Захаров Николай Николаевич
- Информация о материале
«Хочу сказать одно: ходите, как вам нравится! Главное – достигайте своей цели. Делайте то, что вы хотите. То, что вам доставляет удовольствие. С кем хотите, с тем и ходите. Не надо слушать советов, как ходить. Ходите с хорошими друзьями, с командой. Вообще на первом месте должно быть удовольствие, удовлетворение от того, что мы делаем..»
Родился 29 апреля 1953 г. в деревне Бирюса Емельяновского района Красноярского края.
В 1970 г. - окончил среднюю общеобразовательную школу №1 Березовского района Красноярского края.
В 1970-72 гг. – электрослесарь на шинном заводе Красноярска.
В 1972-77 гг. - окончил электромеханический факультет Красноярского политехнического института. Образование – инженер-электрик.
В 1977-78 гг. – научная деятельность на кафедре «Автоматика и телемеханика» КПИ.
В 1978-83 гг. – преподаватель лыжного отделения кафедры «Физическое воспитание» Красноярского технологического института.
В 1980 г. получил звания мастера спорта по скалолазанию и мастера спорта по альпинизму.
В 1983-84 гг. работал электрослесарем на заводе «Красмаш».
1983 г., 1985 г. – чемпион СССР в классе скальных восхождений.
В 1984-95 гг. – тренер спортивного клуба «Енисей» на заводе «Красмаш».
В 1986 г. – чемпион СССР в классе высотных восхождений. Присвоено звание МСМК.
В 1987 г. – серебряный призер Чемпионата СССР в классе высотных восхождений. Первопрохождение по Северной стене пика Революции (6974 м).
В 1988 г. – чемпион СССР в классе высотных восхождений. Первопрохождение по Северной стене пика Хан-Тенгри (6995 м). Восхождение на пик Ленина (7134 м).
В 1989 г. – восхождение на пик Победы (7439 м). Серебряный призер Чемпионата России в классе высотных восхождений.
В 1990 г. – становится пятикратным чемпионом СССР в классе высотных восхождений. Первопрохождение по Южной стене пика Коммунизма (7495 м).
В 1991 г. – серебряный призер Чемпионата СССР в классе зимних восхождений.
В 1992 г. – восхождение на пик Дхаулагири (8167 м), Гималаи, Непал. Чемпион России в классе технических восхождений.
В 1993 г. – восхождение на высочайшую вершину Южной Америки Аконкагуа (6970 м, Анды).
В 1994 г. – серебряный призер Чемпионата России в классе зимних восхождений.
Восхождение на пик Мустаг-Ата (7556 м, КуньЛунь, Китай).
В 1995 г. - чемпион России в классе зимних восхождений.
В мае 1996 г. - капитан команды, совершившей первопрохождение на вершину Эверест (8848 м) по Северо-Восточной стене. Новый маршрут неофициально называют «кулуар Захарова».
Осенью 1996 года - Пики Чо-Ойю (8201 м), Шишапангма (8012 м). Тибет. Гималаи.
С 1997 по 2005 гг. – тренер по альпинизму краевого спортивного комитета.
В 1997 г. – Федерацией альпинизма России признан лучшим восходителем в классе высотных восхождений.
В 1998 г. – Федерацией альпинизма России признан лучшим восходителем в классе технических восхождений. Заслуженный тренер России. Присвоение звания «Снежный барс». Совершил восхождение на высшую гору Африки – Килиманджаро (5895 м). Награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством II степени».
В 1999 г. – взошёл на высочайшую точку Северной Америки Мак-Кинли (6194 м), местное название Денали.
В 2000 г. – взошёл на Эверест (8848 м) по Северному гребню. Гималаи, Непал.
В 2002 г. - взошёл на Лхотзе (8516 м). Гималаи, Непал.
В 2003 г. – капитан команды, совершившей первовосхождение на пик Чкалова в Антарктиде по Южной стене. Это первый русский альпинистский маршрут на Континенте.
С 2005 года - занимает должность председателя Федерации альпинизма Красноярского края.
Специальное интервью для Алтайского края [29 сентября 2008 г.]
Евгений Гаврилов: – Николай Николаевич, одно из последних ваших значимых восхождений – пик Чкалова?
Николай Захаров: – В 2003 зимой, там было лето, мы совершили первопрохождение на пик Чкалова, сделали стену. Это первый русский альпинистский маршрут на Антарктиде. Больше таких сложных восхождений не совершал.
– Чем вам был интересен первый русский альпинистский маршрут на Антарктиде?
