Мариев Андрей Николаевич
- Информация о материале
«Если у вас появляется возможность ходить в горы, куда-то выехать, не надо это откладывать, думать о том, что всё это повторится. На самом деле, ничего не повторяется. Если есть возможность, то надо обязательно ей пользоваться. В горах мы себя ощущаем комфортно, это вспоминаем, это остаётся с нами на всю жизнь. Надо по возможности туда ездить чаще. Только надо анализировать свои действия, планировать и пытаться понимать: природу гор, свое место в ней».
Родился 31 января 1971 года в г. Кохма Ивановской области.
Живет в г. Тольятти. Образование высшее.
По профессии – техник - технолог. 12 лет проработал на Волжском автомобильном заводе, в производстве ремонта и обслуживания грузоподъемного оборудования. Сейчас занимается промышленным альпинизмом.
Альпинизмом занимается с 1987 г.
Тренер - Душарин Иван Трофимович.
Блестящий скалолаз.
1994 г. – работал в Международном альпинистом лагере, поднялся на пик Корженевской (7.105 м) и два восхождения на п.Коммунизма (7.495 м) (5Б, 6А);
1995 г. - Пти Дрю, Монблан, Монблан де Такюль (Франция);
1996 г. - К2 (Пакистан), Северо-Западное ребро, до 7600 м;
1997 г. - Нанга Парбат (Пакистан), маршрут Кинсшофера;
29 мая 1998 года российско-американская команда в составе Карлос Булер (США), Иван Душарин, Андрей Волков, Андрей Мариев (Тольятти), Павел Шабалин (Киров) поднялась на вершину Чангабенг (6856 м) в Индии, проложив новый маршрут по 1800 метровому отвесу центра Северной стены.
1999 г. – Жанну по Северной стене, (Узбекская экспедиция) до 7000м.
2000 г. – Шингу-Чарпа, Амин-Брак, К-6 - исследование района;
2002 г. - 2003 - Кавказ, Ерыдаг;
2004 г. - Эверест (Тибет) по центру Северной стены, первопроход;
2007 г.- К-2 (Пакистан) по центру Западной стены, первопроход;
2008 г. - Альпы, Кавказ, забег на Эльбрус, работа в а/л Джантуган.
Заслуженный мастер спорта России.
Женат, две дочери - шестилетняя Марта и трехлетняя Катя.
Окончил школу искусств по художественному отделению.
Специальное интервью для Алтайского края [16 апреля 2009 г.]
Евгений Гаврилов: – Андрей Николаевич, расскажите о ваших ближайших планах?
Андрей Мариев: – Зимой, если все сложится, хочу принять участие в экспедиции на К2 со стороны Пакистана в Каракоруме. В настоящее время готовлюсь съездить в школу инструкторов, поучаствовать в траверсе Безенгийской стены в двойке.
– У вас уже была одна экспедиция на К2, когда вы поднялись до высоты 7600. Почему тогда не состоялось восхождение?
–Восхождение состоялось, на вершину поднялось трое ребят, только в штурмовой лагерь спустились двое. Это была трагическая экспедиция. В двух словах рассказать сложно. Экспедиция была большая, 1996 год. Тогда ещё только всё начиналось: русские в Гималаях и Каракоруме. Мы усилиями спортсменов из Тольятти и Новосибирска сделали совместную экспедицию. Состав 16 спортсменов, врач, кинооператор, повар. Экспедиция была физически очень трудоемкая, три месяца автономии, всё приходилось самим делать: 8 дней трекинга с верблюдами, неделю перетаскивали грузы до базового лагеря, два месяца -восхождение. Многие считали, что мы в принципе никуда не залезем.
У нас сложилось четыре четвёрки. Я работал в четверке, которая состояла из молодых ребят, да и мне тогда было 25 лет. Это был первый опыт восьмитысячников. Моя группа постепенно распалась: один по болезни, другие – по иным причинам, это естественный процесс в тех условиях. Насколько возможно было подняться, поднялся, хотя, очень хотелось попробовать, что такое 8000 и выше,- не судьба. На обратном пути питались оставшимися продуктами - это мука и какао, думаю, суммарно, наше теловычитание перевалило за 100 килограммов. Сюжет очень закрученный.
