Шумаров Ногон Сергеевич
- Информация о материале
Шумаров Ногон (Николай) Сергеевич (09.10.1947, с. Кулада, Онгудайского района), режиссёр, композитор. заслуженный артист России, заслуженный деятель искусств РА.
В 1972 году, окончив актерское отделение Новосибирского театрального училища (класс профессора И.Г. Полякова), поступает в Ленинградский институт театра на отделение драматического искусства, музыки и кинематографии, который заканчивает в 1978 году.
В 1977 году, будучи ещё студентом, начинает работать в Национальном театре драмы им. П.В. Кучияка.
В 1978 году назначен его главным режиссёром.
За годы работы в театре осуществил свыше 60 проектов —спектакли и театрализованные представления. Автор 10 драматических произведений и инсценировок.
Среди них балет А. Анохина «Эрлик-Хан», опера «Талай-Хан», народные эпические сказания «Маадай-Кара», «Очы Бала», «Чымалы-Каан».
Осуществляя музыкальное оформление своих проектов, использует классические алтайский народные инструменты — комус, топшуур и шоор.
С 1981 года, как исполнитель, записал 9 альбомов и дисков в России, Казахстане, Швейцарии.
С 1996 года преподает и играет в театре «Школа драматического искусства» (г. Москва), проводит мастер-классы и семинары по гортанному пению в России и зарубежье. Работал с режиссерами В.В. Буцковым, А.Д. Никитиным.
Побывал с гастролями во Франции, Бельгии, Греции, Португалии, Индии, в Турции. Участник «Славянского базара» и множества различных фестивалей этнической музыки.
Лауреат этно-музыкальной премии Сибири «Золотая Ирия», награжден медалью «Бирлик Оток кайрал».
О коммуне
Кочевые алтайцы Каракольской долины с местных логов собрались и организовали в Куладе коммуну. Мой дед, Шумар, один из первых отдал всю свою скотину, хозяйство в коммуну. Он и был первым её руководителем. Но рано умер. В источниках даже о нём не говорится. Но бабушка есть, Суберменова.
Сначала сёла в долине были в разных точках, а потом начали расширяться. А жильё в то время — простое, не было проблем его снести и перенести.
В тех местах, где была первоначально Кулада, в логах был большой лес, а здесь, где оно сейчас — открытые места. Поэтому они сюда, на открытое место, и переехали.
О себе
Раньше народ жил не просто в аилах из жердей, а были кошмы, тёплые юрты.
Но была джунгарская война с Китаем. И за то время, когда алтайцы были гонимы, народ просто обеднел. Миллионы тогда истребили. Это был сильный урон для Алтая.
Мои предки все жили по логам в Каракольской долине. Так один лог и назывался – Шумаровский. У нас в Куладе жило пять колен. Отец, дед, прадед, прапрадед — все с Кулады. А ещё три колена — выше Улагана. А двенадцатое колено жило на Урале. Ещё три колена — из рода тёлес.
Всё это записано и вышла брошюра, посвящённая роду тёлес. Это большой род, утрачен. Аржан Адаров, Эркемен Палкин – они из рода тёлес.
Мы уже родились в избушках.
Сейчас я живу в Куладе, у меня там земля, участок прадеда. Я взял его случайно, не зная об этом. Потом старики проходили и говорили, что «тут я тебя, у этой лиственницы, жил прадед — Тюдюрмен». «Да, – сказала тётка. — Мой дед там жил, мы сюда прибегали».
Так что недаром я вернулся в Куладу. У меня и брат Кыдраш тоже здесь живёт.
В детстве мы росли на стоянке. У нас сестра отца, брат — все были чабанами. На стоянках жили. Мы же дети стояночные. Выросли там. По горам везде лазили, по всей тайге. Стоянка летняя, зимняя.
Детьми на белках играли, босоногие, рядом с вершиной, несмышленые были. Я раз даже там белую куропатку застрелил, а потом средь бела дня меня градом побило! Бабка потом так ругала! Нельзя было там стрелять вообще. А мы же голодные — нам бы что-то подстрелить и поесть.
Нарушили, понимаешь, табу. Град как начал нас колотить! А мы, маленькие пацаны, побежали в лес. Но до леса не дошли – там же камни. Только добежали до кедрача – дождь прошёл, как будто и не было!
