серый конь
Обратно на небо поднялся.
Все кругом оглядев,
Стал думать,
Как Алып-Манаша
Из ямы выручить.

Снова волосинкой на землю упал,
Твердым шагом
К яме подошел,
Свой шелковый хвост
В яму опустил.31
Ухватившись за хвост,
Алып-Манаш
На поверхность начал подниматься.
Но едва он до половины
Девяностосаженной ямы дотянулся —
Хвост, не выдержав тяжести, оборвался.
Богатырь на дно ямы упал.

От этого падения
Небо и земля задрожали,
Много гор развалилось,
Несколько скал рассыпалось.
Прислужники Ак-кана
Бело-серого коня,
В волосинку превратившегося,
На небе заметили,
Стрелять в него принялись.
Стрелы мимо летели,
Ни одна стрела
В коня не попала.

Прислужники Ак-кана,
Боясь к бело-серому коню приблизиться,
Назад отступили.
Так хану они доложили:
— Теперь нечего нам страшиться,
Над Алып-Манашем
Полную победу мы одержали,
Грудь богатыря
Насквозь мечами пронзили.

Бело-серый конь
На самое высокое небо поднялся,
Поверхность земли,
Горы Алтая
Взглядом окинул.
На перекрестке семи дорог
Тополь с семьюдесятью развилинами,
С многочисленными широкими ветками
Конь увидел.
Долго не думая,
По высокому небу
К тополю устремился.

Бело-серый конь
Подобно быку мычал,
Подобно медведю рычал:
У тополя силы выпрашивал.
К высокому дереву приблизившись,
На вершину его взглянул,
Удивился:
Табун лошадей
С семьюдесятью жеребцами
В ветках тополя
Может затеряться.
Семьдесят человек
Внутри тополя
Свободно могут разместиться.
Когда конь богатырский
Вплотную к тополю подбежал —
Сильно стало его
Ко сну клонить.
Незаметно для себя
Он заснул.

Песню во сне услышал:
«Чтобы бело-серому коню
Прежнюю силу свою вернуть,
Чтобы Алып-Манашу богатырю
Из пропасти выбраться —
Целебную пену надо достать.32
Там, где небо и земля сошлись,
Владенья Кюлер-бия33 лежат...
В той богатой земле,
У подножья золотых гор
Три круглых озера плещутся.
По самому малому озеру,
Ночью пламенем пылая,
Величиной с конскую голову
Золотая целебная пена плавает.
Если эту пену достать —
Погасший огонь разгорится,
Мертвый богатырь оживет».

До конца эту песню дослушав,
Бело-серый конь проснулся,
По мягкой траве покатался,
Сочных цветов пощипал,
В страну,
Где небо и земля сходятся,
Крылатой птицей полетел.

Много рек
Он перепрыгнул,
Много гор перевалил.
Так, нигде не отдыхая,
Земли Кюлер-бия богатыря,
Ездящего на светло-буром коне,
Он достиг.
На этой земле
Разноцветные травы растут,
Высокие горы,
Быстрые реки
Жемчугом сверкают.

Бело-серый конь
Голову низко склонил,
Гривой земли коснулся,
К разноцветным травам,
К горам и рекам
С такими словами обратился:
— Без хозяина я остался.
Хозяин мой Алып-Манаш,
Богатырь сильнейший,
В глубокой яме погибает.
К хану Кюлер-бию
Не со злом я прибежал.
На этой земле
Лекарство найти хочу,
У хана Кюлер-бия
Помощи попросить.

Но земли и воды,
Точно пустыня, молчали.
Бело-серому коню
Ничего они не ответили.
«В молчаливую землю
Зачем стрелу втыкать?
Непомогающего
Зачем упрашивать?»
Так про себя подумав,
Бело-серый конь
Тонкою волосинкой сделался,
На дно неба поднялся,
Землю оглядывать начал.

Появления бело-серого коня
Хан Кюлер-бий не заметил,
Светло-бурый конь не почуял,
Быстрокрылые соколы не увидели,
Злые псы не услышали,
Богатыри,
У озер на страже стоящие,
Проглядели,
Камы34 и колдуны
Не предсказали.
Самое малое озеро,
Днем едва заметное,
Ночью огнем пылало.
Целебная пена
Золотою птицей
По озеру плавала.

Бело-серый конь с высокого неба
На малое озеро
Быстрой стрелой упал;
Золотую целебную пену проглотив,
Снова на небо поднялся.
Горящее озеро сразу потухло.
Ханские соколы
Жалобно закричали.
Злые псы дико завыли.
Светло-бурый конь
Тоскливо заржал.
Сам хан Кюлер-бий
В огорчении завопил.
Свод неба потемнел.
Ночь на землю пришла.

Богатыри Кюлер-бия
Не знали, куда стрелять.
Прославленные ханские камы
Тревожно в бубны били.
Никто не знал,
Откуда беда пришла.
Все, топчась на месте,
Между собой ругались.
Бело-серый конь,
По своду неба скользя,
К хозяину своему
Алып-Манашу торопился.

Ак-Кобен богатырь,
К стойбищу Байбарака приблизившись,
В седле закачался,
Громко плакать начал.
Не доезжая до коновязи,
С коня соскочил,
Еще громче
Притворно зарыдал.
Старый Байбарак богатырь,
Жена его, Эрмен-Чечен,
Дочь его, Эрке-Коо,
Сноха его, Кюмюжек-Ару
Навстречу приехавшему
Выбежали.