– Чем интересна нынешняя экспедиция?
– В мире всего 14 восьмитысячников. Восемь находится в Гималаях и четыре – в Каракоруме. Гималайские восьмитысячники зимой уже все пройдены, а в Каракоруме – ни один. Хотя, попыток было очень много. В этом смысле К2 зимой отличается от всего остального: там альпинизм уже превращается в выживание.
Думаю, что будут очень низкие температуры и сильные ветра. У нас Ильяс Тухватуллин был в польской экспедиции 2003 года на К2 со стороны Китая. Там всё замерзает: еда, термоса, тела, палатки нигде не оставишь. Это очень серьёзная работа на выживание. А технически, думаю, будет сопоставимо с Северо-Западным ребром К-2. Ребята маршрут выбирали и ездили в разведку. Они выбирали места, где не так дует и движение не сдерживает глубокий снег. По маршруту ничего сказать не могу.
– Чем вас привлекает сотрудничество именно с этой командой?
– У нас сначала сложились отношения с Пашей Шабалиным. В 1998 году мы съездили на северную стену Чанга-Бенг в индийских Гималаях. После этого в 1999 году я с Пашей и Илясом Тухватуллиным участвовал в узбекской экспедиции на Жанну по Северной стене. Она была неудачной. В горах ходишь с людьми, и происходит естественный отбор: с кем-то ты можешь ходить, где понимают тебя, а с кем-то не совсем складываются отношения.
У меня с ними сложились очень хорошие отношения. Наверное, и у них со мной. Мы как бы дополняем друг друга во многом и нам вместе комфортно. Плюс судьба нам преподносит такие сюрпризы как Северную стена Эвереста, Западная стена К2. Такие условия, в которых человек проявляется полностью. Мне кажется, мы там нашли друг друга и нам вместе хорошо.
Конечно, нас объединяет отношения к горам, может быть, правильный, с нашей точки зрения, стиль и атмосфера восхождения. У нас искренние отношения, нет ничего такого, чтобы мы за кого-то решали, через кого-то перешагивали.
Это то, что было заложено при начале занятий альпинизмом Иваном Трофимовичем Душариным: удивительным человеком во всех отношениях, сумевшем донести до нас красоту и понимание гор, их величие, и хрупкость человека в горах.
Паша и Ильяс – люди разные. Паша – лидер в команде и ас на технических маршрутах, Ильяс - само терпение и надежность, он родился в Ленинграде, но живёт и работает в Узбекистане, где у него сложилась своеобразная мудрость восточного человека. Они – интеллектуальные, образованные и целеустремлённые люди.
– Что характерно для лидера в команде?
– Есть формальный и неформальный лидер. И альпинизм такая сфера деятельности, где лидерство это тяжелое бремя и ответственность. Когда неформальный, он – лидер.
В той же экспедиции на К2 Паша был неформальным лидером. То, что там отношения где-то не сложились – не имеет отношение к нему, он ушёл от этого.
Что на Северной стене Эвереста, что на Западной стене К2, он был инициатором и выдерживал стиль, спланированный внизу.
– Ваша тройка взошла по Северной стене на Эверест первой. Что хотелось бы отметить из этого периода восхождения?
– Сейчас, когда анализируешь, понимаешь – да, если бы были какие-то задержки, или что-то непредсказуемое - всё, мы могли остаться наверху. Но когда работаешь на маршруте, этого не замечаешь. Думаю, тогда роль сыграл настрой. Настрой на восхождение. На этой стене мы чувствовали, что проникали в неизведанные дали, казались себе исследователями, первопроходцами, что на такой вроде бы гигантской, но очень освоенной горе по центру северной стены, еще не ступала нога человека,- и ты первый прикасаешься к ней и лезешь по этим черепичным скалам, которые образовались тысячи лет назад. Только природа своим воздействием изменяла их, но человеческого присутствия они не знали. И это давало какие-то внутренние силы, отвлекало от сурового быта и спортивной составляющей, настраивала тебя на азарт ребенка проникающего в неизведанное, опасное и заманчивое.