Бабушка всё время говорила нам о табу. А мы – дети. Разве можем это всё слышать? Всё мимо ушей.
Мы с 5-6 лет всё время были на коне. Работали в колхозе, возили копны. Мы же зарабатывали трудодни. В колхозе надо было работать.
Ещё в школу не ходили, а на коне сено волокушами возили. Нас просто заставляли. Всё лето, как папы Карло, непомерную работу делали.
Зимой жили в селе, летом — только на стоянках.
Ездили дрова валить. Потом их надо было распилить, наколоть, сложить поленницы. Какая там культурная жизнь?! В год раз кино привезут – «Господин 420».
Книг было много, библиотека у нас была в селе большая. Читали просто взахлёб. Хорошая библиотека была! Бронтой Бедюров вообще при лампе керосиновой читал. Просто ослеп от этого. Естественно, и мы читали, но не так, как Бронтой.
Потому что нам надо было работать. А у них детей было много постарше. Они по хозяйству работали. А он маленький был, его берегли.
А меня беречь не кому было. Я старшой был. Не до культуры было.
В школу я ездил из Кулады в с.Онгудай на велосипеде, 35 километров. Зимой, в мороз. В интернат же меня не брали. Мы же были детьми интеллигентов.
Когда колхоз Карла Маркса расширили, мы перебрались в Каракол. Мать главным бухгалтером уехала, а отец — председателем ревизионной комиссии.
После школы сразу уезжал на стоянку, а не домой — через Каярлык в тайгу.
Когда в 10 классе учился в Горно-Алтайске, взрослым был, в Каярлык приезжал к дяде, и он меня на коне увозил к вершине Уч-Сумера, рядом со стоянкой.
Путь в искусство
Дед мой, Шумар, на топшууре играл. К нему Павел Кучияк захаживал и записывал сказания, маленькие сказки. Тётка рассказывала, что Павла Кучияка она постоянно видела, когда он к нам в гости заходил.
Вначале я освоил гитару. Потому что топшуура у меня не было, и только дядя на нём умел играть. У него был единственный инструмент на всю деревню, и он его не давал.
И ещё у кого-то в сундуке был.
В те времена ни комус, ни топшуур такого распространения не имели. Только у Этенова был. Он же был лауреатом Всесоюзного конкурса. Постоянно в Москву ездил из деревни в Кремлёвку выступать в те годы.
Я купил гитару и пошёл к дяде. Он мне её настроил и научил трём аккордам.
Первые сочинения, то, что я начал сочинять, — песни на три бардовских аккорда.
Может это и сильно помогло мне в дальнейшем. Когда поступил в театральное училище, то благодаря этим песням и раскрылся. А так бы вряд ли...
А родители, как узнали о театральном, так и сказали: «Пошёл вон! Ты лучше иди на бухгалтера учись».
Они правильно говорили. Что толку от этой культуры!
У меня выбор такой был. Духи меня повели не туда, куда надо. Надо было, наверное. Поэтому и пахал, потому что надо было что-то делать.
А брат мой, Кыдраш, сделал первый комус. Не сделал бы — был бы в забытье комус.
Из литовки сделал комусы на шесть человек, организовал ансамбль комусистов. Они базировались в Караколе.
Потом уже я, как профессиональный артист, приезжал и помогал делать ему композиции. Вот они в Москву и поехали. В Кремлёвке выступали, шесть человек. Леонид Ильич Брежнев ему именные часы подарил.
Топшур опять же сделал Кыдраш. Когда он в 1978 году открыл театр, он подарил мне инструмент. Они, деревенские, сами его сделали. И я потихонечку – трын-трын – начал песни сочинять на топшуре.
В уже 29-30 лет горловым пением начал заниматься. Очень поздно. Освоил, школу открыл. И далее всё пошло…
Горловое пение у нас по всей долине практиковалось. У нас в Куладинской долине очень сильный сказитель жил. Потом он уехал в Улаган. Этого сказителя послушал, Алексея Калкина, в Паспарте, Улагане. Там рядом в Кара-Кобы жил Шалбаа Марков, Табар Чачияков – большой еловский сказитель. Так что они были, сказители…
Алтай мой родной
В 1972 году я уехал в Ленинград. Я там уже вчистую начал заниматься культурой.
