Налбандян Сурен
- Информация о материале
Сурен Налбандян: «Я просто выполнял свою работу»...
Родился 3 июня в 1956 г. в селе Гегард в Армении.
С 1964 г. проживает в г. Астрахани.
Многократный чемпион Европы и мира, семикратный чемпион СССР и России по греко—римской борьбе. Чемпион Олимпийских Игр 1976 г. в Монреале.
В 1972 году в Клайпеде атлет выиграл звание чемпиона СССР среди юношей, затем в том же сезоне завоевал первый международный трофей, став победителем первенства Европы, проходившего в немецком городе Зуль. В финале он одолел румына Штефана Русу (8:1) – будущего своего визави по решающей схватке олимпийского турнира!
В 1974 году покорился новый рубеж — победа в Ворошиловграде на молодёжном первенстве СССР.
Однако на первенстве Европы среди юниоров в Швеции Русо взял у астраханца реванш.
Затем настала пора побед на взрослых состязаниях. Налбандян дважды выиграл Кубок СССР (в Челябинске и Ростове—на—Дону), Спартакиаду народов СССР в Алма—Ате и чемпионаты Советского Союза в Алма—Ате и Ульяновске.
На чемпионате мира среди молодежи в Болгарии волжанин одолел румына Русо за явным преимуществом и впервые завоевал звание лучшего молодого борца планеты.
В 1976 году в Ленинграде на чемпионате Европы завоевал бронзовую награду.
На олимпийском турнире в Канаде соперники у Налбандяна были один сильнее другого. Русо был повергнут атлетом на олимпийском восхождении с результатом 6:3, такая же участь постигла и Веллинга. В итоге у румына «серебро», у немца – «бронза».
Именно он завоевал первое «золото» той Олимпиады для советской борцовской сборной. И именно в его весовой категории был наиболее представительный состав участников – 21 спортсмен.
А всего борцы советской команды завоевали 7 золотых медалей из 10 возможных!
По своему техническому арсеналу считается до сих пор непревзойденным.
Награжден орденом «Знак Почета».
Сурен Налбандян — самый молодой чемпион Олимпиады (1976, Монреаль) по греко-римской борьбе, заслуженный мастер спорта (1976).
(Интервью от 7 августа 2006 года)
Евгений Гаврилов: – Сурен Рубенович, совсем недавно вы отметили 50-летие. Что было в этот день связано с греко—римской борьбой?
Сурен Налбандян: – Юбилей прошёл нормально. Он был двойным. Это 30-летие победы в Монреале на Олимпиаде и 50 лет. Хотел сделать его показательным, так как по возвращении с Олимпиады 1976 года я не удостоился почестей за медаль, в Москве меня плохо встретили. Хотелось, чтобы пригласили представителей всех спортивных школ, которые у нас есть, ДЮСШ. Было много моих коллег, с которыми вместе начинал заниматься борьбой, были представители городской Думы, администрации, председатель Дунаев. Я благодарен нашему губернатору, который выделил финансы, и это помогло провести мероприятие. Я — единственный борец, в масштабах Олимпийского чемпиона, которому горько и обидно, что не удостоился в своё время почестей, когда меня проводили со спорта. Юбилей делал для себя, напомнил, что завоевал олимпийское золото в 20 лет, показал моим коллегам по борьбе, заслуженным тренерам, которые занимаются не тем, чем надо, что я живой.
И как бы меня жизнь не бросала, как бы строго меня не судили за мои ошибки, будем считать, что мы грешны в этой жизни, а они все чисты.
Получил поздравления из Москвы от Федерации, поздравил Михаил Мамиашвили, Сан Саныч Карелин поздравил как депутат Государственной Думы, была телеграмма от Вячеслава Фетисова, который каждый год поздравляет нас в День физкультурника. Из многих городов присылали поздравления мои коллеги, друзья. Была телеграмма от Владимира Путина.
– Вас до сих пор считают непревзойдённым борцом по техническому арсеналу. Расскажите, как вы впервые вступили на ковёр?
– На дне рождения у меня были тренеры, их 5—6, которые занимались со мной. Так получилось, что у каждого тренера занимался. Я был мальчик хулиганистый, и меня выгоняли. Всё я понял в детстве. Без силы делать нечего на ковре. У меня всё получалось коряво, не то. И тогда «присел» на специальную физическую подготовку, когда прочитал книгу, увлёкся своим физическим воспитанием. Силы было навалом потом, в детстве. А куда направить её – связано с Сапуновым. Когда мне было 15 лет, он меня увидел и взял к себе. И направил мою неуёмную энергию в то русло, в которое надо.
– Занимались ли вы до этого какими—либо видами спорта?
– Да, я так же, как и все мальчишки, начинал в футболе, занимался велосипедом. И плаванием занимался. У детей такой характер – они на одном месте не останавливаются. Но в спорте они выбирают такой вид, который им по душе, нравится. И плохо, когда дети увлекаются каким—то одним видом спорта и «засиживаются». Я бы посоветовал мальчикам, чтобы они попробовали себя и в гимнастике, футболе, велоспорте. А куда тебя душа приведёт — то беру на 80%, что ты будешь какой—то борец.
Например, я из гимнастики перешёл на борьбу. Если бы в гимнастике «засел», хотя она мне не нравилась, может быть, и не получился бы из меня борец. Надо идти искать себя, как все мальчишки. Иди плаванием занимайся, гоняй футбол – где тебе понравится, где ты захочешь. Себя совершенствовать будет интересно, будешь вникать. Если ребёнок начинает вникать в какой—то вид спорта – не имеет значения, какой, для него это станет определяющим. А если нет интереса, он просто ходит и проводит время со всеми мальчишками—друзьями.
У меня такого не было. Я приходил не общаться со своими сверстниками в борьбе, а приходил работать. И мне это нравилось. Если такие взгляды будут у детей, то всё получится правильно. Он себя найдёт сам.
– Есть легенды, что вы грузили в Астрахани арбузы…
– Это выдумка. Да, Астрахань — арбузный город, и мы, ещё учась в школе, когда были пацанами, летом ходили просто подзаработать немножко на танцы, на мороженое и на базах кидали арбузы. Если разобраться, физический труд никогда не идёт в ущерб. И я сказал в одном из интервью, что разгружал арбузы.