— Милый наш Ак-Кобен,
Что случилось?
Где чистошерстный
Бело-серый конь?
Почему Алып-Манаша богатыря
Рядом с тобой
Мы не видим?
Зачем ты горько плачешь? —
Перебивая друг друга,
Тревожно спросили.
Ак-Кобен, немного подумав,
Рассказ свой повел:
— На гриву свою упав,
Чистошерстный бело-серый конь
В бою погиб.
На рукава шубы свалившись,
Алып-Манаш богатырь
На месте битвы истлел.
Если словам моим не верите —
На кости его
Можете поглядеть:
Вот они
У седла приторочены.

Родители Алып-Манаша,
Сестра Эрке-Коо,
Супруга Кюмюжек-Ару красавица
Сильно заплакали.
Слезы их
Ручьями потекли.
Старый Байбарак богатырь,
Руки кверху подняв,
На небо поглядел,
Печально петь начал:
«Сын! От крови моей появившийся,
Плохою смертью ты умер.
Я на руки бережно тебя брал.
Я ласково тебя целовал.
Отца своего, милый сын,
Никогда больше ты не увидишь.
Если бы ты меня послушал —
Такою бы смертью не умер.
Родителей в печали оставляя,
Не заставил бы их слезы лить.
Тебя я больше не увижу,
Но в сердце у меня ты жить будешь
Слов твоих я больше не услышу,
Но облик твой никогда не забуду».

Печальный голос Байбарака услышав,
Эрмен-Чечен, мать богатыря,
Косы свои погладила;
На колени став,
Тихонько запела:

 «Девять месяцев мучаясь,
В своей утробе я тебя носила.
Ты появленьем своим на свет
Сердце мое согрел.
Отца, матери не послушав,
Зачем ты в путь поехал?
Сыр, из грудного молока сделанный,
Почему ты не съел?
Из золотого ташаура
Почему араку не выпил?
Если долго придется нам жить,
Кому ласковое слово мы скажем?
Если скоро нам умереть придется.
Кто бережно нас похоронит?

Полных сил не достигнув,
В чужую землю ты уехал.
Материнское горе умножая,
Кости свои мне послал.
Последний раз, видно, я пою,
Скоро смерть за мною придет.
Если бы и вернуться тебе пришлось,
То меня ты больше не увидишь.
Милый сын! Навеки прощай!
Если будешь на земле жить,
Мать свою никогда не забывай».

Так сына оплакивая,
Мать на землю
Вниз лицом упала.
Сестра Алып-Манаша, Эрке-Коо
К матери подбежала,
С земли ее подняла,
Горько заплакав,
Песню свою запела:

«У одной матери в утробе
С тобою мы зародились.
В качалке из молодого дерева
Вместе с тобой мы качались.
Разве можно, чтоб широкую,
Подобную долине, ладонь твою
Не могла я больше пожать!
Разве можно, чтоб тебя ласкового
Не могла я больше увидеть!
В детстве, когда я уставала,
По светлой поляне бегая, —
Ты меня на руки брал,
На руках ты меня носил.
Когда я сильно печалилась,
Ты, как свет луны, меня радовал.
А сейчас, брат мой, я вижу
Кости твои, к седлу притороченные.
Всему, что Ак-Кобен сказал,
Я сердцем поверила.

Навеки, мой брат, прощай!
Пусть кости твои не тлеют!
Обе руки тебе подаю,
Обеими руками прощаюсь.
Будто передо мной ты стоишь.
Последний раз я с тобой говорю.
У супруги твоей Кюмюжек-Ару
Слезы никогда не высохнут,
Я, сестра твоя Эрке-Коо,
Никогда тебя не забуду».

Эту песню услышав,
Кюмюжек-Ару красавица,
Правую ногу подогнув,
На траву села;
Правую косу погладив,
Голосом,
Что нежнее комыса звенит,
Петь стала:

 «От разных родителей мы появились,
Но крепко друг друга любили.
В разных долинах мы рождены,
Но никогда друг друга не обижали.
А теперь, видно, тело твое
Черные вороны поклевали.
Богатырские кости твои
Кроты и мыши давно грызут.
Пусть глаза твои погасли —
Имя твое осталось со мной.
Пусть ты не дышишь —
Сердце твое осталось со мной.

Пусть руки твои неподвижны —
Я своей рукой их пожму.
Пусть сухи губы твои —
Я крепко тебя поцелую.
Очаг мой горящий
Тебя согреет.
Сердце мое живое
Тебя приласкает.
Глазами, подобными огню,
На меня ты больше не взглянешь.
Дороже золота, слов твоих
Больше я никогда не услышу.
Солнце мое, Алып-Манаш,35
Навеки прощай!
Друг мой, Алып-Манаш,
Навеки прощай!»

Так, обливаясь слезами,
Родные богатыря пели.
Днями и ночами горюя,
Они думали:
«Алып-Манаш богатырь
Никогда больше
К нам не вернется».
Ак-Кобен богатырь,
На игренем коне ездящий,
На свое стойбище заторопился.
Протягивая широкую ладонь,
С родными Алып-Манаша
Он попрощался.

Старый Байбарак богатырь
На прощанье ему сказал:
— Когда пропадает жеребец —
Остается у него жеребенок.
Когда умирает богатырь —
У него жена остается.36
Кюмюжек-Ару молодую
Одинокой, богатырь, не оставь.
Если она тебе нравится —
Жизнь свою
С ее жизнью соедини.

Эти слова солнечным лучом
В сердце Ак-Кобена проникли.
Лицо его от радости
Пламенем запылало.
«Тайное мое желание
Старик угадал.
Кюмюжек-Ару красавица
Моей теперь будет», —
Так размышляя,
Ак-Кобен куражиться начал:
— Срок мне дайте — подумаю...

На игренего коня он сел;
Направляясь к своему стойбищу,
Как стрела исчез.
Где стоял — следы остались,
Куда поехал — следа не видно.