Получилось так, что наша группа отработала большой объем работы, и перед нами группа Пети Кузнецова должна была идти первой на штурм вершины, но разыгралась непогода, они спустились и мы оказались первыми. Конечно, это случайность, но мы в этом видели и справедливость. Когда сделаешь много работы, хочется закончить это начинание.
Да, получалась длительная экспедиция, у нас был пятый выход, организм очень трудно согревался. Была кислородная ограниченность, маршрут неизвестен. Всё это придавало какой-то азарт. Но с другой стороны, было неизвестно, что тебя там ожидает.
Там получилось много ночёвок, выше 8000м, две из них на 8600м. Было очень холодно. Если еще задержаться, то ты просто можешь никуда больше не выйти, сил нет. И на спуске ещё заночевали. Мне было тяжело в самом конце. Ребята ещё как-то сохранили свой вес и какие-то внутренние резервы, но у меня Эверест забрал слишком много сил и было тяжеловато на финише.
– Ночёвки на 8600 была в одноместной палатке втроём?
– Палатка была двухместная. Мы её занесли, переночевав на 8200. На 8600 две ночи в ней же переночевали. Двухместная палатка, однослойная, Gore-Tex. Она вся была покрыта толстым слоем инея внутри, и мы спали просто в обнимку, чтобы не замёрзнуть.
Бывает такой холод, когда ты не можешь унять дрожь в теле. Подышишь немножко кислородом – немножко согреешься. Но кислорода было недостаточно, в палатке его особо не используешь, только при движении.
– Была уверенность, что вы совершите восхождения и хватит сил на обратный путь?
– Уверенности, конечно, не было. Мы и перед началом экспедиции взвешивали всё 50 на 50. Просто команда была большая, было три группы, присутствовал запас уверенности, что всегда есть подстраховка, есть связь, есть надежные ребята, есть продуманный график передвижения групп. Это характерно для экспедиций Виктора Козлова. Что на Эвересте, Лхоцзе, что на К2 - большие команды, и можно организовать полноценные спасработы при необходимости.
– Чем запомнился ваш первый Эверест?
– Сложно сказать. Просто хорошо шлось наверху. Была видна вершина, ясная погода, знаешь, что дойдёшь, что с ребятами всё нормально. Приподнятое настроение. Там лазание такое было, что не расслабишься. Все устали. Понятно, что два месяца трудишься и вот она - высшая точка.
Взрыва эмоций не было. Осознаешь всё это, когда тебя поздравляют внизу. Наверху думаешь о том, что задача выполнена, но в голове держишь, что надо ещё вниз спуститься. В любом случае, никогда не расслабляешься.
Спускались мы уже по классическому маршруту через Северное седло. Там везде висели верёвки. А специфика классики в том, что все экспедиции, а их было около 15, работали по этому маршруту и, представляете, 150-200 человек здесь проходили, жили, провешивали веревки, организовывали бивуаки, что оставляло не очень приятную картину. Это было в конце сезона, все экспедиции уже свернулись и мы спускались последними.
Мы видели, что остаётся после людей. Да и люди на тропе лежали. Четыре, по-моему, трупа. Неприятное впечатление остаётся после увиденного. В лагерях разорванные палатки, мусор.
Классический маршрут в основном ходят пешком. Думаю, что для многих альпинистов интересней пройти что-то новое, где надо лезть, преодолевать что-то, технические сложности. А здесь тропа, провешенная верёвками. Иди, только перещёлкивай и дыши кислородом.
Всё упростилось. Когда проводят экспедиции, с 7000 м принимают кислород. Если есть физическое здоровье у человека, он, в принципе, может взойти на Эверест. Его там обслуживают, поставлены везде палатки. Только передвигай ноги и терпи.
С другой стороны - это природа, стихия, и нештатные ситуации – норма. И если там что-то случается: с кислородными баллонами или непогода задержала, человек пользуется кислородом, а потом на 8000 м вдруг остаётся без кислорода, - у него такая паника, что все ложись – и помирай, или жди помощь.