Дело не в арбузах. А в том, что я начал заниматься физикой уже непосредственно в юношеском возрасте и ставил физический фундамент. Мне не хотелось быть слабым. У нас есть дагестанец, чемпион мира по вольной борьбе, и ему говорят: «Вы физически здоровый. Откуда вы такой сильный? Что вы делаете?» Он отвечает: «А я чабаном был. Барана на себя брал и в горы поднимался». Но сколько бы мы ни грузили арбузы и как много баранов на себе не таскали в горах, если не будет специальной физической подготовки, аэробной, комбинированной, то никакого толка не будет. Грузчики тоже каждый день мешки таскали раньше в портах, но боролся только Поддубный. Другие же грузчики борцами не стали. Должна быть специальная физподготовка. Подойти с головой, надо формулу знать — и всё. Без формулы бесполезно.
– Как ваши родители относились к вашим поискам в спорте?
– Сначала мои родители были против. Я забросил школу, когда увлёкся борьбой, в спортшколе ночевал. Там надо было рано вставать. В шесть — подъём, час — кросс, штанга, пошёл домой, поел и пошёл на вторую тренировку… У меня было три тренировки в день. Это была моя юность. Методика турецких и болгарских борцов — прочитал и начал делать. Тренировки стали аэробными, я легче начал их проходить. Обогащение лёгких кислородом помогало.
Моя мать — Герой Социалистического Труда. Когда я был мальчиком и мы приезжали в Армению, мы там собирали абрикосы. Норма была 11 ящиков. Я ходил на работу, и у меня постоянно не получалось. 2—3 ящика соберу, а в основном хулиганил. Мальчишка – что говорить! Однажды мама мне сказала: «Завтра я пойду с тобой работать. Помогу тебе выполнить норму». Она меня разбудила в пять часов утра, только солнце начинало всходить. Мы пришли рано и до 8 часов сделали с ней пять норм. Она мне показала, как всё это делается.
Мама мне всегда говорила: «Сурен, всё делай сам. Лучше рано утром всё сделай. Пусть днём у тебя будет запас времени, но всё ты сделай заранее. Никого нет и никто тебе не мешает, не отвлекает». Вот так она меня учила работать. Она меня сделала трудоголиком.
В пять вставал в Астрахани, когда был мальчишкой в 5—6 классе, вокруг города делал часовую пробежку, штанга, днём приходил, обедал и опять бегал. Зал, потом улица. А вечером после нагрузки — бассейн.
А когда выиграл первенство СССР и мне председатель назначил зарплату 50 рублей в месяц, я был спартаковец, как перспективному мальчику, так это меня вообще обязало! Всё! Я получаю 50 рублей, рабочий человек, это моя работа.
И маме с папой деваться было некуда. «Ну, ладно. Школу ты успеешь закончить. Давай, занимайся борьбой». В то время для стариков это было необычно. Какая борьба? Какие деньги? Спорта же профессионального не было. 50 рублей для мальчика, как материальный стимул, меня так обязали, что я с головой ушёл в борьбу.
А сейчас разбаловали. Представляете, мальчику, который три года назад выиграл по молодёжи Европу, платят 80 тысяч?! И то я его готовил. За что он получает эти деньги? Если он в России даже в пятёрку по мужикам не входит? Мы разбрасываем деньги. Платим куда? За что? Надо это, не надо. Я не против того, чтобы платить, но тогда с него надо три шкуры драть! Чтобы работал! А они не хотят. Жизнь—то другая! Принесут деньги, и машину дадут, и телефон есть.
А мы просто выполняли свой долг.
Когда выступал на юбилее, сказал: «Знаете, я просто выполнял свою работу. Профессионально выполнял свой гражданский долг». Должен быть гражданский долг перед собой. И когда задают вопрос: «Какие слова бы вы выбрали для напутствия ребятам?» — всегда говорю: целеустремленность и задавание себе вопроса: «Почему не я? Почему он должен у меня выигрывать?» Это вопрос философский. Вот и думай над этим. Почему? Почему? Почему?
– Как вы отрабатывали ваш коронный приём — «скручивание»?
– Во—первых, «скручивание» я начал делать до Сапунова, но не понимал, что у меня получается. Это было на уровне инстинкта, по силе моей. Я не мог даже проанализировать свои действия. И когда попал к Сапунову, и он увидел это, то он добавил к этому лишь движение.
Я никогда не любил отрабатывать на тренировках. Любил это делать на соревнованиях. На них у меня получалось лучше, чем на тренировке. Выработался инстинкт. Тело твоё, скорость твоя на уровне интуиции и инстинкта.
Когда работали с Сапуновым, то было 3, 4, 5 вариантов скручивания. Ведь у каждого свои были варианты «скручивания». У Хисамутдинова оно было с забеганием как—то, прогибом, у меня – своё.
Самое главное – быть наблюдательным. Я на тренировках и на сборах наблюдал за каждым борцом. Кто что делает. И в голове сто раз мысленно тренировал свой мозг, не только в физическом плане отрабатывал. Это даже знает Игуменов Виктор Михайлович. Прокручивал всё в голове по сто—двести раз. Мозг у меня практически не отдыхал. Тренировочный процесс шёл неотрывно. А когда выходил на соревнование, был нахалом. Хотя нахал – свободный человек.
Надо чувствовать себя свободным, не сковывать себя на ковре. И делать то, что у тебя мозг сто раз провернул. И у меня всё получалось. Чётко каждое движение. Из—за стократного прокручивания. Я знал, что даже, если человек будет ставить контрзащиту, сделаю всё то же самое в другую сторону.
Почему? А потому что на тренировках нельзя это было отрабатывать, потому что, если отрабатываешь на сборах в сборной страны, России, там наблюдают за тобой твои соперники, тренеры. Ты должен это делать на соревнованиях.
Вот говорят, есть психологические барьеры. Если его не будет, если он будет на 100% готов физически, и 100% духа, надо проводить и не бояться. Если ты боишься на соревнованиях проводить то, что отрабатывал на тренировках, как они делают, страхуются сто раз. Мы отрабатывали с Сапуновым практически всё на соревнованиях. Если на соревнованиях был какой—то конкретный бросок, мы его тщательно обрабатывали на проходящих соревнованиях — на всероссийских, всесоюзных, международных турнирах.