Бело-серый конь богатырский,
Золотую целебную пену неся,
К девяностосаженной яме
Вернулся.
Тонким волоском сделавшись,
В яму спустился.
Одну половину золотой пены
Алып-Манашу дал,
Вторую половину
Сам проглотил.
От этой пены
У бело-серого коня
В шесть раз силы умножились.
В десять раз он
Статнее стал.
Раны его зажили,
Оторванный хвост 
Снова вырос.

Целебную пену проглотив,
Алып-Манаш богатырь
В десять раз
Пригляднее сделался.
Силы его
В шесть раз увеличились.
В девяти местах он
Железную цепь разрывает,
На свет луны и солнца
Из темной ямы поднимается...
Подседельное покрывало,
На широкую степь похожее,
Седло, подобное скале,
На бело-серого коня положил.
С семьюдесятью двумя тетивами37
Железный лук взял,
Шестидесятисаженный черный меч
Правой рукой сжал.
Сев на коня,
Оглушительно свистнул,
Озлобленно крикнул:

— Губить лошадей привыкший,
Убивать богатырей повадившийся,
Совесть свою корове отдавший,
Человеческий облик утративший,
Хан Ак-кан, выходи!
Если ты меткий стрелок —
Постреляемся.
Если ты ловкий борец —
Поборемся.
Пусть сила
Нашу участь решит.

От этого крика
Вся земля дрогнула.
До шестидесяти ханов эхо донеслось,
Семьдесят ханов
В ужас пришли.
Ак-кан злобный
С богатого ковра вскочил,38
Стальную саблю39
Дрожащей рукой схватил.
Из дворца выбежав.
На бело-чалого коня торопливо сел,
Богатырей своих стал звать:
— Кровавой войны не боящиеся,
Богатыри мои,
Поскорей собирайтесь!
Темному лесу подобное, войско,
Поживее двигайся.
Ни один полк с поднятым хвостом
На землю мою не забегал.
Ни один богатырь
С обнаженным мечом
На мою землю ступить не смел.
А теперь страшная битва
Нас ждет:
Алып-Манаш ожил.

Призыв хана услышав,
Богатыри и войска
В один миг собрались.
Семиглавый Дельбеген-людоед
На синем быке примчался.
Ак-кан злобный,
Чтобы Алып-Манаша убить,
Всю эту орду
За собою повел.
Ак-кана увидев,
Алып-Манаш богатырь
Черную стальную саблю
О высокую скалу наточил,
Бобровую шапку
Поглубже надвинул,
Навстречу войску помчался.

Когда он вперед летел —
По шестьдесят тысяч голов срубал.
Войско хана,
Как трава, падало.
Когда он назад двигался —
По пятьдесят тысяч голов смахивал.
Войско хана,
Как лес, редело.
Скорее, чем могла бы вода закипеть,
Алып-Манаш богатырь
Ханское войско
Уничтожил.

Лошадиная кровь
До пояса поднялась,
Человеческая кровь
До груди поднялась.
Но битва не затихала.
Ханские богатыри
На Алып-Манаша набросились.
Оба уха плотно прижав,
Бело-серый конь богатырский
Врагов опрокидывал.
Алып-Манаш богатырь
Черной саблей
Врагов рубил.

Видя это, Ак-кан злобный,
Свирепо крикнув,
Громко свистнув,
На Алып-Манаша бросился.
Точно гора с горой,
Богатырь друг с другом сошлись,.
Друг друга за воротники взяли,
Саблями один другого ударили.
Когда на твердую землю ступали —
Ноги богатырей
До лодыжек в землю уходили.
Когда на мягкой земле бились —
Ноги их по колено
В землю погружались...
Упругие камни крошились,
На твердых местах
Озера возникали.
Тучи бегущие
На землю опускались,
Пыль в небо летела,
Высокие горы обваливались,
Глубокие реки расплескивались.

Так семь лет
Богатыри бьются,
Никто из них
На землю не падает.
Девять лет сражаются,
А конца борьбы не видно.
Там, где руками берутся, —
Мясо клочьями вырывается.
Там, где ногтями впиваются, —
Кровь ложками расплескивается.

Ханские богатыри
На Алып-Манаша
Со всех сторон напирают.
Алып-Манаш пинками
Их отбрасывает.
Кого легонько заденет,
Тот через шесть гор летит.
Кого посильнее пнет,
Тот через десять гор летит.
На десятом году борьбы
Алып-Манаш богатырь
До небесного свода
Ак-кана злобного поднял,
В белых облаках зарыл,
В синих облаках спрятал,
В чистом небе им помахал...
Затем с богатырской силой
О вершину железной горы
Ударил.
Железная гора
Надвое распалась.
Хан Ак-кан
В твердую почву, как в мягкую тину,
До седьмого слоя земли
Врезался.

— Ак-кан злобный,
Лучших лошадей убивать любящий,
Ак-кан гордый.
Величайших богатырей
Губить привыкший,
Голову свою повыше подними,
Последний раз Алтаем полюбуйся,
На солнце и луну погляди!
Из конских костей
Ты белые россыпи сделал.
Из богатырских костей
На равнине горы сложил...
С дочерью своей- Эрке-Каракчи —
Сколько лошадиной крови
Вы пролили?
Сколько богатырей загубили?
Больше никогда этого не будет.
Теперь навеки ты в землю ляжешь».

Такие слова сказав, Алып-Манаш
На грудь Ак-кана
Богатырской ногой наступил,
Победителем сделался.
Хан Ак-кан злобный,
Пощады просить не привыкший,
Тут умолять стал:
— Головы моей не снимай —
Пастухом твоим буду.
Душу мою не губи —
Рабом твоим готов быть.