– Во-первых, мы выбрали сложную стену. Вертикальную, практически 90 градусов. Очень сложная. И в том месте, где находится пик Чкалова, людей до нас не был. В этом районе не ступала нога человека вообще. Массив Вольтат, на земле королевы Мод. Поэтому было интересно.
Попадаешь в место, где точно никто не был. Мы приехали туда на специальных вездеходах и пошли выбирать место. Там морена, и стали выбирать место для базового лагеря, палатки ставить. Как обычно в горах: приезжаешь и смотришь, где есть площадки, банки консервные. А тут идёшь, смотришь под ноги, и не видишь никаких следов. Потом вспоминаешь – боже мой! Тут никогда никто не был. На сотни километров. Это интересно! Ближайшая станция, место, где живут люди, – Новолазаревская, русская.
Там очень твёрдые граниты. При этом сверху камень шелушится, осыпается. Но сам по себе очень твёрдый. Допустим, чтобы забить шлямбурный крюк, нам пришлось забить несколько, не было рельефа. Пробивка одного отверстия занимает полчаса или час. Настолько твёрдая стена, рельеф.
А вообще рельеф понравился, лазовый гранит, но из-за того, что шелуха сыпется, довольно сложно лезть.
Там район всё-таки далеко от моря, и никакой живности нет. В Антарктиде вся жизнь – на побережье. Пингвины и прочие обитатели. Там, где есть рыба, чтобы питаться. Естественно, там и птицы.
Мы знаем, что никакой живности нет, лезем по стене уже несколько дней (лезли 9 дней), и вдруг в воздухе промелькнула какая-то тень. Смотрю – нет никого. Пригляделся внимательно – голуби летают. Очень редко. Непонятно, что они там едят. Никаких насекомых там в принципе нет. Зимой там ничего не выживает.
На станции Новолазаревская нас встречали и провожали полярники. Очень строгий сухой закон на Антарктиде, напитки запрещено пить. Но мы с собой привезли – мы же не знали – из Кейптауна коньяк, и начальник антарктической экспедиции разрешил в виде исключения, когда мы уезжали, налить всем за наш успех.
Они сказали, что наш приезд произвёл эффект разорвавшейся ядерной бомбы. Мы приехали быстро, сели на вездеходы, поехали, залезли на горы и быстро уехали. Было очень мало времени, потому что заканчивался зимний сезон и улетал последний самолёт. «ИЛ-76», который прилетел за нами. Заканчивалось время полётов. Следующий был бы через год.
– Как вы оказались в этой экспедиции?
– Экспедиция была организована Валерием Кузиным, он был президентом международного альпинистского клуба, в то время депутат Госдумы. И он финансировал эту экспедицию. Идея была чисто политическая. Заявить о том, что Россия тоже имеет намерения вновь осваивать Антарктиду. Какое-то время там было затишье.
Были предложения либо взойти на Винсон, высшую точку, либо сделать первовосхождения на горы.
Я об этой экспедиции узнал из Интернета. Позвонил Юре Байковскому и попросил взять меня в экспедицию. Мол, не пожалеет. Он согласился. Меня записали. А потом стал затаскивать туда своих. Петю Кузнецова, Олега Хвостенко. И сразу предложил сделать стену. Найдём обалденную стену и залезем. Чтобы самая сложная на Антарктиде была. И подобрал под это команду. Оставшаяся часть делала политические восхождения – ходили на горы. Называли вершины. А мы лезли на стену. Удалось её сделать.
Правда, был интересный момент. У нас оставалось десять дней, и Кузин, который был с нами, подошёл ко мне и спросил: «Слушай, а вы успеете пролезть стену? Всего десять дней. Вы же не успеете». Я ответил: «Успеем». А сам был не уверен, потому что стена сложная.
Мы сидели с парнями, разговаривали. Я сказал: «Давайте или опозоримся один раз, либо сделаем уникальную вещь. Что нам терять? Ну, не залезем. Опозоримся. Что нам, в первый раз, что ли не залазить? Давайте!» Подумали, подумали и полезли.
Пахали. Нам повезло – там день круглые сутки. Солнце садится за горизонт и сразу поднимается. Было светло, и мы лезли насколько хватало сил. Работали по 18 часов. Восхождение отличалось от обычных.
– У вас пять восьмитысячников и вы два раза были на Эвересте, где есть маршрут «кулуар Захарова». Чем он вам запомнился?