А концовка делалась на России и на Союзе — ставили точку своему приёму. Только на соревнованиях это можно проводить. На тренировках ты его можешь сто раз отрабатывать, а на соревнованиях ни разу не проведёшь. Чем оно отличается? Я считаю, что должен отрабатывать на соревнованиях. Это всегда и говорю ребятам.
Если ты на соревнованиях не умеешь отрабатывать, ставить себе задачи, цели, то есть ты будешь делать это над слабым, а над сильным ты никогда не сделаешь. Вот на чемпионате Европы в 1976 году сделал скручивание винтом, с рукой и головой. Я её практически делал на проходящих соревнованиях. А на Европе вышел и первую схватку борюсь с чемпионом Европы, чемпионом Олимпийских игр, болгарином. Я прямо вошёл в него и сделал приём. Не надо бояться и робеть. Делать — и всё получится. Всё будет нормально.
А с другой стороны, у меня такой характер был, что любил, чтобы за мной смотрели, наблюдали. Если за борцом, когда он борется, зрители не смотрят, он не интересен им или интересен только для тренеров, то считаю, что это – несостоявшийся борец. Меня всегда это вводило в азарт. Если я выходил бороться, то всегда старался бороться так, чтобы на меня обращали внимание. На ковре начинал финтифлюхи выкручивать. А зрителям это было интересно. У меня получалось, а когда ещё смотрят, больше входил в раж.
Было, когда соревнования шли на трёх коврах, то на двух коврах останавливались, когда я боролся — все смотрели мою схватку. Я был азартен, получал удовольствие, когда за мной зрители наблюдают, как искусно борюсь.
Поэтому не обязательно отрабатывать что—то на тренировке. На тренировке, скажу честно, всегда валял дурака. Делал какие—то приёмы, которых никогда не делаю, первоосновы, которые дети делают: кочерёжку, бедро, за руку и т.д. Но в голове всё это проворачивал. Была как бы двойная тренировка: пока дурака валяешь, мозг активно работает. Потому что твой соперник рядом с тобой тренируется. Я же смотрю, что он делает, смотрю на него (пара тренируется) и мысленно с ним уже борюсь. Боролся со своим напарником и смотрел на своего соперника. И поэтому соперники для меня уже загадками не были.
– Какой бой на Олимпиаде в Монреале вы назвали бы самым тяжёлым?
– В Монреале был румын Штефано Русо, который выиграл Олимпиаду в Москве. Но хочу сказать, что победа не была тяжёлой, она была просто по накалу напряжённой. Мы с ним много раз боролись, и у нас схватки заканчивались по—разному. У каждого спортсмена, каким бы он не был великим, всегда есть один неудобный соперник. Всё равно кто—то есть. Для меня таким являлся Русо. Но дело в том, что я вёл схватку. А когда схватку ведёшь, этого мало — надо смотреть ещё на настроение судей, на глаза арбитра, на главного судью. Смотришь, в какую сторону они хотят повернуть схватку. И вижу, что меня хотят «сплавлять» — ведь я веду три балла у Руссо. А меня хотят снять за неведение борьбы.
И тут вспомнил случай, рассказанный Сапуновым, когда тот боролся на чемпионате мира, вёл схватку с венгром и его хотели «сплавить». И он создал суматоху: взял и этого борца кинул на стол главного судьи. А пока они разбирались, ставили стол, обстановка разрядилась.
Меня секундировал Виктор Михайлович Игуменов. Провожу резкий нырок в корпус и якобы ударяюсь, падаю, ко мне подбегает врач. Виктор Михайлович, все озабочены, что с моей коленкой. Я говорю, что ничего – я устал, отдыхаю. Так разрядил обстановку.
Был третий период, и оставалось до конца схватки полторы минуты. Я полежал минут пять, отдохнул, обстановка разрядилась. А за полторы минуты уже в любом случае не снимут меня. И когда раздался свисток, я ему такую концовку дал! Он не успел в себя прийти. Он думал — всё, вроде Налбандян травму получил, мне завязали ногу, я просил, чтобы сильно не завязывали, что всё нормально. Так довёл схватку до конца.
Откровенно говоря, Олимпиаду я выиграл спокойно. Даже не прочувствовал. Не знаю, почему говорят, что это тяжело. Я не чувствовал страха, боролся, как на чемпионате Союза, который выиграл семь раз, два раза спартакиаду. Может быть, был такой возраст, психология.
На Олимпиаду должен был ехать Хисамутдинов, а он «сломался», и поставили меня. Но я не ехал проигрывать. Была мысль «смогу, не смогу». Но как не смогу, если тебе такая возможность представилась? И может быть, она предоставляется один раз в жизни? Я не чувствовал себя нагруженным. Видимо, так было суждено Богом. Стать олимпийским чемпионом. Хотя Виктор Михайлович после соревнований говорил: «Сурен, я своих пять золотых медалей отдал бы за одну твою олимпийскую». Было приятно слышать, но не осознавал до конца. Виктор Михайлович тогда сказал, что пойму это потом: «Через многие, долгие годы поймёшь, что ты сделал». А вот в Московскую Олимпиаду, конечно, нас подставили…
– Сурен Рубенович, расскажите о ваших сегодняшних проектах, о научной группе, которую вы организовываете?
– Этим я уже занимаюсь полтора года. В Новом Уренгое есть клуб «Золотой медведь». Мы хотим в Драгомысе построить специализированную школу, где мне интересно было бы работать. Многие не знают о моих способностях, научной работе в плане общефизической, специальной скоростной и силовой подготовки... Хотелось бы, чтобы процесс физподготовки соответствовал переходному возрасту юноши–молодёжь–взрослые по намеченным планам и целям. Чтобы всё было по науке.
Мне это знакомо с тех пор, когда Виктор Михайлович начинал подобное в 70—х годах, проводил исследования не только в борьбе, но и по всем видам спорта. В то время поколение было сильное, потому что работало целенаправленно. Контролировались объёмы, интенсивность. Глаза не успевали открывать, а у нас проверяли пульс, брали кровь, мочу на анализ – мы были прозрачны как никогда.