Твердое сердце Алып-Манаша
Не смягчилось.
Со ста сучками могучий тополь
Он пополам разодрал,
Ак-кана в расщелину засунул;
Щель рукой зажал,
Тополь, как ремень, скрутил.40
Бело-серого коня повернув,
Алып-Манаш богатырь
Ко дворцу хана направился.

Неподалеку от коновязи
Дельбеген семиглавый
Богатыря встретил,
Бело-серого коня
Под уздцы взять хотел.
Не допуская близко людоеда,
Алып-Манаш богатырским пальцем
Метко по сростку голов
Его щелкнул.
Все семь голов Дельбегена
В разные стороны полетели.
Тогда дочь хана, Эрке-Каракчи,
И жена его,
Золотыми бусами блестя,
К Алып-Манашу подошли.
Сурово нахмурив брови,
Алып-Манаш богатырь
Стальною саблей
Обеих женщин пополам рассек.
Кости их,
Не оставив собакам погрызть,
Кожу их,
Не оставив клочка,
Чтоб иголку продеть,
По ветру пустил.

Силачей Ак-кана,
Навстречу вышедших,
На шесть частей разрубил.
Бело-серый конь своими копытами
Мясо их в землю втоптал.
Чтобы никакого зла не оставалось,
Алып-Манаш по стойбищу Ак-кана
Годами неугасающий
Огонь пустил.
Дотла ханское становище спалив,

Пленникам Ак-кана
Такие слова сказал:
— Теперь вы свободны.
На свои луга скот свой гоните,
В родные места
Семьи свои ведите.
Там земля и пища
Для всех вас найдется.

Пленников освободив,
Алып-Манаш богатырь
Весь народ Ак-кана
В правый карман положил,
Ханский скот
В левый карман ссыпал.
Бело-серого коня повернув,
На родину богатырь направился.
Родных ему
Повидать захотелось —
Отца, Байбарака богатыря,
Мать, Эрмен-Чечен,
Что молоком своим
Его вскормила.
О сестре своей Эрке-Коо
Он думает.
По супруге своей Кюмюжек-Ару
Он стосковался.
Все они дороги ему,
Сердце его к ним просится.

Бело-серый конь богатырский,
Как ремень вытягиваясь,
Как жила надуваясь,
Быстрее стрелы,
Легче сказанного слова,
На родину летит.
Прыгая через широкие реки,
Хвостом воды не касается.
Перемахивая через горы,
Камней копытами не касается.
Много гор он перевалил,
Много рек переехал.

На пути величайшая река встретилась,
Ширину которой
Крылатому коню не перелететь,
На многовесельной лодке не переплыть.
Белую пену переворачивая,
Точно буря, градом секущая.
Река шумит.

Алып-Манаш с коня соскочил,
Всем телом встряхнувшись,
Тас-Таракаем41 стал.
Рваная шуба на нем появилась,
Торчащая косичка
У него выросла,
Выпуклый кадык оказался,
По губам слюни потекли.
Бело-серый конь богатырский
По земле покатался —
В малорослую клячу превратился.
Шерсть на нем клочковатой стала,
Кожа, как на дереве, сморщилась,
Ребра во все стороны выставились,
Грива и хвост перепутались.
Вместо хорошей,
Узда из прутьев тополя
На нем появилась.
Седло таловую валежину
Стало напоминать,
Токум42 гнилым сеном сделался.
Бело-серый конь богатырский
Перестал на лошадь походить.
Таловым прутиком помахивая,
Таловым седлом поскрипывая,

Тас-Таракай к бурной реке
Торопливой рысью подъехал.
Носом сопя, Тас-Таракай
Лодочника белого, как лебедь,
Вызывать принялся.
Старый перевозчик
На голос оборванца отозвался,
С другого берега к нему приплыл.
Когда они в лодку сели
И от берега оттолкнулись,
Перевозчик загрустил,
По его морщинистому лицу
Слезы покатились.

— Какое горе у вас?
Почему вы слезы льете? —
Тас-Таракай спросил.
Лодочник слезы смахнул,
Свой рассказ начал:
— Много лет назад
Алып-Манаша богатыря
На этой лодке я перевозил.
Лицо его цветком алело,
Глаза его, как звезды, горели.
Видом своим
Он на тебя походил.
Ак-Кобен богатырь другом его был,
На моей лодке
Однажды он ехал,
О смерти Алып-Манаша
Мне сказал.
Белые кости богатыря
Его родителям вез.

Услышав это, я горько заплакал,
Девятигранную стрелу,
Алып-Манашем подаренную,
Начал рассматривать.
Ак-Кобен эту стрелу у меня выдернул,
В белопенную воду бросил.
После месячного труда
Я неводом стрелу выловил.
Ржавчины—знака смерти Алып-Манаша —
На ней не оказалось.
Сейчас она, подобно солнцу, блестит.
Если бы я костей Алып-Манаша не видел—
Не поверил бы, что он умер.
Если бы Кюмюжек-Ару замуж не выходила—
Я бы о нем сейчас не плакал.
Пока лодочник рассказ вел,
Лодка к берегу пристала.
Выйдя из лодки, перевозчик
Девятигранную стрелу вынул,
Тас-Таракаю показал.
Из тусклых глаз лодочника
Слезы ручейками бежали.

В это время оборванец,
Всем телом встряхнувшись.
Вновь Алып-Манашем стал.
Ладонь свою,
Широкому полю подобную,
Перевозчику подал.
Заморенная кляча.
По земле покатавшись,
Вновь чистошерстным бело-серым конем
стала.
Грива и хвост лошади
Пламенем начали плескаться.