– Впечатления остались очень тяжёлые. По тяжести восхождения. У нас была возможность лезть по классике. Нам деньги давало правительство Красноярского края, администрация. Ушло полтора года на подготовку. Я подумал: почему по классике, давайте залезем первопроход. Поехали пять человек на разведку, и я присмотрел этот кулуар.
Были три пытки, все безуспешные. Я встретился с одним из тех, кто пытался залезть, Рассел Брасс, известный альпинист, француз. Он сказал, что они поднялись до 7700, но в этом кулуаре был ветер, как в аэродинамической трубе. Он просто никогда не заканчивается, и они не выдержали этого ветра. Было холодно и плохо, и они спустились вниз.
Когда приехали красноярцы с разведки, мы собрались всей командой, и я рассказал об этой идее. А некоторые в нашей команде настраивались пройти по классике. Мнения разделились. Руководитель экспедиции Сергей Баякин меня поддержал. Да, лезем первопроход.
Парни говорили: что, может, 12 залезут по классике, а по кулуару пойдут несколько человек. Я сказал, что пусть несколько человек, но сделаем классный маршрут. И мы готовились к нему.
Маршрут тяжёлый физически. Шерпов для работы не привлекали. Работали на высоте сами. У нас у многих был маленький высотный опыт. Пик Ленина – и всё.
Были на горе и проблемы, заболевания. Действительно, холодный кулуар, у нас были обморожения, пальчики некоторые на ногах поморозили. Но пролезть удалось.
План, который я наметил, много раз меняли. По людям, по дням, но всё-таки как наметил 20 мая взойти на вершину, так и получилось. Я не дошёл до вершины 15 минут. Дождался парней, была сильная непогода в 1996. Мы просто бы все потерялись, если бы я ушёл вверх. А была метель, и мы ничего не видели. Когда ходил в 2000 году, то померил с этого камня время до вершины – ровно 15 минут.
В 1996 году я не был на вершине. Мне говорили: как? 15 минут до вершины? Значит, ты был. Не был, значит, не был. В 2000 думал, по классике, но взойду. Должен же побывать на Эвересте. Когда мы с Борей Седусовым шли, я ему сказал: «Боря, смотри, на этом камне я сидел». И мы засекли время до вершины. 15 минут.
Конечно, восхождение было трудное и запомнилось. Удивляюсь: почему всё-таки его сделали?! Команда же наполовину высотной подготовки не имела. Просто были все друзья и работали в полную силу. Может, поэтому всё и удалось.
– Вы были капитаном той команды. Какими качествами должен обладать капитан в подобных восхождениях?
– Капитан должен быть не назначенным кем-то на одно восхождение, а который с этими ребятами живёт. Он с ними занимается, работает как тренер.
Он должен, во-первых, людей знать. Во-вторых, на его совести должна быть хорошая моральная обстановка, контакт, атмосфера в команде. Это должен устанавливать капитан. Отвечать за это.
Что для этого необходимо? В альпинизме, когда люди много дней вместе, они начинают спорить, возникают неприязненные отношения. Это бывает часто. Буквально всё начинается из-за мелочей. Капитан должен уметь сглаживать эти углы.
При принятии решения капитан должен мало говорить, много слушать и в конце принять правильное решение, выслушав всех. Это очень сложно. Большинству людей это не удаётся. Они начинают ругаться и обижаться друг на друга. Каждый имеет своё мнение. И даже если кто-то упорно спорит, надо сделать так, чтобы тот сам принял правильное решение, склонить его к этому. Капитан команды, который много лет ходит в этом качестве, обладает способностью спокойно выслушать других и сделать правильные выводы. В альпинизме это довольно сложная задача.
Я смотрю сейчас на моих воспитанников. У меня большая команда, сборная края, а лидеров сейчас три человека. Из двадцати – три, которые могут нормально руководить. Другие тоже пытаются, но у них не всегда получается. Или нет способностей, или недопонимают.
Самое сложное в альпинизме – психологически правильно выстроить отношения. Большинство команд, сильнейших, разваливается на глазах. Год, два, несколько лет ходят – потом разваливаются. Именно из-за внутренних противоречий. Их капитан должен уметь сглаживать. Это его задача.
– Какой из пяти ваших восьмитысячников вы бы особо отметили?
– Конечно, Эверест, кулуар. Это не классический маршрут. Сложный. Запомнился мне и Лхоцзе. Хотя мы шли по классическому пути, но в сезоне мы были первыми. Наверху мы провесили 900 м до вершины. Кулуар был обледенелый. Мы там хорошо поработали как первопроходцы. Хорошее впечатление у меня осталось от горы.