Когда учился в театральном училище, заканчивал его, мой педагог Игорь Поляков, меня настраивал на национальное искусство. Он в Москве жил, а работал в театре Гоголя и в камерном театре. Сильнейший был педагог! Мы с ним частенько потом в Москве встречались. На юбилей он приходил, хорошие слова говорил. Он, к сожалению, ушёл из жизни.
Уже в те времена начал заниматься переводом. Много переводил пьес, рассказы Чехова. Надо же было что-то играть. Курсовые работы переводил на алтайский язык. Чтобы наши могли по-алтайски играть. Всё это было. В 1975 году…
Все мы возвращаемся домой. Как не вернёшься? Я же поехал, чтобы театр на Алтае делать. В 1972 году поехал, чтобы была режиссура, спектакли, театр.
Театр построили. В 1977 году преддипломный и дипломный спектакль ставил в Горно-Алтайске. Квартиру мне дали, студенту. И я сразу начал работать. В 1978 году закончил институт, получил диплом и всё.
С самого основания театра стоял у его истоков. А кто должен был работать? Некого было поставить. Один был. Обязан был делать - и всё! И Эл-Ойын надо было создавать. Поэтому мы и дёргались.
Я и драматургию писал. Сценарии ставил. Всё подряд.
И ансамбль, говорили — делай! Начал ансамбль создавать. Год работал.
Спецов то не было... А сейчас: каждый — спец. Куча балетмейстеров, постановщиков. Пруд пруди!
Конечно, я вернулся на Алтай. Хотя, меня пригласил к себе в театр Васильев, где проработал пять лет педагогом гортанного пения. Я ездил туда и сюда. Квартира хорошая была, московская. Пока не выперли оттуда…
Алексей Калкин и его влияние
С Алексеем Григорьевичем Калкиным я больше всего якшался. Не столько как надо исполнять, а саму мудрость просто рассказывал мне.
Горланить я научился быстрее. А он всё ругал меня: «Что разорался-то? Разве это кай?»
Молодец. Наставлял меня.
И Танысбай Шинжин был. Я у него уроки брал. Надо было у всех потихонечку выжимать. А было всего тогда пять сказителей. Куда я должен был ехать? У всех и перенимал. У Николая Ялатова, Товара Чачиякова…
Алексей Григорьевич Калкин постоянно в город приезжал. В Горно-Алтайске, когда проводились большие фестивали, Калкин всегда на них пел. Он открывал, а я все фестивали режиссировал.
Там с ним и познакомился. Я его и расставлял, ругал, что он слишком долго поёт. А он потом меня материл.
Представьте: сто участников, а он первым зашёл и начал петь. И его никто не может остановить!
Он сидит на авансцене, а я из-за занавеса ему говорю: «Алексей Григорьевич! Просит вас Министерство культуры остановить кай!».
Он вышел. Как начал меня ругать! «Как! Я ещё коня не остановил! Не уложил богатыря спать, а ты меня останавливаешь! Потом этот богатырь меня просто убьёт! Как я на скаку коня отпущу?»
Он много у меня дома бывал. Мы с ним якшались. В Питер ездили. Я был у него поводырём. Я же учился там, мы дни литературы проводили. Ленинград хорошо знал и просто ходил с ним по музеям.
В одном номере спали и я слушал его наставления. Мудрый был человек!
Он в 25 лет знал 34 сказания! 70 лет назад, в 1947 году он стал лучшим сказителем Алтая!
А в 1948 году он поехал в Москву один. В театрах и клубах выступал. Он весь этот этнографический мир учёных «убил» своим сказанием. Он пел «Маадай-Кара».
Его начали переводить на русский в подстроченный перевод. И просто в ужас пришли. Откуда такой красивый текст?!
И тогда его и назвали «Гомером ХХ века». В 25 лет он уже пел 34 сказания! Когда ему было 22 года. Но его на три года моложе сделали.