– А сегодня?
– Сейчас, к сожалению, всё это утеряно. Борьба стала не зрелищной. Очень жаль. И не только у нас в Астрахани, везде. В прошлом году работал консультантом сборной, мы готовились на Европу и мир, и с большим сожалением могу сказать, что нет той работы, как прежде. Был случай, когда после нагрузки, хотя интенсивность там вообще малая, юноши тренировались, я задал вопрос Вершинину: «Геннадий Александрович, объём такой, интенсивность какая?». А он мне ответил: «Как получится».
Откровенно говоря, ужасаешься, когда таких людей допускают до тренировок юношей, они не понимают, что делают. От Виктора Михайловича приезжали специалисты по биологии, физиологии, и мы вели свои дневники по ребятам. И вот замеряю у мальчика «давление—пульс», а со мной рядом находится врач. Давление у мальчика 90 на 50 после тренировки! Обращаю внимание врача, а он спрашивает: «Что делать? Я не знаю». Догадался, что «кровь закипает», отправил его в бассейн на 15 минут. Когда он вернулся, всё восстановилось, давление стало 115 на 80.
Мне говорит один тренер: «Знаешь, у меня один мальчик 110 на грудь берёт!». Вот если он эти 110 кг раз 5—6, допустим, за 30 секунд поднял, рывки делал, тогда бы понял. А так, если один раз вырвал – ни о чём не говорит.
Наука нужна обязательно. И нельзя говорить: «Я завтра вам дам чемпиона». Никогда этого говорить не надо. Сначала нужна хорошая физическая подготовка, чтобы выработался мышечный рефлекс. И тогда нужно работать с ним психологически, ставить приёмы. Не каждый приём пойдёт тому борцу с определённой психологией. Надо уметь подобрать психологию. Что именно ему пойдёт. А потом, когда мальчик станет сильнее физически своих соперников, делать шаг дальше…
Если бы Виктор Михайлович Игуменов работал в сборной по свой системе, то, утверждаю, сборная у нас была бы очень мощной. Работа нужна, без неё делать нечего. И на периферии, и везде.
Мы говорим, что проиграл кто—то, подсел или что—то ещё. А Виктор Михайлович знал, кто в каком состоянии был. У него все биологические, физиологические базы данных, исследования, которые делались, анализы лежали на столе. Он все регулировал по плану, по объёму, интенсивности.
Встречаясь со многими борцами, спрашиваю: «Ты хоть понимал, что ты там делал? Что творилось на тренировке?» «Нет, не понимал». А он был в сборной команде страны...
Вот вывозили нас в Карпаты, нас было 20 человек, как гладиаторов, а потом мы спускались, и шла другая работа. Основная масса не понимала, что происходит, и не пыталась в этом разобраться. Это плохо. В институтах, университетах они это проходят. Да, прочитать можно. Но когда человек испытал это на себе, в поту, провёл через себя, ему легче ориентироваться. Поэтому многим тренерам это непонятно.
Я не кричу, что патриот, но всегда им был. Обидно за Российскую державу, которая была борцовской. Кто у нас будет учить бороться? Выходит, нас сегодня чечены учат бороться? Дагестанцы? Я имею в виду греко—римскую борьбу. Раньше нас учили великие тренеры, наставники, и среди них не было ни одного чеченца. Обидно, что такая большая страна, столько материала, талантов.
– Значит, необходима система подготовки?
– В советское время много было таких, как Налбандян. Моё поколение было сильным. Если к силе прилагалась ещё и способность мыслить от Бога, тогда борец состоится. Хочу подчеркнуть насчёт сборной, которая была в прошлом году. Сапунов насколько велик, настолько и низок в своём спортивном интеллекте как тренер. Он может работать с материалом. Когда есть материал, он может изобретать, фантазировать.
В борьбе человек должен обладать хорошими физическими данными, чтобы мог на ковре изобретать. Не то, что сейчас. Борются минуту, и стоят, ждут, чтобы в партер перевести и закончить действие. Но это уже не борьба, а её окончание. Ставят в партер, обратно тащат.
Не знают люди, что делать. Этим практически никто не занимается. Нет правильной физподготовки, становления фундамента. Надо больше обращать внимание на молодёжь, на её физическое воспитание, чтобы оно было правильным.
Нам говорят: «Ставить в партер». И все уткнулись в него. А над техникой... Мы были на Европе с Корбаном и смеялись: «Скоро начнётся, знаете, какая борьба? Сразу поставят на мост и с моста кто кого задавит – тот и победил». Смеёмся… А скоро и это сделают.
В Астрахани я уже устал говорить про это. Надо мной смеются и прямо в глаза говорят: «А зачем нам всё это, если правила сейчас диктуют партер?» Кстати, мне не только там ответили так. «Нам некогда заниматься этими делами».
Когда идёт речь о юношах и молодёжи и говорят, что заниматься некогда, то что мы будем говорить о профессиональном спорте?
Если мы раньше тренировались, то мы и обратные тащили и накаты делали, и в кресте, и в петле. Совершенствоваться надо. А сейчас идёт суматоха с новыми правилами, ребята на периферии этого не понимают и кидаются на накаты, на обратный, и идёт остановка. Они не растут. А когда переходит туда, где, допустим, работают Мишин, сильные ребята—мужики — как они могут совершенствоваться с ними? У них нет мастерства, им не дадут развиваться. Я имею в виду взрослых, профессионалов.
– Что, по—вашему, включает в себя тренировочный процесс?
– Я должен отрабатывать технику, должен быть готовым к борьбе в техническом и физическом плане. Поэтому и отставание. На местах должны быть грамотные тренеры.
Недавно я ругался с нашим тренером, теперь к нему на тренировку не хожу. Я ему в глаза сказал: «Вы знаете, у вас нет никакой методики. Я не вижу, что вы желаете. Как это называется?» — «А у меня нет никакой методики». Правильно! Его методика не интересует. Его интересует, чтобы денег в кармане побольше было. 80 тысяч своему ученику платит. Представляете? И себя не забывает. Его больше не интересует никакая борьба. А чтобы детей поднять, поставить задачи, планы, чтобы можно было взять и лепить из них, как это мог делать Сапунов.