И ночью мы спускались, попали в непогоду и так дружно друг другу помогали, что все спустились живые. Хотя вероятность неприятности была. Если бы кто-нибудь сказал: ну их, я спускаюсь вниз, то были бы трагедии. А у нас каждый присматривал за другим, друг друга находил.
Это я ходил с Санкт-Петербургом, командой моих друзей. Там есть хорошие ребята, очень сильные, которые не ставят высоких спортивных целей, а просто ходят вместе. И много тренируются. Это команда директоров. Они директора разных предприятий, но все альпинисты, мастера спорта. Мы с ними дружим и ходим.
Шиша Пангма запомнилась. Мы её ходили в альпийском стиле. Безо всякой заброски. Очень быстро. Там тоже была очень хорошая команда: Толя Букреев, Володя Башкиров, которые погибли, но в моей памяти остались, как мы вместе ходили.
Дхаулагири запомнилась. Потому что это был первый восьмитысячник. Вообще-то второй, до этого я был на Чо-Ойю, мы делали первопрохождение Восточного гребня. Там тогда был Саша Фойгт, но мы не дошли до вершины, у нас Юра Гребенюк погиб. Там часа четыре до вершины было, немного. Это 2001 год, очень опасное первопрохождение.
Мы прошли Восточный гребень. Его сложность в том, что это не стена, но гребень острый, скальный на высоте 8000 м. Там не траверсировать надо, а спускаться, подниматься. И назад там возвращаться очень трудно. Одна из групп сделала восхождение, а та, в которой находился я – не сделали, из-за гибели нашего друга.
Очень сложное и драматическое восхождение. Двоих побило камнепадом, камнями – Серёжу Тимофеева и Петю Кузнецова. На высоте 8000 м мы зашивали им раны.
А на Дхаулагири мы ходили красноярской командой. Первые пять человек. Очень быстро из Красноярска прилетели и за 19 дней залезли. Не имея практически акклиматизации. Просто мы этого не знали. Первые полезли и залезли. Вниз шли, уже коленки подгибались, но восхождение было хорошее. Памятное.
На Эверест ходил с кислородом, остальные – без. Весь кулуар мы пролезли без кислорода, а на высоте примерно 8250 стали им пользоваться.
– Как вы считаете, что позволяет на таких высотах обходиться без кислорода?
– Хорошая, круглогодичная целенаправленная тренированность, подготовка, по моему опыту, позволяет подняться на малые восьмитысячники. Скажем, 8100-8200. А дальше наступает большая разница. Эверест, Лхоцзе, 8500 – это уже запредельные высоты. Там уже гораздо хуже себя чувствуешь. Тут нужны природные данные. Однозначно.
Тренированность тут уже не помогает. При всех равных условиях, если взять несколько человек одинаково тренированных, одинаковое количество часов тренируются, ходят в горах, то один залезет на Эверест без кислорода, другой без кислорода на Шиша Пангму, третий поднимется на пик Коммунизма, 7500, четвёртый – на 6000, а пятый – только на 5000. На 5200 он уже сдохнет.
– Вы родились в деревне. Как вы стали альпинистом?
– Да, там, где я родился, нет гор. Но у меня особое отношение к природе. Меня отец брал с собой на рыбалку, на охоту лет с пяти. Мы всю речку Бирюса проплывали. Я там рыбачил. Потом переехали в Красноярск, это же была зона затопления, там Красноярская ГЭС, переехали в Берёзовку.
Я учился в пятом классе, когда отец нас с братом повёл на Столбы. Хотя отец у меня на Столбы не ходил. Просто он решил показать. Мы сходили, полазили по камням. Мне это запомнилось. И через несколько лет, когда мне было 17 лет, мы с братом начали ходить на Столбы.
Когда поступил в институт, тут первый раз целенаправленно решил найти секцию или клуб альпинизма, чтобы поучиться. Пришёл в секцию, познакомился с друзьями.
Вначале стали заниматься скалолазанием. Для нас это было гораздо важнее. Это был 1972 год, когда я поступил в институт. В 1973 году сходил на первую гору. С 1973 года ни одного сезона я ещё не пропустил в горах.
Первая гора была Мунгун-Тайга, в Туве, на границе с Монголией. Очень высокая, хорошая, красивая. Мы сходили зимой, помёрзли. Очень понравилось.
После занимался скалолазанием много лет, выступал на приличном уровне. Так скажем: рядовой мастер спорта по скалолазанию. Занятия скалолазанием очень много дали в плане техники. Мы напряжённо тренировались, большие, огромные объёмы налаживали на скалах, тренировались каждый день, бегали на Столбы.