Мы кислородом пользовались только после 8000 м. Маршрут был новый и неизвестно было, что впереди. Какой-то запас должен был быть. У нас изначально было оговорено, что кислородом будем пользоваться. А на деле получалось по-разному. Когда идёшь – пользуешься, когда приходишь на ночёвку – нет.
Эверест с Севера удобен тем, что в базовый лагерь приходит машина. На автомобиле всё доставляется, ставится нижний базовый лагерь на 5100.
Наш путь пролегал по леднику Центральный Ронбук. Все другие экспедиции идут по Восточному, на классику. У нас яки поднимали груз до промежуточного лагеря на 5600, там часов пять перехода. Дальше шли носильщики, которые поднимали груз на 6100. Но они до конца не дошли, потому, что там начинался лёд. Они отказались от дальнейшего передвижения, оставили груз чуть пониже.
И потом местные ребята, которые с нами работали, поднимали всё на отметку 6200. Получилось как бы три базовых лагеря. Самый нижний, промежуточный, и верхний. За день из самого нижнего в верхний не дойдёшь. А дальше мы уже работали сами.
– Что было у вас после Эвереста?
– Поездки на Кавказ, во Францию. Но это было не так значительно. Эверест - это маленькая трехмесячная жизнь. После этого надо было восстановиться, закончить институт, потом у меня родилась вторая дочь. Поэтому серьезных восхождений у меня не было.
– Какой, вы считаете, взгляд на альпинизм сложился у вас благодаря Душарину и Волкову?
– Когда ходишь в горы с одними людьми, со вторыми, третьими, попадаешь в разные компании, команды, всё оцениваешь. Я до 2002 года ходил в одной компании - с Душариным и Волковым. После этого, оценивая другие группы, с кем мне приходилось ходить, понимаю: то, что заложено этими людьми, легло в основу моего мировоззрения в горах.
Мне кажется, это и есть альпинизм, в котором ценятся человеческие качества, взаимовыручка. Нормальные, банальные человеческие качества.
– Ваш первый восьмитысячник Нанга-Парбат?
– Да, в Пакистане, 8125. Там получилась немножко «курортная» экспедиция. Мы ожидали больших трудностей. Мы шли по классическому маршруту, всё происходило очень быстро.
Всё прошло в два этапа. Сначала мы приехали, обработали маршрут, установили лагеря, взошли, а потом Андрей Волков и Виктор Колесниченко. У них получилось сделать восхождение меньше, чем за две недели. Всё было новым, интересным, но в техническом плане и в плане быстроты восхождения это оказалось не таким сложным, как мы предполагали.
– Самые первые ваши горы?
– Когда учился в техникуме, в альпинизм пришёл по объявлению. Просто пришёл узнать, что и как. Раньше было принято, что много секций - приходи, пробуй, выбирай. Я попал в то время, когда Иван Трофимович показывал слайды, рассказывал о горах. Он очень увлечённый человек и как-то всех «заразил». В своё время была большая секция при ВАЗе. И меня это очень увлекло. Эти поездки. Мне было интересно, появилось много новых друзей, много путешествий.
До этого каким-то конкретным видом спорта не занимался. Занимался футболом, хоккеем, боксом, самбо. Но всё не серьезно. Я учился в школе искусств на художественном отделении.
– Вы рисуете на профессиональном уровне?
– На самом деле, нет. Основы какие-то были заложены, но это дело не продолжал. Да, рисую, леплю, но в основном с детьми. И делаю это редко. Наверное, зря. Иногда для себя что-то рисую, но чтобы специально с собой брать бумагу, кисть в экспедицию – нет.
– Как отнеслись и относятся ваши родные к вашему увлечению горами?
– Мама, конечно, всегда переживает. Каждая экспедиция для моей мамы: «Ну, вот, опять переживание!». Это понятно. Наверное, у всех переживают родители, семья.