Вот я был в Москве, задали мне вопрос: «Сурен Рубенович, мы не знаем, что делать. Почему у нас борьба падает?» Я отвечаю: «Потому что мы не совершенствуемся, не изобретаем».
Мы в своё время изобретали. Если боролся Резанцев, его «бычок» все знали. Но столько у него подходов было под этот приём! Кстати, Валерию Григорьевичу, когда разговаривали, сказал: «Помните, был Роман Руруа? Вот у него руки были такие, что он боролся, как фехтовался». Резанцев взял этот приём и добавил свой «бычок». А я, наоборот, когда «фехтовался», добавил своё скручивание. Мы всегда добавляли что—то своё и делали всё индивидуально. Сейчас можно назвать единицы, которые индивидуально борются. Скучно смотреть, когда сидишь на чемпионате России и там заслуженный мастер спорта борется с мастером спорта. Если мы боролись, заслуженный матер спорта, олимпийский чемпион, то мы обязаны были бороться красиво. Должны были совершенствоваться. А если не идёт процесс совершенствования спортсмена на чемпионате России, то о чём мы может говорить, как будем готовиться к Олимпиаде?
Разучились работать, думать.
Я был сильнее своих соперников на две головы, так почему же я не мог изобретать сам? Мне это было интересно. Это был азарт. Когда хорошо готов физически, то можешь фантазировать во всех направлениях. Для меня чемпионат России был как проходящее соревнование. Мы так и считали. А чемпионат СССР был ударным. Мы свои объёмы и нагрузки не сбавляли. Если я сбавляю, не управляюсь в определённый объем, который положен мне, то я делаю его проходящим. Человек должен всё знать. Если у меня пик должен быть на чемпионате СССР, значит, так и было.
А чемпионат России, как проходящие тренировочные схватки. Только так. А если я ставлю цель, задачу – Россия, она потолок, тогда о чём говорим? А где база? Через четыре года на Олимпиаде выступать, когда же делать эту базу? Подход должен быть научный.
– В чём заключается роль тренера?
– Говорят: «Дети не те. Раньше были талантливые». Тренер должен быть талантливым. Всё зависит от тренера. Как он будет ставить тренировочный процесс, как он будет изобретать. В любом деле надо изобретать что—то новое. Если этого не будет, то всё будет по старинке.
Приведу пример. Перед чемпионатом России осталось буквально месяц, и мальчика везут в Тернауз, на высоту 2300 м. Мальчик через две недели спускается, продолжает тренироваться, и после этого его везут на чемпионат России по мужикам. А он там пустой. Кто так делает?! Разве можно поднимать спортсмена за месяц наверх? А у нас поднимают. Не соображают: стоит, не стоит. Если сборы когда—то там проводились, то, может быть, тогда другие цели ставились. А у нас взяли мальчика, повезли. Сказать, что это нельзя? Да вы что? Мы же книги читаем, институт закончили.
Вот у нас в Астрахани что делают? На ковре возятся. ОФП я вообще не вижу. Надо работать. Вот у нас в пять закончилась тренировка, мы проходили скоростную и силовую подготовку с моим мальчиком, я работаю только с ним одним. И когда мы сделали первое, второе, третье, четвертое упражнение, было четыре задания, когда он делал максимум, я сказал ему, что это его предел, и объясняю почему. Но когда тренируются на ковре борцы, а тренер кричит: «Ребята, надо максимум выжать!» Видимо, насмотрелся, как Сапунов кричит (тот любит это делать), и повторяет увиденное. «А что такое максимум?»— задаю вопрос. – «Вы вообще знаете, что такое максимум? И как из него его выжать? Когда это можно? Когда нельзя?» Задаю элементарные вещи. Ребята—то не понимают. Ребята уже делают максимум.
Сапунов любит это делать – стоит ли это или не стоит, но выжимает. Это ему нравится. Вот они и выжимают «максимум». А когда приезжают на соревнование, то пустые. Есть официально Россия, надо выступить, а потом поехали куда—нибудь в Элисту, заработали медаль и довольны – борьба есть в Астрахани. А её нет...
На Алтае был юноша неплохой — Максим. Хороший парень. Я устал в сборной по молодёжи, когда был на подготовке Европы, мира, говорить: «Давайте пять—шесть человек отберём из всех. К Олимпиаде можно подвести именно их. Осталось три года». Не захотели. Многих ребят, хорошую молодёжь, которая должна прийти достойной заменой, просто—напросто переломали. Они физически не выдержали те объемы, которые были бестолковыми. Идут, идут, а что, как, для чего это, нужно ли это или нет – непонятно. А ребят нет. Обидно. А результат был неплохой. Тот же Максим Россию по мужикам выиграл и «сгорел». Потому что невозможно было выдерживать это.
Вот на тренировках беру мальчика, показываю элементарные вещи, а он выиграл молодежь: одна нога на профессиональной основе, а он так далёк от них. Объясняешь элементарное: действие не заканчивается, одно, второе. Оно бесконечное. Как дали свисток, начинается бесконечное действие. А если у тебя только два действия, то что тут гадать? Мы все друг друга знали, и сейчас знаем. Но мы знали, как можно обмануть соперника, поймать. Это и было задачей, работой, непосредственной подготовкой к Олимпиаде, которую целенаправленно готовил Виктор Михайлович.
Сапунов работал с материалом, а Виктор Михайлович собрал умный тренерский состав. Вадим Александрович Псарёв, Яковенко, например. И всё совместно, сообща, с научными анализами, которые дышали.
Какое было у нас питание, что давали? Нужно или не нужно? Сколько калорий потратили, всё нам возвращалось. Питались, как положено. А нынче кто—то пошёл и что—то заказал себе. Лишь бы побольше денег в карманы положить. Их не интересует, сколько поели или не поели.
Техника накладывается на хорошие физические данные. И Сапунов мог это делать. Но если нет хороших физических данных у борца, что он может сделать? Мы не о том говорим, что у него руки здоровые, он сильный – это ещё не тот материал, который нужен. Нужно, чтобы мышцы были рабочие. Чтобы они чувствовали, работали, инстинктивно выполняли то, что необходимо. Только прикоснулся, а они уже знают, что он хочет. Мышцы твои работают, а потом уже мозг. Каждое движение, палец, как он руку положил – я пока борюсь с ним телом.