Когда мы с Калкиным были в Ленинграде, в доме Александра Сергеевича Пушкина, то он перед выступлением сказал: «Вот видите — Эрмитаж. Тут великие цари жили. В шёлковых одеждах ходили, из золотой чаши пищу ели. А что от них осталось? А Александр Сергеевич вот, в бедном доме жил. Его произведения по всему миру люди читают, переводят». И он взял топшуур и начал петь «У лукоморья дуб зелёный, Златая цепь на дубе том…» По-русски он спел горловым пением. Там все просто упали!
Потом я таким манером в Москве у памятника Пушкина фестиваль проводил. Пел там в День рождения.
В Кунсткамеру с Калкиным ходили, в Эрмитаж, он много чего спел. Они стихами говорил. Он прозой не мог говорить. Он даже матерился стихами. И стихами, стихами. Как образно он говорил, красиво! Великий человек был!
В 1939 году, когда Н. Улагашева наградили орденом «Знак Почёта», в Кремле ему его вручил Михаил Иванович Калинин.
Он приехал, слепой уже, упал и сломал ногу. И лежал в областной больнице. И вот Улагашев слышит какой-то ребёнок больной поёт. Он ещё пацаном был, Калкин. Сказания поёт. И Улагашев говорит: «О-о! Уолочь! Этот ребёнок будет великим сказителем!»
Так сказал Улагашев в 1939 году. А это всё сбылось. Потом уже в 1947 году Калкин был уже великим, одним из лучших сказителей стал. Только он в другой долине жил, там других сказителей слушали.
Считай 20-30 годы алтайские сказания в Москве звучали. Такого ни у тувинцев, ни у кого из других народов не было. Не возили они никого. Потому что они просто песни пели. А алтайцы сказания пели. Огромнейшие. Эпос.
Вот Николая Улагашева в дом литераторов в Переделкино возил Павел Кучияк и Анна Гарф. Знакомили с учёным и поэтическим миром. Следом Саймон Суразаков возил Алексея Калкина.
Не всё успели записать. Ещё много сказаний не спели, не расшифровали. Не успели записать, так как он умер. Сейчас 268 эпических произведений записано и лежат в институте алтаистики. Многие изданы. Уже 14 томов. Но будут издаваться потихонечку.
Алексей Калкин был не просто сказитель. Он был поэтом. Дар был у него, величайший.
Он если второй раз пел эпос «Маадай Кара» или другой, то исполнял уже совсем по-другому. Сюжет, фабула оставались, а внутри он весь текст менял. Я всегда поражался: как это так гениально!
А сегодняшние сказители у нас только попугайничают, наизусть учат и наизусть, прямо по книге, читают. И то одни места меняют, другие забывают. Вот наши такие дырявые мозги работают.
А Алексей Калкин каждый раз обновлял сказание. Во второй, третий раз «Маадай Кара» он уже в каких-то местах улучшал.
Он говорил: «Я в семь лет слышал это сказание». В семь лет слушал! Как можно в 7 лет услышать и вспомнить?! Он был полуслепой и память была уникальная.
Когда Калкин начинал впервые выступать, то он просто рассказывал. Исполнял речитативом. Он не мог петь. У него не было горлового пения.
Потом, когда он освоил топшуур и горловой звук, у него всё и пошло…
Кай Алтая сегодня
Нынче, в 2017 году, мы в Москве выступали 3 апреля. Алексею Григорьевичу Калкину как раз было бы 95 лет. Просто случайно совпало. Боги, понимаешь, так решили.
А артисты у меня пели все разный эпос. А я сказал «Нет!» Будем петь «Маадай-Кара». Всем раздал текст и мы едино пели в Москве в Доме музыки. Вообще шикарно было! Хорошо прошло.
Москвичи от этого в ужас пришли. «Как это: десять сказителей с Алтая? Такое разве бывает?» Пришли и убедились, что это возможно.
Тувинцы ездят. Но они поют маленькие песни. А мы – эпос. В переводе на русский язык Александра Плитченко. Ребята пели, и все сказали, что очень хорошо сделали.
А второе отделение были песни, как обычно бывает у молодёжи. Думают, что их песни хорошие.
Но эпос-то важнее!
© Интервью Евгения Гаврилова от 18 апреля 2017 года. Ссылка на сайт обязательна!