Увидев это, лодочник
От радости онемел.
Молча постояв,
Разговор завел:
— Славный Алып-Манаш богатырь,
Глаза твои огнем горят,
Грудь твоя широка и сильна,
Мудростью ты наделен.
Жена твоя Кюмюжек-Ару
За богатыря Ак-Кобена
Замуж выходит.
Сегодня на стойбище отца твоего
Большой той43 начнется.
Пока косы ей не заплели,
Пока новый чегедек44 на нее не надели,
До стойбища доехать успеешь ли?
У бело-серого коня
Не встретится ли
Каких-нибудь препятствий?

Громко засмеявшись, Алып-Манаш
Старику так ответил:
— Пока бело-серый конь
По земле ходит,
Пока я на свете живу —
На постель из бобровых шкур
Ак-Кобен не ляжет,
Жене моей Кюмюжек-Ару
Шелковых кос не заплетут,
Той не отпразднуют.
Старый человек, до свидания!
В гости ко мне приезжай!
Будем вкусную пищу есть,
Хороший разговор будем вести.

Алып-Манаш богатырь
Вновь Тас-Таракаем сделался.
Бело-серый конь
В паршивую клячу превратился,
В родные места богатыря повез.
Алып-Манаш много ли, мало ли ехал
Земли отца своего,
Байбарака богатыря, достиг.

На белую гору взобравшись,
Все кругом разглядывать начал:
К стойбищу Байбарака
Гости, как муравьи, спешат;
От дыхания лошадей их
Туман по долине стелется.
Неподалеку от того аила
Шурин Алып-Манаша —
Кан-Чурекей, уныло поглядывая,
Одиноко ездит.
Тас-Таракай, таловым прутиком помахивая,
Старой шубой шурша,
Слюни по лицу размазывая,
К ездящему на рыжем коне
Кан-Чурекею приблизился.

Косо глянув на оборванца,
Кан-Чурекей спросил:
— Зачем сюда,
Тас-Таракай, приехал?
— Слышал я, что нынче большой той здесь
будет.
Говорят — весь народ сюда собирается.
Мне тоже на тое быть захотелось.
Но кляча моя плоха —
На лошадь не походит,
Сам я оборван —
Едва на человека похож,
Боясь к аилу приблизиться,
Здесь вот кружусь,
Так ответив, Тас-Таракай
Сам спрашивать стал:
— А почему вы не на тое?
Как вас звать? Откуда будете?

— Я—шурин Алып-Манаша.
На рыжем коне я езжу.
Имя мое Кан-Чурекей.
Этого тоя видеть я не хочу.
Здесь езжу, обдумывая,
Что мне делать.
По Алып-Манашу богатырю
Сердце мое болит.
Пойдем, если хочешь на той поглядеть,
Я к аилу тебя проведу, —
Кан-Чурекей сказал.
— Больше всего мне хочется
На Кюмюжек-Ару взглянуть.
Порог ее аила я перешагну ли?
Лицо красавицы увижу ли? —
Тас-Таракай спросил.
Как будто от страха.
Щеки его тряслись.
Рыжего коня пустив,

Кан-Чурекей крикнул:
— За мной следом быстрей гони!
Пока рысцою Кан-Чурекей ехал —
Тас-Таракай от него не отставал.
Когда Кан-Чурекей галопом поскакал —
Тас-Таракай отставать начал.
Но за бугром оставшись,
Он в муху превратился,
Быстро полетел.
Обогнав Кан-Чурекея,
На землю снизился.
Ровной рысцой поехал.

Увидев Тас-Таракая впереди,
Кан-Чурекей в удивление пришел,
Подъехал к нему,
Оглядывать его принялся,
Но ничего особенного
В Тас-Таракае не заметил.
Немного времени прошло —
На стан, где той шумел,
Они приехали.
Сквозь веселую толпу
К аилу Кюмюжек-Ару пробрались.

Кан-Чурекей золотую дверь отворил,
Сам в сторону отошел.
Тас-Таракай в открытую дверь
Взглядом своим устремился.
В аиле на дорогом ковре,
В богатую шубу одетый,45
Ак-Кобен сидит.
Восемь женщин
У Кюмюжек-Ару красавицы
Шелковые косы заплетают.
Увидев это, Тас-Таракай
С губ своих слюни смахнул,
Мягким голосом запел:

 «Кюмюжек-Ару! Шелковые косы
Сама ли заставила ты расчесывать?
Друга, с которым жить собралась,
Сама ли ты выбрала?
Кюмюжек-Ару! Золотые волосы
Сама ли заставила ты заплетать?
Друга, которого любишь,
Сама ли ты нашла?»

Эту песню услышав, Кюмюжек-Ару
Восемь женщин оттолкнула,
Сама в ответ запела:

 «Шелковые косы мои
Поневоле я дала расчесать.
Жениха, с которым жить придется,
Сама я не выбирала.
Золотые волосы мои
Не по моей воле заплетают,
Жениха постылого
Сама я не искала».

Такую песню услышав, Ак-Кобен
Длинную плеть схватил,
Далеко от порога
Тас-Таракая прогнал.
Но не успел на прежнее место сесть,
Как оборванец в аил вернулся.
У порога на колени став,
Тас-Таракай снова запел:

 «С шестью ручками из золотой чашки
Ак-Кобен, видно, пищу есть будет.
На шестирядной мягкой постели
Ак-Кобен, видно, будет спать.
С семью ручками из медного котла
Алып-Манашу, видно, есть не придется
На семирядной бобровой постели
Алып-Манаш, видно, спать не будет».

На эту песню Кюмюжек-Ару
Своей песней ответила:

 «Из чашки с шестью ручками
Добрых людей я стану кормить.
Шестирядная мягкая постель
Алып-Манашу будет принадлежать.
Из котла с семью ручками
Соседей своих я угощу.46
Семирядную бобровую постель
У Алып-Манаша никто не отнимет».