Конечно, над таким мальчиком можно работать индивидуально, ставить определённую технику, повышать мастерство. Если бы у меня не было силы, подготовки, разве мог бы я выдержать сапуновские нагрузки, а тогда он был старшим тренером России, в 70—х годах?
А Сапунов сейчас лепить не может. У нас Россия большая, а борьбой некогда людям заниматься. А это работа, интересная. Но её надо знать.
Но когда попал в сборную команду к Виктору Михайловичу Игуменову, мне стало всё ясно, потому что всё это я проходил. Начал увлекаться системой Виктора Михайловича, где всё было поставлено, разгадал, как всё это делалось, как всё фиксировалось.
Работал в Татарии 7 месяцев, мне платили 3 тысячи рублей. Кстати, унизительные деньги. Я не стал их получать, но дело не в этом. Дело в том, что когда я развернул работу, начал готовить юношей, постепенно регулировал объёмы, интенсивность, то им это не понравилось. Когда начал разговаривать с тренерами, они все встали против меня. А когда вернулся в Москву, в Федерации сказали: «Сурен, что ты там развернул профессорскую работу?» Да это обыкновенная работа, а не профессорская. Это каждый тренер должен знать, что он делает и как надо подводить.
Кто будет тренировать детей? 70% из них больные. Чтобы тренировать в полном объёме, надо обязательно, чтобы у тебя была база, биологические данные. Когда тренируешь, вроде всё правильно, а почки или печень работают не в полную меру.
Если взять наше время, то надо было Россию отбороться, выиграть её, чемпионат СССР — обязательно, 2—3 международных турнира, Европа, мир... Круглый год ещё тренироваться. А как можно сделать это без научного подхода, если нет никакого определённого плана? Надо чтобы этим рулили, руководили. Где сегодня можно отдохнуть, где поддать, чтобы была отдельная карта на спортсмена? А сейчас спортсмен пришёл, выполняется что—то интуитивно. А надо это или не надо ему?
Тренер должен быть уверен в том, что для него Россия – проходящее соревнование. И знать, в каком состоянии находится спортсмен.
– Ваши прогнозы относительно новой смены?
– У нас не получается замены. Если в советское время были лидеры, их было много, они рубились между собой на чемпионате Советского Союза. Попробуй ещё его выиграй! А что творится сейчас? Борется Мишин, Самургашев, ещё кто—то в сборной. А в основном, нет лидерства. И молодёжь, которая переходит на профессиональную основу, долго не держится. Они не выдерживают тот объём нагрузок и то, что должны непосредственно пройти: выиграть Россию, турниры, Европу, мир. К Олимпиаде они уже подходят пустые.
Вести этот цикл умел делать только один человек, которому непосредственно все подчинялись — Виктор Михайлович Игуменов. И результат говорит сам за себя: десять медалей из десяти, 7 золотых, 2 серебряных и одна бронзовая. Это что, не результат?! Почему к этому не хотят возвращаться? Государство столько денег выделяет. Нельзя этим делом заняться? Хотя бы на местах, в сборных. Спортсмен должен быть прозрачен, в каком он состоянии.
Вы знаете случай, когда Хисамутдинов в 1975 году не смог поехать на мир, у него была желтуха, а Давидян поехал и выиграл? Мы все были способны заменить друг друга. Вы мне сейчас назовите три—четыре состава, чтобы могли заменить наших лидеров? Нет их! И не будет! Вообще скоро ничего не будет в России.
Да, она есть греко—римская борьба, но и её же и нет.
Не буду скрывать, что сейчас борются в основном кавказцы. Существует такая тенденция. О чём это говорит? Юношей ломаем. До молодёжи доходит, результат молодёжи выдал — мы считаем это великим успехом. А это естественно и проходяще: рост спортсмена, который должен перейти в профессионалы. У нас есть четырёхкратный чемпион Европы по юношам! Какой—то дагестанец. Вы можете только представить себе: четыре раза выиграть Европу по юношам! Это во сколько же лет он начал выигрывать, бороться? Видите, что делается? Если ему пишут 15 лет, а на самом деле ему уже 22—23 года. Вы понимаете? А он по юношам борется. Ну что мы будем ожидать от него, когда он будет бороться по мужикам, когда перейдёт в профессионалы? Пустота.
И кто сейчас нас учит бороться? Нас учат бороться чеченцы и дагестанцы. А какая была раньше Россия сильная! Вы посмотрите, кто боролся! Омск, Тюмень — и пошло, пошло… Москва, Ленинград. Татары боролись хорошо. А сейчас остались одни кавказцы. Почему? А потому что не хотят они с юношами бороться. Они уже мужики.
Фетисов выступал по ТВ: «Да, в то время это было на научной основе, была подготовка». Если взять наше поколение, сейчас хоть нас выпускайте! Минуту я и сейчас могу отбороться. В нас такая база заложена, что мне сейчас немножко порежимить, месяца два—три, и я могу выйти на ковёр и минуту отборюсь. И тем более, ничего не делать! Потому что в партер поставят, и кто—то вытащит, а кто—то нет. Будут кидать жребий.
Посмотрите, что делает Китай! Если в Китае в лёгкой атлетике чемпионы пошли! Есть и в гребле олимпийские чемпионы. А что мы будем говорить о других видах спорта? Всё, что у нас было в СССР, в своё время раскидали, разбросали, а Китай – пожалуйста. У них всё на научной основе. И физическое воспитание с детства, и массовость. А у нас ни массовости, никакого научного подхода. О каких переменах мы можем говорить?
– Но в Китае государство на подъёме.
– Это зависит от нас. Представьте, есть олимпийский чемпион в Астрахани. И он не может работать. Я работал три года тому назад семь месяцев, так мне платили зарплату в 1000 рублей. Вы понимаете – это унизительно! Когда нам, олимпийским чемпионам, дали президентскую стипендию, по 15 тысяч, я сразу ушёл с работы и сказал: «Как бы то ни было, мне стыдно. Вы унижаете меня». В прошлом году тренировал как общественник. А себе они по 50—80 тысяч зарплату сделали. Приписки, описки.