В Крыму я два года практически провёл на скалах. И потом в альпинизме с такой подготовкой было несложно ходить.
– Но пять лет вы были преподавателем лыжного отделения.
– Когда закончил политехнический институт, меня оставили на кафедре. Хорошая кафедра автоматики и телемеханики. Тогда только-только начиналось это направление. Руководителем кафедры был ныне покойный Борис Порфирьевич Соустин, очень известный альпинист, который ходил ещё со знаменитым Кириллом Кузьминым. Он мастер спорта по альпинизму, мастер спорта по лыжному двоеборью, академик, известный учёный, у него много сейчас летает космических систем, связанных с различными приводами, антеннами.
Мы пришли к нему работать. Защитили дипломы и остались с моими друзьями-альпинистами работать. Нам сразу дали хорошие темы, связанные с космической техникой. Поработал год. Чувствую – разрываюсь. Мне надо скалолазанием, альпинизмом заниматься, а ещё наукой. Я подумал, пришёл к Борису Порфирьевичу и сказал: «Я, наверное, вас просто подведу дальше».
Ушёл на кафедру физвоспитания, чтобы одновременно ещё и тренироваться. Пошёл преподавателем на лыжи. У меня здоровье было слабоватое, в детстве болели лёгкие, почти был туберкулёз. Я чувствовал, что у меня нет выносливости, и поэтому, чтобы здоровье поправить, пошёл на лыжное отделение преподавателем.
Когда пришёл, выбрал себе мужские факультеты. С ними гонял четыре раза в неделю. Четыре дня в неделю с утра до вечера стоял на лыжах. Побегал и чувствую – легче стало!
Это была конкретная цель. Мужскую группу гонял до седьмого пота и сам с ними бегал. У меня они за одно занятие пробегали 15 километров. Четыре ленты – 60 километров в день иногда наматывал. Получались очень хорошие тренировки.
В один год я выполнил нормативы мастера спорта по скалолазанию и альпинизму. Тем и тем занимался одновременно.
А потом бросил скалолазание. Сломал ногу. Для альпинизма ещё нормально, нога срослась. Но я сильно сломал, у меня она была вся раздробленная, и из скалолазания перешёл в судьи. Занимался альпинизмом, а параллельно скалолазанием как судья. Готовил трассы, ездил в Крым на международные соревнования разные, лазил и показывал трассы. Скалолазание не прекращал. Но выступать на высоком уровне мне не давала нога.
– Травма связана была с ошибкой, недосмотром или объективными причинами?
– Это была плата за наглость. Я провёл месяц в Крыму, и у меня была хорошая скальная форма. Мне казалось, что смогу везде пролезть. Поехали мы в горы и полезли на Ягнопскую стену на Памире. Полез я нагло, крючья не забивал, мне казалось, что и так могу пролезть.
Ну и летанул в одном месте. Споткнулся, поскользнулся, улетел и ударился об полку. Были серьёзные, открытые переломы. Целое лето лежал в больнице в Душанбе. Год лечился дома. Ногу мне складывали по частям.
Плата за наглость и самоуверенность. Там нужно было забить всего один хороший крюк! Я бы повис на отвесе. А так пришлось лететь метров двадцать и удариться об полку.
– Вам ещё удалось поработать и электрослесарем на заводе?
– После того, как я поработал в институте, мы с друзьями решили делать в горах что-то более серьёзное. Для этого нужно было сформировать команду на базе какого-то общества или клуба. В то время самое лучшее финансовое положение было на заводе «Красмаш». Крупнейший военный завод в СССР, который делал огромные ракеты. И там был клуб «Енисей». Известная команда по хоккею с мячом «Енисей». Борцы – Ваня Ярыгин там боролся в то время.
Там был мощный спортклуб с хорошим финансированием. И мы на собрании команды решили, что все пойдём на «Красмаш». Пошли и устроились. Нас там поддерживал и директор, сейчас он на пенсии. Нам давали транспорт, одевали хорошо.
Мы стали планировать на базе этого клуба хорошие, сложные восхождения. Стали участвовать на чемпионатах СССР. Год я поработал электрослесарем на «Красмаше», а потом мне пробили ставку тренера в клубе «Енисей». И я ушёл туда работать. Стал тренировать скалолазов и альпинистов одновременно.
– Звание МСМК вам было присвоено в 1986 году. С каким событием это было связано?