Слушая эти песни,
Ак-Кобен разозлился:
— Постой, Тас-Таракай паршивый!
Голову я тебе отрежу,
К ногам положу.
Ноги я тебе отрежу,
К голове положу!
Ак-Кобен хотел его ударить,
Но промахнулся.
Тогда за шесть долин,
За шесть гор оборванца отогнал.
Поймать он его не смог.
От стыда покраснев,
В аил вернулся.
Не успел на прежнее место сесть
Как Тас-Таракай
У порога снова запел:

 «Если бело-серый конь
К коновязи своей прибежит,
Что ты, Кюмюжек-Ару,
Делать будешь?
Если Алып-Манаш живым
В свой аил вернется,
Как ты, Кюмюжек-Ару,
На него посмотришь?»

Эту песню выслушав, Кюмюжек-Ару
Вновь женщин от себя оттолкнула,
К порогу подбежала,
Своей песней Тас-Таракаю ответила:

 «Если бы бело-серый конь
Домой прибежал,
Я бы золотую шерсть
Его погладила.
Если бы Алып-Манаш
Домой вернулся,
Я поцеловала бы его
В сладкие губы».

В этих песнях свою беду почуяв,
Ак-Кобен богатырь
В серого журавля превратился,
В дымоходное отверстие вылетел,
В облаках исчез.
Увидев это, Тас-Таракай
Всем телом встряхнулся,
Вновь Алып-Манашем стал.

С семьюдесятью двумя тетивами
Железный лук натянул,
Меткую стрелу в журавля выпустил.
Когда стрела на землю
Падать стала —
Вслед за ней
Журавлиные перья и пух посыпались.47

В это время для родных Алып-Манаша
Еще одна луна в небе засняла,
Еще одно солнце вспыхнуло.
Алып-Манаш богатырь
Из правого кармана
К рекам и лесу
На волю народ выпустил;
Из левого кармана
На сочные луга
Скот высыпал.

Ак-Кана злобного победив,
Ак-Кобена изменника уничтожив,
Алып-Манаш богатырь
Для всего народа праздник устроил.
Каким веселым тот праздник был —
Словами не передать!

Ни одного слова я не убавил,
Ни одного слова не выдумал.
Что от народа я слышал,
То и вам рассказал.

Примечания

Поэму записал Павел Кучияк в июне—июле 1939 года. С подстрочника Н. Г. Куранакова перевел И. Мухачев.

На ойротском языке поэма опубликована в 1940 г. На русском языке была напечатана в прозаическом изложении (А. Гарф и П. Кучияк. «Алтайские сказки», Детиздат ЦК ВЛКСМ, 1939 г.).

Улагашев Николай Улагашевич называет поэму «Алып-Манаш» «кузнецким» сказанием. Он слышал се в молодости в селе Елей, Старо-Бардинского района, куда возил продавать бадан. Поэму пропел ему сказитель Яемат, приехавший туда из-под города Кузнецка. Яемат был бобылем, профессиональным сказителем. Он кормился тем, что приносили ему его слушатели.

1 На чубаром коне ездящий. Сообщение о коне богатыря в ойротском эпосе всегда предшествует имени самого богатыря.

2 Байбарак - собственное имя. Не переводится.

3 Комыс — миниатюрный музыкальный инструмент. Комыс берут в зубы, по язычку его ударяют пальцем и дыханием регулируют нежный, вибрирующий звук.

4 Эрке-Коо. Эрке — милая, коо — стройная, красивая, прекрасная. Это — часто встречающийся эпитет ойротских красавиц. Есть он и в монгольском эпосе.

5 Алып-Манаш. Ойротские богатыри делятся на три ранга: батыр — богатырь, алып — великан, боко — силач. Смысл слова «манаш» ойротам неизвестен.

6 Брови на северный лес. Сказитель сравнивает густоту бровей с лесом, растущим на влажных северных склонах гор.

7 Кюмюжек-Ару — Чистая Жемчужина.

8 Кыртыз-кан — Киргизский хан.

9 Цветок маральника. Маральник — вечнозеленый кустарник иа Алтае. Ранней весной обильно покрывается розовыми цветами.

10 Ак-кан — Белый хан.

11 Эрке-Каракчи. Каракчи — разбойница; красавица.

12 С милой женой ласков не буду. По оригиналу: «Пока Ак-кана не сражу... к милой жене не вернусь».

13 На бело-сером коне ездящий. В оригинале: «На крылатом бело-сером коне...»

14 Вместе с ее очагом разожжен. Каноническая форма алтайского эпоса, означающая, что действующие лица родились в один и тот же миг.

15 Аил — юрта из коры лиственницы.

16 Лодка. Современным ойротам лодка мало известна. Через бурные реки они чаще всего переправляются вброд, вплавь, на коне или же на плотах. Потому и в эпосе ойротов лодка встречается очень редко. Обычно, богатыри на своих конях мчатся через реки, озера и моря. Кони так легко перепрыгивают через эти преграды, что копытами волн не касаются, хвоста никогда не замочат. Недаром в эпосе коня часто называют крыльями богатыря.

В двух томах ойротского эпоса, изданных за последние годы («Алтайские сказки», Новосибирск, 1937 г. и «Темир-Санаа», Новосибирск, 1940 г.), лодка появляется только два раза. На лодке плавает по морю красавица Суремея, будущая жена охотника Кулакчина («Темир-Санаа», стр. 166), да лисица-перевозчица перевозит через черное море трех девушек, за которыми гонится Алмыс-людоед («Алтайские сказки», стр. 58).