Если нас, олимпийских чемпионов, всего пятнадцать человек в живых осталось и мы это не ценим, то о каких ценностях вообще можно говорить? Я не могу открыть школу в Астрахани, где был бы хозяином. Я не могу приходить на тренировку. У нас тут два тренера в Астрахани, один заслуженный, я знаю, как он это получил – сейчас это не проблема. И вот я прихожу туда – разве я могу с ними вместе работать? Никогда, потому что я должен приходить к себе домой, быть хозяином.
Но тогда ты должен нести и ответственность. Три года тому назад за 7 месяцев я сделал чемпиона Европы по молодежи, 1000 рублей получал. Так мне даже спасибо не сказали!
Всегда хотел, чтобы у меня была школа, куда подобрал бы тренеров, пару человек, которых можно научить – ничего страшного. Виктор Михайлович тоже начинал, когда многие тренеры и многие ребята не понимали того, что творится в сборной. А кто вникал в происходящее, понимал, что творится, что это такое, на себе это всё прошёл, на себе испытал — тому легче ориентироваться.
Этого добиваюсь уже тридцать лет в Астрахани, а мне не дают реализовать это. Наверное, не хотят, чтобы была альтернатива. У нас два тренера в Астрахани. Они и старшие тренеры, и младшие. А участников чемпионата области в Астрахани если 50 человек наберётся, взрослых, юношей, молодёжи — хорошо. А в советские времена было много альтернативных тренеров. У одного человек 150, у другого 150. Когда у нас проводилась область, то было только по юношам 300 человек. Вот это и есть совершенствование на соревнованиях, где у каждого тренера есть своя техника, и ты борешься против тренера, его методики, техники. И идёт рост. А сейчас этого нет.
В прошлом году, работал на общественных началах, ни копейки денег не платили – унижение человека, который является Олимпийским чемпионом. Какую цель мы преследуем? Спрашиваю: «Если олимпийский чемпион для вас – ничто, то чему вы ребят можете учить, какие цели ставите?» У вас нет олимпийского чемпиона, самым большой результат — чемпион по юношам, по молодежи. И кричат, орут. А что дальше? Дальше, говорю, надо, чтобы по мужикам выигрывали. По юношам и молодёжи – это не то.
В других городах мне трудно сделать это. Не так же: приехал, бах—бах — и всё получилось! По крайней мере, нужно года два—три, чтобы подвести к определённой работе. Три года, три цикла. Как спутник, когда выводят на орбиту, а дальше он уже летит сам. Три года ознакомления, ставятся конкретные задачи, цели, и их надо выполнять. В России есть много талантливых ребят. Просто надо правильно их вести. Пусть это будет через три года – ничего страшного, пусть растёт молодежь. Не надо опережать и форсировать некоторые вещи.
– С кем вы сегодня работаете?
– У меня сейчас есть тяжеловес, молодой мальчик, ему 20 лет. Полтора года мы работаем с весом 50—60 кг. Днями проводим рывки 50, 60, 70. Выше его не поднимал. Постепенно приходится доводить до автоматизма. И, думаю, где—то в конце этого года он должен поднимать 90 кг. Плавный переход, а не ломка. У нас молодёжь уже в стадии хронической болезни сердца, и переход на профессиональную основу они сделать не могут. Идёт деградация оттого, что нет специальной физподготовки, в техническом плане они отстают в развитии. Борцы не те, как раньше.
Когда мой воспитанник тренируется, то он принимает препараты, очищающие организм от всяких шлаков. Он выполняет работу по намеченному плану, работает, растёт, я его не тороплюсь выпускать на арену, потому что ему рано. Если его пущу по молодёжи, а там старше на пять приписанных лет, то ему охоту отобьют, психологически сломают.
Пусть он лучше три—четыре года у меня будет готовиться, чтобы физически окреп в тяжах. Говорю, что на его век хватит бороться: «Витя, зато ты у меня будешь бороться до 35 лет. Они все уже будут пенсионеры». У нас на пенсию борцы уходят в 25 лет. А что такое 25 лет, если я в 24 года был уже на двух Олимпиадах и только—только начал понимать, что такое борьба. Я не тороплю события, чтобы отрапортоваться, что есть, мол, у меня чемпион России по юношам.
Да не надо мне это чемпионство! Если оно будет, пусть будет. Сколько весовых категорий разных по развитию, по физподготовке! Есть остановка физических возможностей, когда гоняют вес. Зачем всё это? У меня накопилось много материала против этого.
Мне нет разницы, я — человек без правил. Меня правила не интересуют. Их завтра будут менять или другое что—то придумают – меня это не должно волновать. Я должен делать то, что делает профессионал, быть подкованным со всех сторон. В партере и накатах, «обратном поясе» и в кресте.
По системе Виктора Михайловича у меня много бумаг, которые я вёл, экспериментировал, отмечал. Формулу борьбы понял давно, когда был ещё мальчишкой. В 12—13 лет мне попалась книжка «Метод подготовки турецких и болгарских борцов». Я увлёкся ей. Из неё узнал об аэробных, комбинированных тренировках. Работал по 6—7 часов каждый день. Когда меняешь специфику тренировки, то можно работать в течение целого дня.
– Кто в силах изменить сегодня ситуацию в борьбе?
– Пусть я не великий тренер, но скажу, что всё идёт сверху по периферии. Я всегда был независимым человеком, но кто с Налбандяном считался? Так повелось. И так же с Резанцевым и со многими великими людьми. Никто не считался. Они думают, что мы, якобы, дураки. У меня есть записи, дневники, постоянно веду работу, у меня есть биолог—физиолог, но нет оборудования. На тренировочном процессе по глазам определяю, объём веду, знаю, сколько спортсмен проходит, сколько может. Но если хочу немножко форсировать, и когда передо мной лежит база данных биологических, легче ориентироваться. И могу увеличить нагрузки. Но страшновато. Процесс чисто интуитивный. Когда есть записи и я знаю, что он выдержит, сделает, когда будет нужная интенсивность. Если есть при тебе врач, не такой, который даёт тебе просто биологические исследования, а непосредственно предлагает, что надо сделать, чтобы он восстановился.