– В нашей системе классификации, как в каждом виде спорта, есть свои квалификационные уровни. В альпинизме – это набор баллов. Это и на МС и на МСМК. Нужно было набрать за три года 40 баллов. На чемпионате СССР давалось максимум 10 баллов. Нужно было стать четыре раза чемпионом СССР.
Довольно сложные нормы. Мало кто выполнял в то время. Я их набрал и выполнил норматив МСМК. Там ещё баллы набираются за сложные восхождения. 6а, 6б – одно из этих категорий. Нужно просто много ходить и выступать в соревнованиях. Во всех подряд.
– Какую роль коллективу вы отводите в альпинизме?
– В коллектив я вкладываю большой смысл. Чтобы иметь хорошие восхождения, надо иметь такой коллектив.
Хотя в мировой истории альпинизма очень много примеров, особенно на Западе, что находят себе партнёра, напарника на одно восхождение. И всё. В принципе, это возможно. Два спортсмена очень высокой квалификации, понимая прекрасно, как они должны себя вести, как должны психологически взаимодействовать, всё на сознании, вполне могут ходить.
Если люди собираются на сложные восхождения просто так, сорвались и полезли – скорее, у них начнутся разногласия. Нужно иметь очень высокий опыт, мотивацию, интеллект и знать, что тебя ожидает.
У нас сейчас из русских тоже так ходят. Тот же Валера Бабанов. Он кого-то приглашает, и они лезут нормально.
Для меня самое важное – коллектив. Почему мне интереснее ходить в команде? Когда ты в коллективе друзей – это просто здорово. Это не только спортивный результат, а удовольствие от восхождения, от общения. Для меня коллектив на первом месте.
– Фотографируете ли вы в горах?
– Я фотограф-любитель. Давно фотографирую. В пятом классе мне отец подарил «ФЭД-2», хороший плёночный фотоаппарат. По-моему, он был содран с «лейки». Потом была «Смена», из хороших плёночных «Nicon», я его подарил.
Сейчас перестал увлекаться, просто снимаю техническое фото. У меня есть неплохая «мыльница» и снимаю в горах то, что мне надо технически. Например, стены. Если увижу красивый вид – сниму. Иногда гулять хожу, специально поснимать.
Но дорогой фотоаппарат не беру. У меня много друзей в Красноярске профессиональных фотографов. Великолепные фотографы. Думаю: зачем мне снимать хуже? Они фотографируют и дарят мне фотографии. Сам я снимаю довольно много на соревнованиях, репортажная съёмка, но каких-то художественных целей не ставлю. Но если увижу хороший кадр – обязательно сниму! Для себя.
– Чем вам запомнилась Африка и восхождение на Килиманджаро?
– Я ходил в качестве гида с людьми малоподготовленными, но богатыми, благодаря которым и съездил. Там обязательно надо брать гидов-негров. Негры идут с тобой на гору и руководят.
Там километр прошёл – хижина. Приходим, ночёвка. Приходит негр-гид наш и говорит по-английски: «Во сколько бы вы завтра хотели позавтракать и выйти?» – «Тут тропа хорошая. Давайте мы поспим, в 9 встанем, 9-30 позавтракаем, в 10 выйдем». Он, жёстким голосом: «Значит так. Подъём в 6, завтрак в 6-30, в 7 выход. Sharp!». И ушёл.
На следующий день ночуем уже на 3700. Он опять подходит. «Господа, во сколько вы завтра хотели бы выйти?» Я говорю: «Ну, завтра медленнее будем идти. Давайте выйдем в 8-00». Он: «Значит так. В 5 подъём, в 6 – выход. Sharp!».
Доходим до хижины, от которой на вершину идти, на 4700, Кибо Нат называется. Негр приходит и спрашивает: «Во сколько вы хотели бы выйти на восхождение?» – «Завтра подъём большой, высоко, давайте мы в 5 встанем и в 6 выйдем». Он: «Значит так. Подъём в час, пол-второго ночи выход. Sharp!».
Он всегда прибавлял: «Sharp!» и уходил. И появлялся только утром.
Ему мои клиенты пытались объяснить, что «у нас Николай гид, альпинист вообще-то, он тоже что-то понимает». Те просто отмахивались и говорили «Sharp!».
– Были у вас ещё подобные курьёзы?
– Смешная история была на Арарате. Там ходили мои друзья, которые поехали, и клиенты, которые деньги платили. Мы весело лезли. Но шли очень медленно, потому что был один австриец, мой друг, который ходит очень медленно. Но он везде доходит. Он даже со мной был на пике Ленина. Он не альпинист, а менеджер, генеральный директор большой фирмы.