В бассейне Томи, откуда Н. Улагашев заимствовал поэму «Алып-Манаш», лодка давно стала одним из основных средств передвижения.

17 Закатом ему казался. Богатырь мчался без отдыха. Дни и ночи так мелькали, что нельзя было отличить утра от вечера.

18 Землю слушать стал. В оригинале: «Землю насквозь прослушивает».

19 В звезду превратился. Традиционное превращение богатырского коня в ойротском эпосе. Кони богатырей часто разгуливают по небу. Некоторые звезды народ называет именами богатырских аргамаков или коней смелых охотников. Так, о созвездии Орион ойроты говорят: первые три звезды — три маралухи (самки оленей), четвертая звезда — охотник Когольдей-богатырь, пятая — лошадь охотника, шестая — стрела, седьмая — собака.

20 Две золотых скалы стоят. Седло богатыря. Алып-Манаш спит, положив голову на седло.

21 Толкан — мука, приготовленная из поджаренного ячменя. Толканом заправляют чай, в который, кроме сметаны или молока, кладут еще соль.

22 Ханского дворца достигнув. В оригинале дворец назван золотым.

23 Семиглавый Дельбеген.. Людоед, самый отвратительный персонаж ойротского эпоса, действующий во многих народных поэмах и сказках. При упоминании сказителем имени этого чудовища нередко среди слушателей раздается возглас:

— Ну, без Дельбегена сказки не бывает!..

Сказители стараются создать образ Дельбегена таким, чтобы он вызвал у слушателей не только отвращение, но и смех.

Некоторые сказители изображают Дельбегена девяти и даже двенадцатиголовым. В словаре Вербицкого говорится, что каждая голова Дельбегена имеет особое назначение: первая голова поет, вторая — на дудке наигрывает, третья — воет, четвертая -шаманит, пятая — сказки сказывает и т. д.

Г. Н. Потанин, в свое время, со слов алтайца Почук записал о Дельбегене следующее:

«Джельбеген очень губил людей. Учь-Бурхан — то есть три бога посоветовались между собой, что делать. Солнце сказало: «я бы спустились на землю, но от моего жара люди сгорят». Месяц сказал: «от жара, пожалуй, сгорят, но мой холод стерпят». Он спустился и застал Джельбегена евшим ягоды на черемухе: месяц схватил его вместе с кустом, посадил за пазуху и унес с собою на небо. От Джельбегенова прожорства уцелело только восемь человек; от них и расплодились вновь люди» («Очерки Северо-Западной Монголии», том IV, 1883 г., стр. 190).

Другой сказитель к этому добавил:

«Теперь Джельбеген сглатывает месяц: от этого бывает затмение».. (Там же, стр. 191).

— Тень Дельбегена и сейчас видна на месяце, — говорят старики-ойроты.

В сказанье «Алтын-Мизе» («Аносский сборник», Омск, 1915 г., стр. 73) говорится о том, что на Алтае «есть семьсот ельбегенов, над семьюстами ельбегенами есть Сары-Ельбеген...».

В последнем случае под Дельбегенами сказитель подразумевал угнетателей ойротского народа — баев и зайсанов.

Слово «дельбеген» стало ругательным. Этим словом называли самых плохих людей — обманщиков, грабителей, эксплуататоров.

24 Оплывина — снежная лавина.

25 Будто трава, смялись. В оригинале: «Смялись, как солома в руке .

26 Начал писать. Этот мотив в ойротском эпосе встречается редко. Правда, почти все богатыри изображаются грамотными. Жены и родители их тоже грамотны. Но грамотность свою они, обычно, используют только для чтения «книги мудрости». Богатыри, пишущие письма, в эпосе встречаются редко. А если пишут они, то на дощечках или палочках. Это заставляет вспоминать название древней ойротской письменности — быдак-бичик. Быдак — сук дерева. Старики рассказывают, что знаки этой письменности походили на крючки и корявые сучья деревьев.

В Монголии есть ироническая легенда об изобретении подобной письменности. По этой легенде, ламы не могли изобрести письмо до тех пор, пока они не увидели старуху с палкой, предназначенной для выделки овчин. На палке были зарубки. Ламы решили, что это — указание свыше и «скопировали с палки монгольское письмо» (Г. Н. Потанин. «Очерки Сев.-Зап. Монголия, том IV, стр. 128—329).

Алып-Манаш пишет на крыле гуся. Это — выражение мечты о более совершенном письме, о способах пересылки посланий. В сказании об Алтай-Бучые («Аносский сборник», Омск, 1915 г., стр. 4) сестра его, изменница Ермен-Чечен, пишет письма на крыльях двух уток и отправляет их к врагам брата — Аранаю и Шаранаю.

Этот мотив знаком и русскому фольклору. Есть поговорка: «сорока на хвосте весть принесла».

В монгольском эпосе этот мотив тоже имеет некоторое распространение.

Так в глубине веков у разных народов зародилась и созревала идея голубиной почты, которая еще в начале нашей эры получила на Востоке большое распространение.

27 Белое лицо мое. В оригинале былую красоту своего лица Алып-Манаш сравнивает с радугой.

28 Ак-Кобен — Белый Хлопок.

29 Кан-Чурекей. Кан — кровь, чурекей — утка из породы чирков; зимородок.

30 Ташаур — кожаный сосуд с узким горлом. Здесь говорится о ташауре, украшенном золотом.

31 В яму опустил. Эпизод, встречающийся в других народных поэмах. В «Темир-Санаа» (стр. 24) мы находим такие строки:

Темносерый конь богатырский
На середину белой долины прибежал,
К семидесятисаженной яме подошел,
Из хвоста один волос
В глубокую яму опустил.
На одном волосе
Темир-Санаа из ямы поднял.