Не знаю, какое настроение у Виктора Михайловича, но поехал бы к нему, если что—то надо. Если получится, хочу привлечь в свою школу научных работников, потому что в Москве есть НИФК.
Не так, как в сборной России: женщина—врач ходит по тренировкам и только зелёнкой мажет ушибы. А деньги получает — близкая к Геннадию Андреевичу.
Когда был Сапунов, разве ему, старшему тренеру, трудно было сказать: «А ну—ка дайте Налбандяну руль (это образно говорю), чтобы он работал в Астрахани, поднимал борьбу». Трудно? Личные амбиции всегда мешали Геннадию Андреевичу. Он, Геннадий Андреевич, начал Россию разваливать ещё давным—давно, когда стал старшим тренером сборной страны в 1980 году. Это я называю сапуновщина.
На периферии такие тренеры, как у нас. Они пресмыкались перед Геннадием Андреевичем. Так они радовались: вот Сапунов у руля, а ты, Налбандян, стой здесь. «Геннадий Андреевич, вы Налбандяну никогда не давайте на ноги встать». Вот эта личная амбиция всё переломала.
А сапуновская плеяда: Казаков, Рустенко, Вершинин – люди, которые остановились. Я наблюдал это всё. И занимаются грязными постельными делами. Подглядывание, доносительство.
Сейчас всё поменялось, Гоги Когуашвили стал старшим тренером. Может, что—то изменится.
– Но хотя бы в последнее время что—то двигается, появляются новшества?
– В прошлом году делал сбор в Астрахани. Сделал три сбора по юношам. Первый — тестовый. Естественно, они не выполнили тест. Я им объясняю: моя цель, чтобы вы дошли до конца сборов. А старший тренер мне даёт план подготовки, схему. Смотрю. А это схема 1987 года. Говорю: «Марк Алексеевич, вы понимаете, что это такое? Это хвост от коровы». Он сорвал эту бумажку где—то на сборах и даёт её мне как план, который исполнять. Разве можно так? Это говорит о его некомпетентности. Как я могу? Кто—то в 1987 году тренировал, в каком состоянии были ребята той сборной и как сравнивать их с юношами, с которыми только знакомлюсь на первом сборе? Это и был тестовый сбор. Какие физические возможности, как они переносят нагрузку, как они пройдут интенсивность, объём. Всё надо писать, читать, подсчитывать. А им разве это надо?!
Когда они у меня через неделю практически сели, а интенсивность у меня была на 4, на 5 выше я не поднимал (4 – пульс 22—23), практически пешком ходили, а через неделю у них все мышцы забились. Довёл их до конца, и тренерам задаю вопрос: «Скажите мне, пожалуйста, с кого я должен спрашивать? Они не готовы, элементарные вещи не могут выполнять!» Они глазами хлопают, стараются не разговаривать, избегают обсуждения.
Не зря говорил про Татарию. Цикл тренировок, который там вёл в лесу, питание — всё было сбалансировано, только тогда я согласился, чтобы были сборы. Без сборов тренировать я не согласился. Так у меня за 7 месяцев многие ребята на 10—15 см вытянулись! Подтянулись в росте, физически стали выглядеть совсем по—иному, мышцы стали другими. Потому что и мышцам нужно своё время, происходит их созревание. Опередить это ты никак не можешь, форсировать нельзя. А в Москве: «Сурен Рубенович, зачем им эта высшая математика? Зачем рассказываете, им это не надо». Если люди мне так говорят в центре, и им это не нужно, то кому это надо? С кем тогда работать? Не понимаю.
Приехал поработать в Уренгой. Невозможно, отказался. Мне предлагали зарплату в 50 тысяч. Почему отказался? Нельзя тренировать в тех условиях, недостаточно кислорода. Зима под 50 градусов. Какая тренировка может быть? Плюс загазованность.
Я сказал: «Мне не нужны деньги, за которые я буду ломать детей». Дети должны крепнуть. В Уренгое нефть, газ. И вот хотим сделать это в Драгомысе, нашли место и решили там построить спецшколу для одарённых ребятишек. Если получится, то, думаю, будет здорово. У меня есть специалист врач—биолог (жена Сурена Налбандана – Ред.), с которым мы были непосредственно у Виктора Михайловича, защитилась. Если всё получится, то можно связаться с институтом НИФК.
Человек всегда должен мечтать. Тогда легче всё переносится в себе, не так трудно. Вот если бы я стал старшим тренером России, то пришёл бы в институт к Игуменову и сказал: «Виктор Михайлович, четыре года до Олимпиады, давайте подумаем, давайте привлечём врачей, НИФК. И всё будем возрождать». Всё надо начинать с головы, всё должно идти постепенно вниз. Чтобы на местах правильно вели физическую тренировку.
Но нет такого! Сказал нашим тренерам: «Вам надо проходить аттестацию в университете у Виктора Михайловича». А иначе что такое? Такие деньги получают, а совершенный бред несут, вообще не могут тренировать! Не знают, что означает тренировка по науке. Вот что обидно!
Я сказал в Набережных Челнах в Татарстане: «Если вы не понимаете, о чём вам говорю, хотя я не закончил институт – езжайте на повышение квалификации в университет, чтобы знать, что это означает». Цифры объёма и интенсивности начинаешь объяснять, а они вообще не понимают, о чём идёт речь. Почему это всё делается? Куда подводишь? Вообще нули.
Виктору Михайловичу нужно или кому—то ещё это дело менять.
– Ваши пожелания всем мальчишкам, которые впервые вступают в спортивный зал и которые хотят быть похожими на олимпийского чемпиона Сурена Налбандяна?
– Прежде всего, надо найти себя. Ответить на вопрос: нужно тебе это или нет? И стать фанатом своего любимого дела. Быть целеустремленным. И ещё раз задать чисто философский вопрос: «Почему не я, а мой соперник?». Если себе сможешь ответить – значит, достигнешь высшего звания олимпийского чемпиона. Если не сможешь ответить, почему соперник сегодня сильнее тебя, а ты слабее, не можешь анализировать, не можешь найти звено, которое тебя подвело — то не сможешь быть аналитиком и не достигнешь своей цели.