С нами шёл местный курд. Это вроде наших чеченцев, боевые ребята. Там обязательно их дают, без них нельзя ходить. Он шёл, на нас презрительно смотрел и всё время говорил: «А вы куда вообще приехали? Вы же не взойдёте, вы же так медленно идёте».
А мой друг-австриец говорил: «Нет, мы дойдём. Вот у нас Коля, он на Эвересте был». Тот так презрительно на меня посмотрел и сказал: «Все, кто поднялся на Эверест, на Арарат подняться не могут. Потому что Арарат тяжелее».
И мы так медленно шли-шли, и все дошли. Потому что нам вообще было легко. Альфред поднимался медленно, и мы его темпом шли.
Курд особенно посмотрел на нас и говорит: «Да… Не ожидал».
И мы тут достали бутылку коньяка «Арарат»! Армянского. А у них же Армения – враг номер один. Как он кричал на нас! Махал руками. Он кричал: «Это армянский коньяк! Выбросьте его!»
Но мы всё равно его выпили.
– Николай Николаевич, расскажите о том, как прошло лето-2008?
– Летний сезон мы были на Кавказе в Узунколе, участвовали в чемпионате России в скальном классе. Там состоялся знаменитый фестиваль альпинизма. Одна команда у нас заняла третье место, наша девушка стала чемпионкой.
Были в Пакистане, в Каракоруме в экспедиции. Есть там такая гора Скъянг Кангри, 7357 м, на границе Пакистана с Китаем. Пока на этой горе ещё никто не был. Стена очень сложная. Мы на неё не залезли. Метров 100 оставалось до вершины, как один из наших участников заболел, температура под 40, пришлось спуститься. Осталась эта гора у нас на следующий год. Мы знаем, что были две американские попытки взойти на эту гору, обе безуспешные.
У нас осталось работы на день, мы почти всю стену пролезли – и тут такая неудача. Но на следующий год, может, и залезем. В октябре будем решать о календаре на будущий год. Соревнований в этом году больше не будет, и поэтому мы провели чемпионат края по скоростным восхождениям на Саянах. Только что вернулись и будем сочинять планы на будущий год. Планов – громадьё!
– Восхождение в Пакистане у вас последнее пока?
– Оно крайнее. Последнее, это говорят: всё – последнее. Да, это была одна из больших экспедиций. Сейчас мы планируем экспедицию на зиму. Пока ещё не определились точно с местом. Это будет либо Кавказ, либо Тянь-Шань, район Хан-Тенгри. Посмотрим. Всё зависит от финансирования на следующий год. А из больших на лето: либо пакистанский Тхьянкангри, либо Победа с юга, с Китая – тоже интересный вариант, пока не пройденная стена.
– Из восьмитысячников крайней у вас была Лхоцзе?
– В 2002 я взошёл на Лхоцзе и после не ходил на восьмитысячники. Сейчас у меня команда. Я работаю тренером и на восьмитысячники больше не хожу. Может, будет интересно – схожу. Это стало для меня неинтересным. Набор восьмитысячников – не очень интересная для меня цель, а интересны стены не пройдённые, в том числе и на восьмитысячники. Но это уже для молодых.
Во всём должен быть смысл. Да, может быть, для кого-то это цель достойная – сходить 14 восьмитысячников по классическим путям. Но на это нужно очень много времени. Каждый выбирает – что ему интереснее. Для меня чем сходить на несколько восьмитысячников по классике, лучше подготовить сильную команду из молодых ребят, тренировать, готовить в течение нескольких лет и сделать стены, на которые ещё никто не ходил. На тех же восьмитысячниках, может быть.
Восьмитысячники – красивые горы. Просто нужно выбирать то, что делать в горах. У нас либо сам человек занимается, либо кого-то за собой ведёт. Я считаю, что более важно оставить за собой команду. А я буду ей гордиться.
Для меня интереснее работать с молодёжью. Мне неинтересно делать набор гор. Сейчас хочу, чтобы мои ребята, мои воспитанники походили на восьмитысячники. Для этого надо много работать, их тренировать, доставать деньги. Эта работа меня более привлекает. Хотя я и сам хожу на восхождения. Езжу в интересные места и их совершаю.
Иногда мы с друзьями выезжаем, например, в Южную Америку, в Гималаи. Там просто замечательные маршруты, но не очень сложные восхождения. Сейчас, может, удастся поездка в Новую Гвинею, подняться на Пунчак-Джая, высшую гору Океании. Хочу попасть в Новую Зеландию. Ещё там не был. Там удивительные горы.