В моей семье относительное понимание. Дети ещё маленькие – 6 и 3 года. Жена в прошлом тоже ходила в горы. Поэтому меня понимает. Но когда подходит время уезжать, то для нее этот момент тяжёлый.
У каждого свое увлечение, где он может реализовывать себя. Жизнь - она же одна.
– Какое из первых восхождения вы считаете для себя главным?
– Считается, что верх альпинизма – технический высотный альпинизм, сложные стены на восьмитысячники. Я тоже придерживаюсь этого мнения: да, такой критерий. Мне были интересны стенные восхождения и высотный альпинизм с техническими сложностями.
Наверное, отметить можно первое из самостоятельных восхождений на пик Коммунизма.
– Вы получили техническое высшее образование?
– Я сначала закончил автомеханический техникум, а потом уже международный институт рынка, где получил специальность менеджера. Но это, скорее всего, формальное высшее образование. То, что я там получил, в действительности, сейчас не использую.
Я работал на Волжском автозаводе до 2003 года. Работал по ремонту и обслуживанию промышленного грузоподъёмного оборудования. Сейчас, в основном, занимаюсь промышленным альпинизмом и поездками в горы.
– Какие отношения у вас в жизни складывается с искусством?
– Я ближе к спорту, чем к искусству. Люблю разную музыку. Люблю бардовские песни, песни со смыслом. Мне очень нравится Визбор: поэзия, песни и его творчество.
Из писателей нравится Довлатов, Ремарк, Гессе, Коэльо. В экспедиции каждый берёт с собой какие-то книги. В итоге формируется какая-то библиотека. От лёгкого чтения до Толстого и Шекспира. Мы обмениваемся книгами.
– Как проходили часы досуга в экспедиции в команде Шабалина?
– В основном это чтение, шахматы, баня.
Наверху у нас идут чисто разговоры, иногда книжечку возьмём и читаем по очереди. Разговоры большей частью о горах. О планировании завтрашнего дня, о возможных вариантах, о погоде и непогоде. Иногда о книге, которую с собой взяли. Куда разговор заведёт.
Есть определённая нацеленность. Если знаешь, что тебе предстоит несколько дней сидеть, то ты берёшь с собой какое-то занятие. Но, в основном, мы все облегчаемся. Тащить лишний груз с собой не приходится. Такого нет. Есть нацеленность на восхождение.
Почему-то принято говорить, что в горах мы говорим о доме, а дома о горах. У нас получается, что мы и в горах говорим о горах и доме и дома о горах.
– Как вы считаете, как можно максимально обезопасить себя в горах?
– С моей точки зрения 99% несчастных случаев зависят от человека, проявляется человеческий фактор. И один процент– природный фактор.
Думаю, очень много можно продумать. Когда выпал снег, что там впереди, предыдущий опыт восхождения на этих маршрутах или гору. Очень многое можно просчитать. Если хорошо подумать и проанализировать этот маршрут. Думаю, что голова человека и измеряется тем, что он может предохранить себя от несчастных случаев. Необходим анализ ситуации.
– Были у вас в горах мистические случаи, которые не поддаются объяснению?
– На Ама-Даблане возникали какие-то шары, свечение, которое мне трудно объяснить. Плюс, когда наши ребята ездили в Каракорум, там было две фотографии. Иван Трофимович снимал кадры: один и через две секунды другой. Как человек переходил мост. На одном на небе ничего нет, а на втором висит летающая тарелка.
Были ощущения, что в космос какой-то выходишь, ночью где-то идёшь и всё красиво. Но это всё объяснимо. А мистики нет. Может, мы слишком трезвые люди?
– Ваши пожелания всем любителям гор?
– Если у вас появляется возможность ходить в горы, куда-то выехать, не надо это откладывать, думать о том, что всё это повторится. На самом деле, ничего не повторяется. Если есть возможность, то надо обязательно ей пользоваться.
В горах мы себя ощущаем комфортно, это вспоминаем, это остаётся с нами на всю жизнь. Надо по возможности туда ездить чаще.
Только надо анализировать свои действия, планировать и пытаться понимать: природу гор, свое место в ней.