В поэме Н. У. Улагашева у коня отрывается хвост, и конь должен отыскать новый путь к освобождению своего друга.

32 Целебную пену надо достать. Эту пену алтайцы называют эрдине — волшебная драгоценность, талисман. По ойротским легендам, эрдине в виде пены можно найти в муравейнике и в виде шелковой ниточки — в гнезде иволги. Обладание этим талисманом приносит человеку счастье, богатство. В шелковую ниточку превращается Байым-Сур, жена богатыря Козын-Эркеша, чтобы спасти его от отравления. Она — эрдине своего мужа.

Богатырь Алтай-Бучый имел эрдине своих табунов. Это была серая кобылица.

Кроме этого, эрдине в ойротском эпосе имеет то же значение, что и «живая вода». В сказании «Алтын-Мизе» («Аносский сборник», стр. 104—105) конь достает белое эрдине с вершины железного тополя, чтобы вернуть жизнь своему богатырю, кости которого уже обросли мхом. Конь ударяет белым эрдине по костям, и богатырь встает, будто только что пробудившийся от сна.

33 Кюлер-бий. Кюлер — бронза, бий — (начальник, господин, судья, чиновник.

34 Кам — шаман.

35 Солнце мое, Алып-Манаш. В оригинале:

Сердце мое, Алып-Манаш!
Солнце мое, Алып-Манаш!

36 У него жена остается. Здесь ясно видны пережитки далекого прошлого. По родовым обычаям ойротская женщина после смерти мужа не могла вернуться к своим родителям или выйти замуж за кого-либо по своему усмотрению. Она переходила по наследству к младшему брату мужа. У Алып-Манаша нет брата, и потому отец, якобы, умершего богатыря решил отдать вдову его близкому другу. Эти родовые пережитки существовали до прихода советской власти и еще недавно с ними приходилось вести борьбу.

37 С семьюдесятью двумя тетивами. В подстрочнике - лук с семьюдесятью двумя зарубками. Эта деталь часто встречается в ойротском эпосе. Некоторые переводчики эта слова объясняли так: «Зарубка делается для тетивы. Сколько зарубок, столько и нитей в тетиве».

Г. Н. Потанин о луке с зарубками говорит следующее: «Чтобы натянуть лук, клали его на землю; на тело лука ставили вертикально тепке, деревянную линейку, на конце которой было несколько зарубок; потом тянули тетиву вверх, заставляя ее скользить по линейке сначала до первой зарубки, потом дэ второй» («Аносский сб.», стр. 34).

П. В. Кучияк сообщил нам, что Г. Н. Потанин неправильно употребил слово «тепке». Деревянную линейку с зарубками алтайцы называли — «чертки». Слово «тепке» означает бугорок на рогах сибирского козерога — тау-тэке. Старик Попоноев Саныбас рассказывал Кучияку, что из рогов тау-тэке алтайцы делали луки. Для этого рог распаривали и раскалывали пополам. При натягивании тетивы бугорки на рогах сжимались и превращались в своеобразные пружины. Число бугорков на рогах тау-тэке колеблется от 7—8 до 15—16. Чем больше бугорков, тем сильнее лук. Стрела, выпущенная из такого лука, сваливала марала. В коллекции Новосибирского краеведческого музея есть такой лук.

38 С богатого ковра вскочил. По оригиналу — с девяти ковров, сложенных стопкой.

39 Стальная сабля. В оригинале — сабля по форме своей сравнивается с луной.

40 Тополь, как ремень, скрутил. Ак-кан навсегда остался в скрученном тополе.

41 Тас-Таракай. Характерное для ойротского эпоса превращение богатыря в лысого, смешного, неопрятного старика. Встречается во многих поэмах и сказках (см. «Аносский сборник» и «Темир-Санаа», Новосибгиз, 1940 г.). Превращение в Тас-Таракая знакомо богатырям казахского эпоса. Так превращается в старика-пастуха («Тазша») Козы-Корпеш, когда он отправляется на поиски своей невесты Баян-Сулу.

В русских сказках на месте Тас-Таракая мы находим заморыша, в которого иногда превращается молодой и сильный человек. Это бывает обычно тогда, когда он после долгой отлучки возвращается домой и решает уличить неверную жену в измене, расправиться с ее любовником.

Один из любимых богатырей бурят-монгольского эпоса Гесер, отправляясь к своей изменнице жене, принимает образ странствующего ламы.

Тас — плешивый, покрытый коростами. Словом «таракай» алтайцы называют то место на высоких горах, где кончается лес и начинаются голые скалы.

42 Токум — подседельный потник.

43 Той — свадьба, пиршество.

44 Чегедек — верхняя одежда замужней женщины, которую она была обязана носить всегда, пока жив муж.

45 В богатую шубу одетый. По оригиналу — шуба на Ак-Кобене сияла, как луна.

46 Соседей своих я угощу. В оригинале:

Из котла с семьюдесятью ручками
Семьдесят человек угощу.

47 Журавлиные перья и пух посыпались. В оригинале:

С темени журавля
Перья посыпались.

В варианте А. Гарф и П. Кучияка этот эпизод изложен так: «Стрела скользнула но темени журавля. С тех пор и поныне журавль живет с этой отметиной».

А в заключение сообщается:

«Алтайцы журавлиного мяса не едят.

— Эта птица, — говорят они, — хоть и поганой, но все же человеческой крови».

Источник.

Улагашев Н. У. Алтай-Бучай. Ойротский народный эпос. / Н. У. Улагашев - Под редакцией А. Коптелова. ОГИЗ, Новосибирск,1941. - 402 с.

Перевёл в текстовой формат Е. Гаврилов, 12 ноября 2015 года.

• Улагашев Н.У.

• Назад
• Вперед