– Какие песни вы предпочитаете в экспедициях?
– Я трепетно отношусь к песне. К сожалению, сам не силён. Иногда на три аккорда сумею что-нибудь спеть. Люблю слушать. У меня много друзей поют. Мне много что нравится, кто что поёт, особенно из друзей. Бардов не очень слушаю, на концерты не хожу.
Мне, честно говоря, не хочется слушать всё подряд из того, что поют. Слушаю то, что мне нравится. Высоцкий мне нравится. Его песни об альпинизме с виду напыщенные, но на самом деле они близко передают альпинистскую тему. Его песни считаю самыми лучшими об альпинизме. Почему-то он довольно точно всё прочувствовал. Наверное, он всё так чувствовал. Мне нравятся песни Высоцкого.
Визбора слушал, мы его в Красноярск приглашали. Он нам пел. Такие душевные песни! Именно такие, какие поются сидя у костра. Душевные, очень хорошие песни.
А так не разбираю: то, что нравится – слушаю. Считаю, что в альпинистской экспедиции обязательно должна быть гитара, чтобы попеть.
– Как вы относитесь к горному и туризму вообще?
– Я им не занимаюсь, но отношусь с уважением ко всему, что нравится людям. Если людям нравится горный туризм – почему бы нет? Кстати, я знаю горных туристов, которые потом стали альпинистами. Особенно в Санкт-Петербурге, Юра Федотов, Юра Джибраев. Они вообще знаменитые там альпинисты.
Толя Джулий – действующий турист, он МСМК по туризму, но очень сильный альпинист. Я его знаю и уважаю. Он ходит в горах очень сложные маршруты, которые не каждый альпинист сможет пройти.
К туристам у альпинистов сложилось пренебрежительное отношение. Это вызвано тем, что очень много горных туристов ходит в горах, не зная природы гор, без подготовки, лезут куда попало, попадают в лавины, их потом приходится спасать. На это надо терять время – куда деваться. Из-за их глупости.
Поэтому из-за этого их, конечно, недолюбливают. Но не всех. Именно таких.
Кстати, и альпинисты такие есть. Которые лезут куда попало, падают, и их приходится спасать.
Туризм – вид активного отдыха. А это здорово. Чем больше будет заниматься – тем лучше. Каждому – своё.
– Вы были на многих континентах. Какой из них вам более всего по душе?
– Мне, естественно, нравится Непал, да многим там нравится. Я там отдыхаю душой и телом. Здорово. Непал – потому что там люди очень приветливые. Чувствуешь себя как дома.
Нравится Чили, Аргентина. Южная Америка.
В Эквадоре был, тоже индейцы понравились. Мы были в гостях, и они нас угощали своим национальным блюдом.
А горы? Всё-таки больше трогают Саяны. Гималаи – очень красивые горы, но сколько раз там бывал, чувствовал себя в гостях. Чувствовал, что отсюда надо уезжать, и часто бывает, что хочется скорее домой.
В Гималаях я приехал к ним в гости: «Здравствуйте, Гималаи. До свидания. До новой встречи!»
Анды очень красивые. Там растительности нет совсем, и они привлекают своим контрастом. Ярко-синее небо, ярко-красные скалы – это очень красиво! Но там я тоже в гостях.
Когда приезжаю в Саяны, а это и Столбы, и наши Ергаки (сейчас район мы осваиваем), то здесь я дома нахожусь. Если бы мне хотелось просто пожить в своё удовольствие, то сделал бы это на Столбах. Если бы было время, я ушёл бы на пару недель и оттуда не выходил.
Естественно, что и в Гималаи тоже с удовольствием поехал и пожил бы пару недель. Но на это надо время.
– Ваши пожелания всем любителям активного отдыха?
– Сейчас появилась такая вредная штука – Интернет, где много изливается негатива. Там обсуждают все восхождения и советуют, что так ходить нельзя, вот так надо ходить. Такого полно.
Хочу сказать одно: ходите, как вам нравится! Главное – достигайте своей цели. Делайте то, что вы хотите. То, что вам доставляет удовольствие. С кем хотите, с тем и ходите. Стили восхождения – другое. Если понадобится, понимание придёт само собой. Как вы хотите, так и ходите! Не надо слушать советов, как ходить. Получайте удовольствие от всего. В том числе и от гор, и от общения с друзьями. Ходите с хорошими друзьями, с командой. Вообще на первом месте должно быть удовольствие, удовлетворение от того, что мы делаем.
Но, естественно, при этом надо природу беречь.
